сотни раз. А мы на Луне будем принимать грузы точно так же, как сейчас приземляют баржи вблизи Бомбея, используя тормозные ракеты на твердом топливе и программный контроль. Только нам это обойдется дешевле, у нас-то скорость убегания – два с половиной километра в секунду, а у вас – одиннадцать; соотношение квадратов скоростей один к двадцати в нашу пользу, фактически же будет еще выгоднее, так как за счет уменьшения веса тормозных ракет можно будет увеличить массу полезного груза. Впрочем, есть возможность усовершенствовать весь процесс доставки.
– Каким образом?
– Доктор, это не моя специальность. Но всем известно, что ваши лучшие корабли используют в качестве реактивной массы водород, нагреваемый в термоядерном реакторе. Водород на Луне дорог, но мы можем заменить его любым другим веществом, пусть даже с меньшей эффективностью. Представьте себе гигантский, грубо сляпанный космический буксир, приспособленный к лунным условиям и работающий на испаренных горных породах. Этот буксир выходит на парковочную орбиту, забирает земные грузы и доставляет их на поверхность Луны. С виду он может быть неказист, удобств никаких не нужно, пилотов тоже, даже киборгов, а управлять его полетом будет стационарный лунный компьютер.
– Да, я полагаю, такой корабль можно спроектировать. Но не будем усложнять проблему. Вы сообщили мне все существенное насчет катапульты?
– Думаю, да, доктор. Самое главное – место для ее строительства. Возьмите тот же пик Нанда- Деви. Судя по карте, к западу от него тянется очень высокий, постепенно снижающийся горный хребет длиной примерно с нашу катапульту. В таком случае это идеальное место для строительства – меньше придется вырубать, меньше перебрасывать мостов. Я не говорю, что это единственное идеальное место, но в принципе нужно искать нечто подобное: очень высокий пик с длинной-предлинной грядой к западу от него.
– Вас понял.
И доктор Чан стремительно вышел.
В течение следующих недель я повторял то же самое по меньшей мере в дюжине стран, всегда с глазу на глаз, создавая впечатление полной секретности. Все, что менялось, так это название пика. В Эквадоре я упирал на то, что Чимборасо находится почти на экваторе – идеально! А в Аргентине подчеркивал, что их Аконкагуа – высочайший пик во всем западном полушарии. В Боливии отметил, что Альтоплано по высоте не уступает Тибетскому нагорью (почти правда), что расположено куда ближе к экватору и там полно удобных мест для строительства, а горные вершины могут поспорить с любыми пиками на Терре.
Я разговаривал с североамериканцем – политическим противником того урода, который назвал нас «чернью». Я сказал ему, что хотя гора Маккинли и не хуже любой вершины в Азии или Южной Америке, но Мауна-Лоа note 54, пожалуй, лучше всего подходит для строительства. Если ускорение увеличить вдвое, катапульту можно будет укоротить и «подогнать по мерке», а Гавайи станут важнейшим космопортом мира… вернее, Солнечной системы, ибо освоение Марса не за горами, и торговые пути трех (а может быть, и четырех) планет пойдут через Большой остров note 55. О вулканическом происхождении Мауна-Лоа я не проронил ни слова, зато заметил, что островное положение позволит в случае аварии сбросить груз прямо в Тихий океан.
В Совсоюзе обсуждался лишь один пик Ленина, высотой более семи тысяч метров (к сожалению, расположенный слишком близко к границе с их великим соседом).
Килиманджаро, Попокатепетль, Логан, Эль-Либертадо – мой излюбленный пик менялся в каждой стране; главное, чтобы в сердцах местных жителей он был «высочайшим пиком на Земле». Я даже умудрился найти доводы в пользу весьма скромных гор Чада, когда нас там принимали, и так увлекся, что чуть было сам себе не поверил.
Время от времени, с помощью наводящих вопросов от подручных Стью Лажуа, я разглагольствовал о химическом производстве (о чем не имел ни малейшего представления, просто заучил наизусть ряд фактов) на поверхности Луны, где безбрежный вакуум, солнечная энергия, безграничные запасы сырья и почти стабильные условия среды позволят развивать способы производства, слишком дорогие или невозможные на Земле, как только дешевая транспортировка грузов в оба конца сделает экономически выгодной эксплуатацию нетронутых ресурсов Луны. И всегда намекал, что твердолобые бюрократы из Лунной Администрации не в состоянии оценить огромный потенциал Луны (что было правдой), плюс отвечал на вопрос, который задавали постоянно: заверял, что Луна готова принять любое количество переселенцев. Это тоже было правдой, но я ни разу не упомянул, что Луна (порою не без помощи лунарей) прикончит около половины прибывших новичков. Однако люди, с которыми мы говорили, очень редко предполагали эмигрировать сами; они думали о том, как заставить или убедить уехать других, чтобы снизить перенаселенность и уменьшить свои собственные налоги. А я, естественно, не распространялся о том, что полуголодные толпы на Терре размножаются с такой быстротой, которую никакие катапульты не в состоянии компенсировать. Мы не могли разместить, накормить и обучить даже одного миллиона переселенцев в год, а этот миллион для Терры был жалкой каплей в море; здесь за одну ночь делают детей вдвое больше. Добровольных эмигрантов будет не так много, и Луне вполне по силам их принять, но если земляне введут принудительную эмиграцию и попрут косяком… Луна признает только один способ воспитания новичка: стоит ему допустить единственную фатальную ошибку в своем поведении или в отношениях с внешней средой, которая пускает в ход зубы без предупреждения, – и он тут же превратится в удобрение для наших туннельных ферм.
Так что большая эмиграция означала бы резкий скачок процента эмигрантов, обреченных на гибель: нас было слишком мало, чтобы помочь им выжить в здешних условиях.
Проф тем не менее продолжал расписывать «великое будущее Луны». Я же придерживался темы катапульты.
За те недели, пока мы ждали повторного вызова из комитета, мы успели побывать во многих местах. Люди Стью взяли на себя организацию поездок, так что вопрос упирался лишь в наше физическое состояние. Каждая неделя, проведенная на Терре, сокращала нашу жизнь на год, если не больше. Но проф никогда не жаловался и всегда был готов очаровывать новую партию землян.
В Северной Америке мы пробыли дольше, чем рассчитывали. Дата принятия нашей Декларации независимости – ровно через триста лет после провозглашения независимости Северо-Американских колоний Британии оказалась великолепным орудием пропаганды, которое сотрудники Стью мгновенно пустили в ход.
Североамериканцы испытывают огромную нежность к своим «Соединенным Штатам», хотя термин этот потерял всякое значение после того, как ФН навела порядок на континенте. Каждые восемь лет они избирают президента, непонятно зачем – а зачем англичане сохраняют королеву? – и похваляются своим «суверенитетом». «Суверенитет», как и «любовь», может означать что угодно, в зависимости от того, какое значение вы в него желаете вложить. А вообще-то это просто слово, стоящее в словаре где-то между «пьянством» и «трезвостью».
Но в Северной Америке это слово пользуется большим почетом, а четвертое июля там вообще дата магическая. «Лига Четвертого июля» организовала наши выступления, и Стью говорил, что ему пришлось лишь слегка подмазать ее для начала, потом, мол, само пошло. Лига даже собрала нам денег на поездки в другие страны: североамериканцы охотно выкладывают монеты, их не волнует – кому.
Дальше к югу Стью использовал другую дату его люди распространили сведения, что наш coup d'etat произошел пятого мая, а вовсе не двумя неделями позже, как это было на самом деле. Нас принимали с криками «Cinco de Mayo! Libertad! Cinco de Mayo!» note 56 А мне казалось, они орут: «Сгинь-ка домой! Либо в ад!» Речи, конечно, произносил проф.
Но в стране «Четвертого июля» я без дела не сидел. Стью заставил меня снять протез и подкалывать рукав так, чтобы виден был обрубок, а его ребята пустили слух, что я потерял руку «в борьбе за свободу». Когда меня спрашивали об этом, я улыбался в ответ: «Вот видите, что получается, если грызешь ногти?» – и менял тему разговора.
