посторонней помощи.
Пенни первой вошла в зал, неся с собой необходимые материалы. Вдруг я услышал, как она чуть слышно вскрикнула.
И тогда я увидел, что за дальним концом длинного стола восседает Билл.
Я, как обычно, окинул взглядом собравшихся и сказал:
– Доброе утро, джентльмены.
– Доброе утро, господин министр, – ответило мне большинство из них.
Я добавил:
– Доброе утро, Билл. А я и не знал, что вы сегодня будете здесь. Кого вы представляете?
Наступила тишина. Все уже знали, что Билл ушел от нас – или был уволен. Он улыбнулся мне и ответил:
– Доброе утро, мистер Бонфорт. Я представляю Синдикат Крейна.
И тут я почувствовал, что надвигается что-то плохое. Стараясь не доставить удовольствия ему заметить, что я заподозрил неладное, я спокойно заметил:
– Прекрасное место. Надеюсь, что они платят вам достаточно? А теперь перейдем к делу. Сначала – вопросы в письменном виде. Они уже у вас, Пенни?
Я быстро покончил с письменными вопросами, давая на них ответы, которые у меня было время обдумать, затем я снова сел и сказал:
– У нас еще осталось немного времени, джентльмены. У кого еще есть вопросы?
Было задано еще несколько вопросов. Только однажды я был вынужден ответить: «Комментариев не последует» – такой честный ответ Бонфорт всегда предпочитал уклончивому. После этого я взглянул на часы и сказал:
– Пожалуй, на сегодня все, джентльмены, – и стал вставать.
– Смайт! – крикнул Билл.
Я выпрямился, даже не взглянув в его сторону.
– Я к вам обращаюсь, господин обманщик Бонфорт-Смайт! – злобно продолжал он, еще больше повышая голос.
На сей раз я взглянул на него с удивлением, которое на мой взгляд приличествовало важной политической фигуре, которую оскорбили при неподобающих обстоятельствах. Билл указывал на меня пальцем, лицо его побагровело.
– Ты самозванец! Ты дешевый актеришко! Ты обманщик!
Корреспондент лондонской «Таймс», который сидел справа от меня, тихо спросил:
– Может быть вызвать охрану, сэр?
– Не нужно, – ответил я. – По-моему, он безобиден.
Билл рассмеялся.
– Так значит я безобиден, а? Сейчас посмотрим.
– Нет, я лучше все-таки вызову их, – настаивал корреспондент «Таймс».
– Не нужно, – резко ответил я. – Ну, довольно, Билл. Лучше тебе уйти по хорошему.
– Конечно. Только этого ты и ждешь!
И он принялся торопливо выкладывать всю историю. Правда он ни словом не обмолвился о похищении, не отметил какую роль он сам играл во всей этой афере, но зато дал понять, что ушел от нас отчасти из-за того, что не хотел быть замешанным ни в чем подобном. Имперсонацию он привязал к болезни Бонфорта – сильно упирая на то, что мы же его и опоили чем-то.
Я терпеливо слушал. Сначала большинство репортеров просто слушали, храня на лицах выражение людей, оказавшихся свидетелями чужой семейной ссоры. Затем потихоньку кое-кто из них начал что-то записывать. Некоторые диктовали что-то на диктофоны.
Когда он кончил, я спросил:
– Это все, Билл?
– Кажется этого вполне достаточно.
– Даже более, чем достаточно. Мне очень жаль, Билл. Все, джентльмены. Мне пора возвращаться к работе.
– Один момент, господин министр! – крикнул кто-то. – Собираетесь ли вы давать опровержение? – Еще кто-то добавил: – Будете ли вы подавать в суд за клевету?
Сначала я ответил на последний вопрос.
– Нет, в суд я подавать не буду. Нельзя же подавать в суд на душевнобольного.
– Это я-то душевнобольной? – заорал Билл.
– Успокойся, Билл. Что же касается опровержения, то я не думаю, что его стоит публиковать. Я заметил, что некоторые из вас делали заметки. Так как вряд ли кто-либо из ваших редакторов решится опубликовать подобный бред, но если бы это оказалось и не так, то мое опровержение только придало бы всему этому совершенно анекдотическому событию особую пикантность. Вам никогда не приходилось слышать историю об одном профессоре, который сорок лет угробил на то, чтобы доказать, что «Одиссея» была написана Гомером – но не тем, а другим греком по имени Гомер? – Послышался вежливый смех. Я тоже улыбнулся и снова повернулся, чтобы уйти. Билл вскочил со своего места и, подбежав ко мне, схватил меня за руку.
– Шуточками тебе не отделаться.
Представитель «Таймс» – кажется его фамилия была Акройд – оттащил его от меня.
– Благодарю вас, сэр, – сказал я. Затем, обращаясь к Корисмену, добавил: – Что вы хотите от меня, Билл? Я изо всех сил старался уберечь вас от ареста.
– Если хочешь, можешь позвать охрану, мошенник! И тогда мы посмотрим, кто из нас дольше просидит в тюрьме. Посмотрим, что будет, когда у тебя возьмут отпечатки пальцев!
Я мысленно вздохнул и подвел итог своей жизни.
– Кажется, это перестает быть шуткой. Джентльмены, кажется мне лучше положить этому конец. Пенни, деточка, попросите кого-нибудь, чтобы послали за необходимым для снятия отпечатков пальцев оборудованием. – Я знал, что иду ко дну, но черт возьми, даже если попал в водоворот, то до самого конца стой за штурвалом – это последнее, что ты обязан сделать. Даже злодей предпочтет умереть красиво.
Но Билл не стал ждать.
Он схватил стакан, который стоял на столе перед моим местом – я несколько раз вертел его в руках!
– К черту оборудование! Этого вполне достаточно.
– Билл, я ведь и раньше постоянно напоминал вам, чтобы вы воздерживались от грубых выражений в присутствии леди. А стакан можете оставить у себя.
– Вы чертовски правы. Так я и сделаю.
– Отлично. А теперь уходите. Если вы не уйдете добровольно, я буду вынужден вызвать охрану.
Он вышел. Все молчали. Тогда я сказал:
– Позвольте я предоставлю свои отпечатки каждому из вас.
– О, я уверен, что они никому из нас совершенно не нужны, – поспешно заявил Акройд.
– Нет, отчего же! Если в этом что-то есть, вам понадобятся доказательства. – Я настаивал, потому что это было в духе Бонфорта – а кроме того, нельзя быть слегка беременным или чуть-чуть разоблаченным – а я не хотел, чтобы мои друзья были отданы Биллу на растерзание – это было последнее, что я мог для них сделать.
Мы не стали посылать ни за каким оборудованием. У Пенни была копировальная бумага, еще у кого-то один из тех «вечных» блокнотов с пластиковыми листами, которые прекрасно хранят отпечатки. Затем я еще раз пожелал всем присутствующим всего доброго и удалился.
Дотащиться мы смогли только до кабинета Пенни. Там, внутри, она тут же упала в обморок. Я перенес ее в свой офис, уложил на кушетку, а сам после этого сел за письменный стол и несколько минут просто дрожал.
В течение дня состояние наше нисколько не улучшилось. Мы, как всегда, занимались какими-то делами; и только всем посетителям Пенни отказывала под тем или иным предлогом. Вечером мне
