— Почему же никто прежде не пытался убить его?
В нечеловеческом голосе, отвечавшем Исангарду, зазвучало торжество:
— Змей слишком велик для здешних людей. Они выродились прежде, чем успели это понять.
— А нечисть?
— Нечисть труслива, — злобно сказал колдун. — Убери же свой меч, Исангард.
Исангард отвел острие в сторону и поморщился, глядя на колдуна.
— Ладно, — сказал он. — Постарайся сделать так, чтобы мы с тобой больше не встречались.
Негодяй, валявшийся на окровавленной траве у ног моего друга, совершенно расслабился, когда до него дошло, что тот, по своей всегдашней глупости, решил оставить его в живых. Он перестал следить за собой, и я без труда прочел его мысли. Не такой уж это был могучий чародей, если задумал убить человека ударом в спину.
Я встретился глазами с Имлах и понял, что она тоже это слышала.
— Исангард! — позвала она, тронув его за руку.
Он посмотрел на нее словно издалека.
— Что тебе, Имлах?
Она указала растопыренными пальцами на колдуна, который беззвучно шевелил губами.
— Убей его!
Ровным голосом Исангард ответил:
— Я не могу убить безоружного.
Я отчетливо различал заклинание на смерть и неудачу, которое бормотало это чудище.
— Это он-то безоружный? — возмутилась Имлах.
— Да, — сказал Исангард. Для него все, у кого в руках нет меча или, на худой конец, топора, абсолютно беззащитны.
И тогда Имлах поняла, что нужно делать. Она сжала кулаки; ее бледное личико, усталое и, боюсь, не слишком тщательно умытое, вспыхнуло; светлые северные глаза, не привыкшие видеть солнце каждый день, вдруг загорелись. Выдох пламени понесся от нее, и дерево ответило шелестом, чародей — стоном, а Исангард — взглядом ей навстречу. Но Имлах смотрела не на них. Она выкрикнула срывающимся голосом:
— Атвейг!
Меч в руке Исангарда пронзительно запел, и голос Имлах слился с голосом оружия. Впервые в жизни Атвейг вышла из-под власти своего владельца — может быть, потому, что отвечала любовью на его любовь и тоже знала о мыслях чародея… Исангард посмотрел на убитого. Рот колдуна раскрылся, глаза побелели, словно радужная оболочка растворилась. Исангард молча выдернул меч из его горла, вытер клинок о траву и тяжело опустился на землю.
Я осторожно подсел к нему.
— Он ранил тебя, Исангард?
Исангард отмолчался. Он даже не взглянул в мою сторону. Мне почему-то показалось, что он сейчас никого не хочет видеть.
8. КОВАРНЫЙ ГРИМНИР
С тех пор, как мы разделались с колдуном, препятствия больше не встречались. Мы шли уже целый день, и никто не нападал на нас ни сверху, ни сбоку, ни снизу. Однако бдительности терять не следовало, и потому мы постоянно озирались по сторонам и прислушивались. Не то враги наши стали осторожнее, не то они струсили, поняв, что ни с какого боку нас не возьмешь, только никто не показывался. А может, они вообще иссякли.
Так я размышлял, пока мы шли по хорошей лесной дороге.
Но не успел я подумать о том, что эти кровавые псы, учуяв наш запах, поджали свои облезлые хвосты, как увидел свисающие с небес ноги. Собственно говоря, свисали они, если приглядеться, не с небес, а с ветки, протянувшейся над дорогой. Две ноги в сапогах чудовищного размера. Они лениво покачивались. Потом на дереве кто-то завозился. Мы сбились в кучу и задрали головы. Кто-то тяжелый лег животом на ветку и высунул к нам свою башку, открывая для обзора черную повязку через один глаз, усы и прочие достопримечательности физиономии Гримнира.
— Привет, молодцы, — басом сказал он. — Добрались-таки. Боевые вы ребята, как я погляжу.
— Гримнир, — удивленно сказал Исангард. Я увидел, как мгновенно пропала вся его настороженность. Доверчивый он все-таки и очень глупый. — Как ты сюда попал?
С дерева донесся радостный гогот. Затем этот громила, страшно довольный собой и своими поступками, заявил:
— Тут имеется кружная дорога, по которой никто не ходит… Кроме меня.
Я просто вышел из себя, когда услыхал такое.
— И ты не мог нас предупредить? А если бы мы погибли?
— Я оплакал бы вас, — сказало это чудо искренности. — Исангард хороший воин. Смелый, но не жестокий.
Я даже подпрыгнул.
— Трус! — крикнул я. — Мерзкая скотина! Отсиживался за нашими спинами! Не мог даже помочь нам, когда мы тут сражались с полчищами! Проклятые гяуры лезли со всех сторон!.. А ты!..
Подскакивая внизу и всеми силами души желая вцепиться в плохо выбритое горло Гримнира, я выкрикивал самые черные проклятия. Я желал его верблюду переломать себе ноги, ему самому сдохнуть от жажды у ничейного колодца, а поганым гяурам обратить его в свою поганую веру. Он свешивался с ветки и ржал. Бесчувственный идиот.
И вдруг, выкатив свой единственный глаз, который вполне мог бы принадлежать какому-нибудь пьянице, — светлый, с красными прожилками — он рявкнул:
— Не мог! Не мог я вам помочь!
От неожиданности я даже присел с полуоткрытым ртом. А потом завопил прямо в его усатую морду:
— Почему? Объясни тогда! Почему?
Гримнир тоже заорал, сверкая крупными желтыми зубами:
— Потому! Тот, кто взялся за это дело, должен решить все для себя сам!
— За это дело еще никто не взялся! — крикнул я.
— Не уверен! — вопил Гримнир. — Не уверен! А убить Чудовище Южных Окраин может только человек! И никто иной! Понял ты, недоумок лупоглазый?
Взбешенный до полной утраты инстинкта самосохранения, я заорал:
— И звать его должны только на букву «и»! Иначе ничто не поможет! Да? И он непременно должен быть ветераном шахбинской наемной армии…
— Так ты воевал на Восточном Берегу? — удивленно сказал Гримнир, обращаясь к Исангарду. — А сам ни словом не обмолвился.
Исангард смотрел на него без улыбки и молчал.
— А он и не обмолвится, — торжествуя заметил я. — Он не любит об этом вспоминать. И воевать тоже не любит.
Гримнир фыркнул. Я видел, что он мне не поверил.
— В любом случае, — заявил он, — твой друг — просто находка, маленький, преданный Кода. Ведь все местные жители трусливы, как распоследние цверги. От одного только слова «змей» они лезут под стол и заворачиваются в скатерть.
Гримнир спрыгнул на землю. Мне показалось, что несчастное дерево вздохнуло с облегчением. Он обтер о штаны испачканные в смоле руки и радостно ухмыльнулся.
— Я рад тебя видеть, Гримнир, — сказал, наконец, Исангард. — Прости глупый вопрос, а ты сам разве не человек?
