– Боже милостивый, да ведь нам до полуночи не развернуть всего этого! – вскричала Синти, с театральным ужасом возводя глаза к небу, но потом не выдержала и захихикала.
Густа тотчас захихикала ей вслед, а потом одновременно девушки спрятали лица в ладони и прыснули.
– Да уж, конечно! – иронически заметил Корт в ответ на восклицание дочери. – В четыре руки вы развернете всю эту груду минут за пять, не больше, а потом непременно заглянете под стол: не закатился ли туда какой-нибудь маленький сверток. Именно так было в прошлом году, и мы все отлично это помним. Так ведь, Артур?
Младший сын посмотрел на него и кивнул без улыбки. Ему было всего десять лет, и нрава он был не в пример более серьезного и рассудительного, чем хохотушки-близнецы. Удивительно, но более всего он походил не на мать или отца, а на дедушку, Филиппа Мура. Так, во всяком случае, утверждали Филиппа и Пенни Гиббс, поскольку ни одного портрета бывшего хозяина Мур-Манора не сохранилось.
– Но, папа! – запротестовали сестры хором, и каждая сочла своим долгом бросить на отца взгляд, полный укора.
В семье девушек называли Густа и Синти, что было уменьшительными именами от Августы и Гиацинты. Обе юные леди никак не могли смириться с фактом, что появились на свет в семье, где верховодят мужчины. Им казалось, что мужчины, даже десятилетний Артур, не принимают их всерьез… возможно, в какой-то мере так и было. Никто не мог устоять перед очарованием золотоволосых хохотушек, отец и братья баловали их сверх всякой меры. Что до них самих, они торопились повзрослеть, мечтали, чтобы с ними наконец стали обращаться, как с настоящими леди. Они жаждали уважения, почитания и даже, может быть, поклонения.
Вот уже два года, как сестры учились в женской академии, названной «частным пансионом Мур», во главе которой стояли, конечно, все те же Бланш и Беатриса. Называя академию пансионом «Мур», Филиппа хотела увековечить память своих родителей. Близнецы делали блестящие успехи в геометрии и латыни, но, как неоднократно подчеркивал Корт, им не помешало бы прослушать курс по развитию здравого смысла.
Вспомнив это, Филиппа мысленно улыбнулась. Корт продолжал считать девушек детьми и полагал, что им еще рано появляться в свете. Если бы не ее настойчивость, он отложил бы их дебют до двадцати лет, а то и дольше. Он нисколько не изменился, оставшись яростным собственником, и относился к дочерям с тем же ревнивым обожанием, что и к жене. Разумеется, он изо всех сил старался это скрыть, однако не раз, когда в Уорбек-Кастле появлялась компания местной молодежи, Филиппа замечала, как ее грозный супруг бормочет под нос угрозы, полагая, что никто его не слышит. Самые жуткие последствия ждали того несчастного, который позволит себе выйти за рамки приличий. Однако дальше бормотания дело не шло, поскольку наиболее настойчивыми ухажерами были сыновья Рокингемов.
Тобиас и Белль почти уже утратили надежду стать родителями, но в тот же самый день, когда Корт и Филиппа вторично сочетались браком, виконтесса узнала, что беременна. Это обнаружилось прямо во время церемонии, когда Белль вдруг почувствовала себя дурно. Преподобный мистер Троттер, разумеется, объявил это промыслом Божьим…
Кит подошел к леди Гарриэт, расположившейся в шезлонге, и уселся рядом. Вдовствующая маркиза ласково потрепала его по руке.
– Дорогой, я давно хочу расспросить тебя об этом ужасном путешествии по железной дороге, хотя и чувствую, что у меня кровь застынет в жилах.
– Мне самому не терпится поскорее перепугать тебя, бабушка, – сказал Кит, округляя глаза. – Как только Густа и Синти перестанут шуршать оберточной бумагой, я немедленно приступлю к леденящему кровь рассказу.
– Представь себе, твой отец пригласил меня проехаться вместе с ним до Ньюкасла! Но он не на ту напал. Никогда в жизни я не позволю, чтобы меня везло пыхтящее железное чудовище. Твоя прабабушка была права: однажды локомотив сойдет с рельсов и поубивает всех безумцев, которые решились на такую авантюру.
– Ничего такого не случится, уверяю тебя, – возразил Кит со смешком. – А что касается прабабушки, она всегда шла в ногу со временем. Если бы она сейчас была жива, непременно рискнула бы.
Леди Августа в возрасте восьмидесяти одного года тихо скончалась во сне. Это случилось через два месяца после рождения ее четвертого правнука. До самых последних дней она не уставала повторять, что «ее дорогой Кортни» оказался умнее, чем она думала, так как вчетверо увеличил количество ее правнуков, на что она поначалу совсем не надеялась.
Тем временем у стола продолжалась лихорадочная деятельность по разворачиванию подарков. Корт был прав: принявшись за дело, близнецы погрузились в него с головой, забыв обо всем. Роскошные туалеты, перчатки, зонтики, шали – все это по очереди заставляло их ахать от восторга. Позже, когда подарки были открыты все до единого, а чай сервирован и выпит, братья и сестры решили вчетвером покататься на «Чайке второй». Девушки отправились переодеваться.
Филиппа откинулась в кресле и прикрыла глаза, чувствуя, как мир и покой снизошли на нее.
– Ну, вот и наступила благословенная тишина, – шутливо заметила она. – Кит, ты можешь начать свой рассказ о железной дороге.
Она украдкой бросила из-под ресниц взгляд на мужа, чтобы убедиться, что тот не уловил в ее тоне скептицизма. За шестнадцать лет Корту так и не удалось убедить жену, что будущее принадлежит железным дорогам. Однако кое в чем он оказался прозорливым. Вложения, сделанные им много лет назад, принесли немалый доход, и больше Филиппа не оспаривала его финансовых талантов, во всяком случае, вслух.
– Я уговорил проехаться по железной дороге троих приятелей из Оксфорда, – оживленно начал Кит, с непринужденностью и изяществом положив ногу на ногу. – Теперь по пробной ветке между Манчестером и Ливерпулем постоянно ходит поезд. Представьте себе, его скорость достигает двадцати семи миль! Вся поездка заняла не больше часа.
– Боже сохрани от такого кошмара! – вскричала леди Гарриэт громоподобным басом. – И куда только катится мир? Двадцать семь миль в час! Уму непостижимо!
Достойная леди приближалась к семидесятилетнему возрасту, но оставалась энергичной, прямой и бескомпромиссной. Хотя Кит больше не являлся наследником титула маркиза (теперь ему по праву полагался титул герцога), он по-прежнему называл леди Гарриэт бабушкой и относился к ней как к родной.
Корт решил найти родственников Артура Бентинка. И действительно, нашелся тот, кому пришлась по душе идея унаследовать поместья, деньги и титул. У нового маркиза Сэндхерста был сын, внешне похожий на Артура Бентинка. Вильям и Кит сдружились, вместе учились в Итоне, а потом и в Оксфорде.
– Ну вот, мой мальчик, теперь ты закончил обучение. Что ты намерен делать дальше? Надеюсь, у тебя уже есть планы на будущее? – спросила Кита леди Гарриэт.
– Мы с папой договорились, что год я поработаю под началом Джорджа Стивенсона, – ответил молодой человек, переглянувшись с отцом. —Если вы помните, это инженер, который руководил прокладкой ветки Манчестер – Ливерпуль. А когда я усвою все что, нужно, мы с папой начнем строить свою собственную ветку: Лондон – Гиллсайд. В городке уже есть все необходимое, чтобы стать модным морским курортом, не хватает только удобного транспорта.
– Но что же будет, когда Гиллсайд наводнит публика, – встревожилась Филиппа. – А Галлс-Нест?
– Мы примем меры, чтобы уберечь свое уединение от посторонних, – благодушно успокоил Корт.
Из года в год летом они всей семьей приезжали в Галлс-Нест, чтобы дети могли насладиться отдыхом у моря. Да что там дети, они сами наслаждались не меньше. Часто по ночам, когда все спали, Корт и Филиппа потихоньку спускались в бухту, в их любимую пещеру, чтобы провести там несколько часов в объятиях друг друга. Эта пещера была тайным любовным убежищем и в какой-то мере счастливым талисманом. Именно там был зачат Артур.
– А я скоро тоже поеду по железной дороге, папа мне обещал, – с гордостью сообщил мальчик леди
