выражения из лексикона братьев, ну и, конечно, не сделает какой-нибудь глупости, я уверен, мы не услышим от леди Бридлингтон, что поведение нашей дочери в Лондоне заслуживает серьезного осуждения.
Все дети вздохнули с облегчением, довольные тем, что им удалось избежать очередной папиной нотации. Они заулыбались, весело зашумели, желая показать отцу, что его шутка всем понравилась. Бертрам, воспользовавшись обстановкой, наклонился к Бетси и, сделав свирепое лицо, зашептал ей, что если она еще раз откроет рот, он забросит ее утром на середину пруда к уткам. Притихшая девочка просидела молча до конца обеда.
Когда все немного успокоилось, София с умным видом обратилась к отцу, попросив объяснить ей кое-что из «Истории Персии». Эту вещь сэра Джона Мэлкома мистер Таллант, который экономил на всем, кроме книг, недавно приобрел для своей библиотеки. Расчет Софии оказался верным: ее братья и сестры с недоумением уставились на нее, а мистер Таллант тут же пустился в пространные рассуждения по этому вопросу, забыв обо всем остальном. Изумление на лицах детей сменилось нескрываемой досадой, когда отец, вставая из-за стола, сказал, что он очень рад иметь дочь, у которой такой аналитический склад ума.
– А ведь София не прочла и слова из этой книги! – возмущенно заявил Бертрам, когда вместе с двумя сестрами уединился в спальне девочек после утомительного прослушивания отрывков из книги сэра Джона Мэлкома, которые их заставили читать вслух весь вечер в маленькой гостиной.
– Я читала! – возразила София, устроившись на краю своей постели, поджав ноги, за что непременно получила бы выговор от своей матери, если бы та видела ее позу.
Маргарет, которую всегда отправляли спать до вечернего чая, уже лежала в постели, поэтому массовое наказание чтением вслух ее не коснулось. Она села на кровати и, обхватив колени руками, наивно спросила:
– И зачем ты читала?
– Ну, в тот день мама должна была куда-то пойти и попросила меня посидеть в гостиной. Она ждала миссис Фарнхэм, – объяснила София. – От нечего делать я и взяла эту книгу.
Бертрам и сестры пристально глядели на Софию, и, по-видимому, объяснение показалось им правдоподобным. Они не стали больше уличать ее.
– Признаюсь, мне было очень неловко, когда папа сказал обо мне… ну, там, за столом, – проговорила Арабелла.
– Да, но ты же знаешь, Белла, он очень рассеянный, – сказала София, – и, наверное, забыл, что вы с Бертрамом вытворили на Рождество, и что он сказал о твоем наряде, когда вы выдрали у павлинов перья и украсили ими твою старую шляпку.
– Да, наверное, – сказала Арабелла упавшим голосом. – И все-таки, – сказала она, снова воодушевляясь, – он никогда не говорил, что я не имею понятия о приличном поведении. А ведь именно это он сказал тебе, София, когда обнаружил, что пуговицу от брюк Гарри подложила папе в постель ты!
Слова Арабеллы были настолько неопровержимы, что София так и не нашлась, что ответить.
Бертрам, молчавший до сих пор, неожиданно сказал:
– Поскольку вопрос о твоем отъезде в Лондон решен, я хочу сказать тебе кое-что, Белла.
Арабелла очень хорошо знала своего младшего брата, но сейчас она не могла удержаться и, умоляюще глядя на него, воскликнула:
– Что? Говори!
– Тебя может ждать там сюрприз! – сказал Бертрам таинственным голосом. – Обрати внимание, я не говорю – будет ждать, я говорю – может…
– Господи! Что ты имеешь в виду? Бертрам, миленький! Скажи мне!
– Что я – дурак? Девчонки всегда все разболтают.
– Я не разболтаю! Ты же знаешь. Ну, пожалуйста, Бертрам!
– Не обращай внимания, – посоветовала Маргарет, ложась на подушку. – Вечно он придумает какую-нибудь ерунду.
– Вы ошибаетесь, мисс, – недовольно ответил ей брат. – Но я все равно ничего не скажу! А для тебя, Белла, пусть не будет сюрпризом тот сюрприз, который ждет тебя в Лондоне.
Нелепость этой фразы так развеселила сестер, что они, забыв обо всем, громко расхохотались. К несчастью, их смех достиг ушей старой нянюшки, которая ту же вбежала в комнату и стала громко возмущаться бесстыдством некоторых молодых джентльменов, которые позволяют себе сидеть на постелях сестер. Бертрам, испугавшись, что она сообщит о его поведении маме, предпочел молча ретироваться. Таким образом, беседа была прервана на самом интересном месте. Нянюшка задула свечи и пригрозила, что если все это станет известно маме, ни о какой поездке в Лондон не будет даже и речи. Однако утром и все последующие дни в доме только и говорили о сборах Арабеллы, правда, когда этого не слышал папа. Видимо, миссис Таллант так и не узнала о поведении своих старших детей.
Главной и самой трудноразрешимой проблемой была необходимость собрать гардероб для девушки, впервые выезжающей в свет. Внимательное изучение модных журналов привело Арабеллу в отчаяние. Но миссис Таллант была настроена более оптимистично. Она приказала мальчику сходить за вездесущим Джозефом Экклессом и попросила, чтобы они вдвоем достали с чердака два больших чемодана. Джозеф, которого мистер Таллант нанял в первый год своей семейной жизни для сельскохозяйственных работ, считал себя оплотом этого дома и больше всего любил помогать дамам. Он был готов часами находиться в гардеробной, давая советы и высказывая замечания на своем йоркширском диалекте, до тех пор пока его мягко, но настойчиво не выпроваживали.
Когда чемоданы были открыты, по всей комнате распространился приятный запах камфоры. Под шуршащей папиросной бумагой скрывались несметные сокровища. В чемоданах хранились наряды и украшения, которые, как сказала мама, она носила еще тогда, когда была такой же молоденькой девушкой, как Арабелла. После замужества ей уже не пришлось надевать все это, но расстаться с нарядами она не решилась и, упаковав вещи, почти забыла о них.
Три молодые барышни с благоговением опустились на колени перед чемоданами, с восхищением глядя на их содержимое.
Чего там только не было! Страусиные перья всех оттенков; букетики искусственных цветов, палантин из горностая (правда, слегка пожелтевший от времени, но вполне пригодный для того, чтобы отделать старенькую мантилью Софии); целый моток прекрасного ручного кружева; шелковая мантия в которой Маргарет тут же закружилась по комнате; несколько локтей тесьмы, кисейные и кружевные шарфики, одноцветные и усыпанные блестками; коробка с разноцветными лентами и бантами, назначение и название которых мама уже и не помнила (правда, она сказала, что голубой цвет означает надежду, а розовый – любовь); шляпные ленты; муфта из перьев; бесчисленное количество вееров; ярко-красное теплое манто (как замечательно оно, должно быть, сидело на маме!); и бархатная накидка, отделанная изумительным соболем, – свадебный подарок маме, который, впрочем, она почти не носила, «потому что, девочки мои, – объясняла она теперь дочерям, – такой вещи не было даже у вашей тети, а она все-таки была женой сквайра и страшно завидовала мне. А я не хотела ее обижать. Но это прекрасный мех. Можно сделать муфту для Арабеллы и отделать ее мантилью!»
К счастью, мама не была обидчивым человеком и обладала чувством юмора. Дело в том, что в чемоданах, помимо действительно ценных вещей, хранились такие старомодные наряды, что девочки не могли удержаться от смеха. Мода настолько изменилась со времен маминой юности, что нынешнему молодому поколению, привыкшему к муслиновым и креповым платьям с небольшими рукавами-'фонариками' и скромными оборками, все эти жесткие, объемные наряды из шелка и парчи, которые когда-то носила мама, эти толстые мягкие юбки, подкладки, проволочные корсеты, казались не только устаревшими, но и просто безобразными. Что это за корсет? На китовом усе? Боже мой! А это полосатое чудо, похожее на платье? Люстриновая мантия! Ну и балахон! Неужели мама выходила в ней куда-то?! А что в этой изящной коробочке? Пудра а ля Марешаль! Значит, мама пудрила волосы?! Как бабушка, портрет которой висит в верхней гостиной?! Нет, не совсем так! Что? Пудра серая? Как же ты ходила с серыми волосами, мама? А какая была прическа? Совсем не стриглись?! Валики и букли? Как же тебе хватало терпения городить все это на голове? Да и смешная, наверное, получалась прическа! Но мама,
