Чуткое тело толпы ждало этого, заранее содрогаясь в ужасе смертельном.
Вокруг Бэды упало несколько человек. Но толпа даже испугаться ему не позволила. Катилась и катилась бесформенным комом, подминая все лишнее, что катиться не могло. Упали убитые — по убитым покатилась. Упали раненые — и по раненым покатилась. Толпа была невинна, как дитя, охваченное страхом.
Будто пробку из бутылки, вытолкнуло толпу из улицы Балат— Шин обратно на площадь Наву.
Теперь вся площадь кишела народом. Часть людей понесло прямо на рабские бараки. Остановиться в этой давке было невозможно. И назад пути не было, ибо подпирали все новые и новые беглецы.
Из каждой улицы, что вливалась в площадь Наву, выкатывались с ревом и грохотом танки. Попробовали было люди в сторону Зират-Шин броситься — поздно. Оттуда уже жерло выпирает. Заметались, давя и топча друг друга.
В том углу, где рабские бараки помещались, десятки людей повалило на проволоку, что до сих пор под током стояла. Зашипела плоть, заплясала, будто живая. Кричали в толпе и плакали от ужаса, однако спасения не было — кто возле проволоки оказался, все на проволоке погибли.
Орали в бессильном страхе, солдат из будки караульной выкликая:
— Ток!.. Мудилы!.. Ток!
Пока решали солдаты, будет им что от начальства за самоуправство эдакое, пока с рубильниками возились…
Наконец, отрубили ток. И тотчас обвисли мертвецы и дергаться перестали, будто успокоились наконец.
Бэду же мимо пронесло и прямо к станции метро потащило. Как в дверях не раздавило — того не понял. Эскалаторы не работали — стояли, переполненные народом. Не сорвались — и то чудо. Толпа хлынула вниз, в катакомбы.
И прянула, встреченная автоматным огнем. На синий кафель станции «Площадь Наву» брызнула кровь. Кто уцелел, пал на плиты, руками голову прикрывая. А люди с площади все прибывали и прибывали. Наконец иссяк их поток — танки подошли вплотную к самой станции и перекрыли входы. Все, кто успел войти до этого, оказались заперты на эскалаторах и платформе.
И тут отворилась неприметная дверка с надписью «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН» и Петр, перекрывая своим ревом крик множества глоток, заорал:
— Сюда!
Очертя голову, спотыкаясь, мчались люди к этой дверке, слепо и безоглядно поверив в спасение свое. Бэда вскочил на ноги (до этого лежал лицом вниз) и тоже побежал к Петру. Его толкали и отпихивали, торопясь ворваться в убежище. С другого конца станции к беглецам уже подбегали солдаты.
Бэда ухватился пальцами за косяк двери, стараясь проникнуть внутрь, но тут его ударили прикладом по переносице и отшвырнули в сторону. Дверка между тем захлопнулась и с внутренней стороны кто-то быстро заложил засов.
Солдат, оттолкнувший Бэду, начал бить прикладом по переговорному устройству и, ругаясь, требовать, чтобы ему отворили.
Из переговорного устройства разгневанно рявкнул Петр:
— Здесь храм! Право убежища!.. Понял ты, дерьмо?
Солдат в ярости разбил переговорное устройство и выстрелил в металлическое забрало, отуда доносился голос Петра. Но никакого Петра там, конечно, уже не было.
С попавшей в ловушку чернью солдаты разобрались сноровисто и без долгих разговоров. Женщин и детей — кто на вид младше четырнадцати казался, ибо документов ни у кого не спрашивали — прикладами отогнали к эскалаторам. Мужчин же выстроили на платформе, лицом к рельсам, и одного за другим пристрелили.
Пиф шла по площади Наву, будто оказавшись посреди своего видения, где воздух был густым и твердым, хоть ножом режь, а стены домов и деревья тягучими, как резина. Но здесь все было настоящим. Дома, чахлые липы на краю площади, солдаты, мертвецы. Мертвецов было больше всего.
Пиф приблизилась к станции. Путь ей перегораживал танк. На броне сидел солдат и жевал кусок булки с растаявшим маслом.
Он рассеянно смотрел на женщину, которая шла мимо, вдруг опомнился и вскочил:
— Куда? Стой!
Пиф послушно остановилась.
— То-то, — сказал солдат, снова усаживаясь.
Пиф подошла поближе.
— Привет, — сказала она.
Он снова насторожился.
— Документы есть? — спросил солдат.
Пиф вытащила из кармана джинсов удостоверение младшей жрицы Оракула. Солдат посмотрел на удостоверение, на фотографию, на Пиф.
— Держи. — Он вернул ей удостоверение. — Как ты через оцепление прошла?
— Не знаю… Там что, оцепление?
— Конечно.
— Не знаю, — повторила Пиф. — Мне надо туда, на станцию.
— Не положено.
— Там один человек…
— Не положено, говорят тебе.
— Мне было видение, — сказала Пиф.
— А мне-то что, было у тебя видение или не было, — сказал солдат. — Мне начальство велело не пускать никого, вот и все тебе видение, красавица. Булки хочешь?
Он порылся в липком полиэтиленовом пакете, который лежал рядом, на броне.
— Спасибо. Что-то кусок в горло не лезет.
— Это поначалу со всеми так, — сказал солдат успокаивающе. И снова спросил: — Как же ты оцепление прошла?
Этот же вопрос задал Пиф командир танка, младший лейтенант Второй Урукской Набу-Ирри. Он тоже внимательно изучил удостоверение Пиф, постучал корочками с надписью «Государственный Оракул» по широкой своей ладони и, наконец, решился:
— Значит так, Иддин. Бери эту девку и топайте в башню Этеменанки. Сдашь ее лично его превосходительству генералу Гимиллу. Все-таки пифия, знаешь ли. Тут шутки шутить не стоит.
Иддину совершенно не улыбалось тащить бесноватую девку к его превосходительству генералу Гимиллу в башню Этеменанки. Он уныло обтер о штаны масляные пальцы, сказал «слушаюсь», взял автомат и подтолкнул Пиф локтем:
— Пошли, что ли.
И пошли: впереди солдат, равнодушно посвистывая сквозь зубы и хрустя сапогами по битому стеклу; следом Пиф, одурманенная жарой и странной, чересчур яркой, реалистичностью происходящего (и ведь на самом деле происходило, не мнилось, не снилось, не чудилось!) Встречавшимся патрулям объяснял, что конвоирует жрицу Оракула в башню Этеменанки. Кое с кем останавливался, перебрасывался шутками, прикуривал. Пиф терпеливо ждала, как ребенок при болтливой няньке. Потом шли дальше.
Едва миновали мост через широченный в этом месте Евфрат, как грохнул взрыв. У Пиф заложило в ушах и она оглохла. Солдат же покрутил головой, весело выругался, окурок бросил.
— Во рванули! — сказал он.
Пиф не услышала его. В голове у нее застряло гудение.
Она повернулась туда, куда показывал солдат, и увидела столб дыма и пыли, медленно оседающий в Евфрат. Воды поглотили и пламя, и дым, и обломки. Моста Нейтокрис больше не было.
— Идем, — сказал солдат, хватая Пиф за локоть. И потащил за собой дальше, оглушенную.
Башня Этеменанки господствовала над городом, поэтому генерал Гимиллу, как и следовало ожидать, оставил там солдат. Те втащили на верхний этаж пулемет и достали карты, чтобы скоротать время.
