расскажет сама.
– Но, Горас, мы не все уладили! – запротестовала его сестра. – И Омберсли расстроится, если не увидит тебя! Я надеялась, что ты пообедаешь с нами!
Затем он небрежно поцеловал сестру, сердечно похлопал ее по плечу и вышел в сопровождении племянника.
– Можно подумать, именно этого я хотела! – возмущенно произнесла леди Омберсли, когда Чарльз вернулся в комнату. – И я не имею ни малейшего представления, когда девочка приедет!
– Это неважно, – сказал Чарльз с равнодушием, рассердившим ее. – Ты распорядишься, чтобы ей приготовили комнату, и она может приехать, когда захочет. Будем надеяться, она понравится Сесилии, когда та узнает ее получше.
– Бедняжка! – вздохнула леди Омберсли. – Знаешь, я страстно хочу заменить ей мать, Чарльз! Должно быть, она ведет очень странную и одинокую жизнь!
– Без сомнения странную, но едва ли одинокую, если она ведет хозяйство у моего дяди. Я предполагаю, что с ней живет какая-нибудь женщина постарше – гувернантка или что-то в этом роде!
– Конечно, так должно было бы быть, но твой дядя ясно мне сказал, что гувернантка умерла, когда они жили в Вене! Мне бы не хотелось так говорить о единственном брате, но создается впечатление, что Горас не способен позаботиться о дочери!
– Совершенно не способен, – сухо согласился он. – Полагаю, тебе не придется жалеть о своей доброте, мама.
– О нет, конечно, нет! – воскликнула она. – Твой дядя так говорил о девочке, что мне страшно захотелось ее увидеть! Бедняжка, я думаю, с ее желаниями и удобствами никогда не считались! Я бы рассердилась на Гораса, если бы он еще хоть один раз повторил, что она умница и не поставляла ему хлопот. Думаю, он никому не позволит доставить ему хлопоты – вряд ли найдется более эгоистичный человек! София, наверное, унаследовала приятный характер своей матери. Не сомневаюсь, что она будет прекрасной компанией Сесилии.
– Надеюсь, так и будет, – сказал Чарльз. – Это напомнило мне кое о чем, мама! Я только что перехватил одно из цветочных подношений этого молокососа сестре. Эта записка была вложена в букет.
Леди Омберсли взяла послание и в испуге посмотрела на него.
– Что мне с этим делать? – спросила она.
– Брось его в огонь, – посоветовал он.
– О нет, Чарльз, я не могу! По-моему, это недопустимо! Кроме того, может, эта записка адресована мне от его матери!
– Очень маловероятно, но если ты так думаешь, тебе нужно прочесть се.
– Конечно, так поступить – это мой долг, – согласилась она с несчастным видом.
Он сделал презрительное лицо, но промолчал, и после минутного замешательства она сломала печать и развернула листок.
– О, посмотри, это стихи! – воскликнула она. – Причем очень милые. Чарльз, послушай:
– Да, но ты действительно считаешь, что это надо сжечь Чарльз? А если это окажется единственным экземпляром Может быть, он хочет их напечатать!
– Он не посмеет печатать такое ни об одной из моих сестер! – мрачно произнес мистер Ривенхол, повелительно протянув руку.
Леди Омберсли, всегда покорявшаяся сильной воле, уже готова была отдать ему письмо, когда дрожащий голосок и дверях заставил ее остановиться:
– Мама! Не отдавай ему!
II
Леди Омберсли опустила руку. Мистер Ривенхол, нахмурив брови, резко обернулся. Его сестра, взглянув на него со жгучим укором, подбежала к матери и выкрикнула:
– Дай мне это, мама! Кто позволил Чарльзу жечь мои письма?
Леди Омберсли беспомощно смотрела на сына, но он молчал Сесилия выдернула развернутый листок бумаги из рук матери и прижала его к трепещущей груди. Этот жест заставил мистера Ривенхола заговорить:
– Ради Бога, Сесилия, не надо устраивать представлений! – сказал он.
– Как ты посмел прочитать мое письмо?! – воскликнула она.
– Я не читал твоего письма! Я отдал его маме, а уж у нее-то есть право читать его!
Ее нежные голубые глаза наполнились слезами, она громко сказала:
– Только ты виноват! Мама никогда бы… Я тебя ненавижу, Чарльз! Ненавижу!
Он пожал плечами и отвернулся.
– Ты не должна так говорить, Сесилия! – слабо укорила дочь леди Омберсли. – С твоей стороны очень нехорошо получать письма без моего разрешения! Даже не представляю, что сказал бы твой папа, если бы узнал об этом.
– Папа! – презрительно воскликнула Сесилия – Нет! Это Чарльзу хочется сделать меня несчастной!
Чарльз из-за плеча взглянул на сестру.
– Думаю, бесполезно говорить, что я искренне хочу, чтобы ты
Вместо ответа она дрожащими руками сложила письма и спрятала его на груди, вызывающе глядя на брата. А он, прислонившись к каминной полке и глубоко засунув руки в карманы бриджей, ждал, что за этим последует.
Продолжая тихо всхлипывать, Сесилия вытерла глаза. Она была премиленькой; ее прелестно очерченное лицо обрамляли светлые, золотистого оттенка локоны, и ей очень шел гневный румянец, заливший ее нежные щеки. Обычно она выглядела задумчивой, но сейчас возбуждение зажгло воинственную искру у нее в глазах, а закушенная губа создавала иллюзию злости. Брат, окинув ее циничным взглядом, заметил, что ей надо почаще выходить из себя, ибо это очень красило ее, придавая живость обычно несколько вялым чертам.
Злое замечание не тронуло Сесилию. Она не могла не видеть восхищенных взглядов, которые бросали на нее, но, будучи очень скромной, недооценивала свою красоту и, будь у нее выбор, предпочла бы волосы модного темного цвета. Она вздохнула, выпустила закушенную губу и присела на низкий стульчик возле софы.
– Не отрицай, Чарльз, это из-за тебя мама не любит… недолюбливает Огэстеса! – успокаиваясь, сказала она.
– Но, моя дорогая, – серьезно возразила леди Омберсли, – с чего ты взяла, что я недолюбливаю его?
