Он ответил ей только ироническим поклоном; наградив его еще одним испепеляющим взглядом, она с решительным видом выскользнула из комнаты; правда, ее уход был омрачен: складка платья из тонкого сиреневого муслина оказалась прижата захлопнутой дверью, и, чтобы освободиться, ей пришлось снова открыть дверь.
Минут через двадцать в комнату тихонько вошла Нелл. Граф сердито поднял голову, но при виде стоящей на пороге жены выражение его лица изменилось, он улыбнулся и весело спросил:
– Как вам удается, Нелл, всегда быть еще более красивой, чем я о вас думаю?
Она смутилась и покраснела.
– Я очень надеялась понравиться вам в этом платье, – наивно созналась она.
– Оно мне нравится. Вы надели его в надежде ослепить меня настолько, чтобы я заплатил за него?
Это было сказано так шутливо, что у нее поднялось настроение. Ей стоило немалой решимости в то утро заставить себя прийти в библиотеку, так как почта принесла весьма неприятное известие. Поскольку граф платил главному почтовому отделению пять шиллингов за доставку утренней лондонской почты, на подносе вместе с завтраком Нелл уже лежало вежливое уведомление от мадам Лаваль о том, что бальное платье из кружева шантильи все еще не оплачено. Это было не слишком приятное начало дня. У Нелл пропал всякий аппетит, ее охватил такой ужас, что в течение часа она не могла придумать иного выхода из положения, кроме как сесть в первый же почтовый дилижанс, направляющийся в Девоншир, и искать убежища у своей матушки. Однако после долгого размышления она поняла, что это было бы крайне неразумным поступком и, поскольку вероятность того, что избавляющий от страданий внезапный удар молнии падет на ее голову, крайне ничтожна, ей остается только признаться во всем Кардроссу, искренне веря, что он поймет, как могло так случиться, что она забыла отдать ему счет мадам Лаваль вместе со всеми остальными, когда он потребовал отдать ему все счета.
Но чем больше она об этом думала, тем меньше надеялась на его понимание. Она едва не теряла сознание от страха, вспоминая его суровые слова. Он спросил ее, уверена ли она, что отдала ему все счета; он предупредил ее об ужасных последствиях, которые ожидают ее в случае, если она лжет; и хотя потом он просил ее не бояться его, вряд ли можно было ожидать, что он спокойно встретит известие о том, что жена забыла о счете на триста тридцать пять гиней. Едва ли он вообще поверит, что она забыла о нем. Она и сама была возмущена своей рассеянностью. Она была настолько уверена, что отдала этот счет Кардроссу вместе с другими счетами, которыми был набит ящик, что, увидев напоминание от мадам Лаваль, решила, что эта модная портниха ошиблась. Но после лихорадочных поисков предыдущий счет отыскался: он оказался в самом дальнем углу ящика. Из всех долгов это был самый крупный, так что поразивший Кардросса счет за шляпку померк на его фоне. Она даже не смела предположить, что он ей скажет и, тем более, что сделает. В лучшем случае он еще раз убедится в ее невероятной расточительности – она знала, что это действительно так, – и очень рассердится, хотя и простит ее. А в худшем… Но думать о том, что он может сделать в худшем случае, было так страшно, что она даже не позволила себе этого.
Почти с детской надеждой доставить ему удовольствие, она нарядилась в платье, которое, как она знала (по мнению мистера Хедерсетта, этого знатока хорошего вкуса), исключительно шло ей. Она тут же получила чудесный комплимент и теперь могла не без гордости заявить:
– Нет-нет, за него уплачено! – И, чуть поразмыслив, честно добавила: – Вы уплатили за него!
– Мне очень приятно видеть, что мои деньги не выброшены на ветер, – сказал граф серьезно, но в его глазах плясали искорки смеха.
Такого многообещающего начала беседы Нелл просто не ожидала. Застенчиво улыбнувшись мужу, она как раз собралась уже приступить к мучительному объяснению своей новой провинности, но тут он сказал:
– Вас ведь прислала Летти, правда? Признаюсь, я выслушал бы вас с гораздо большим терпением, чем ее, но в этом вопросе я останусь при своем мнении!
Ничуть не сожалея, что ее отвлекли от ее собственной проблемы, Нелл сказала:
– Конечно, я тоже считаю, что она собирается попросту погубить себя, но мне кажется, что вам в конце концов придется дать согласие. Я и сама думала, что это просто каприз и что он пройдет, когда она увидит свет и познакомится с другими джентльменами, но это не так, Кардросс! Она не отступила от своей преданности мистеру Эллендейлу, хотя за ней ухаживают многие другие, и все они, – задумчиво добавила, она, – куда богаче и знатнее бедного мистера Эллендейла!
– Нелл, – перебил он. – Вы можете мне сказать, что хорошего она нашла в этом нуднейшем типе?
Она покачала головой.
– Нет, я не могу этого объяснить, – ответила она. – Она и сама не знает, и поэтому мне кажется, что это настоящая любовь, а вовсе не мимолетный каприз.
– Да они совершенно не подходят друг другу! – нетерпеливо произнес он. – Она через год разорит его, вот и все! Она такая же транжира, как и вы, любовь моя! – Увидев изменившееся выражение ее мгновенно побледневшего лица, он тут же сказал: – Какая бестактность с моей стороны говорить вам такие слова! Прошу прощения, все это уже забыто, это страница, которую мы перевернули и больше не будем читать. Дорогая Нелл, если бы вы только слышали, какими трелями заливался передо мной сегодня утром этот нелепый, юнец! Вы знаете, он совершенно серьезно предложил увезти Летти с собой в Бразилию!
Ее мысли были далеки от дел Летти, но она машинально ответила:
– Да, она говорила мне о его визите.
Он глядел на нее, слегка сдвинув брови.
– У вас очень встревоженный вид, Нелл. Что случилось? Вы принимаете эту чепуху так близко к сердцу?
Пожалуй, именно сейчас наступил подходящий момент сказать ему, что страница еще не перевернута; но заставить себя произнести нужные слова Нелл не могла. Вместо этого она сказала:
– Я могу только пожалеть их. Я знаю, что это неподходящая партия, и очень хорошо понимаю ваши чувства, Кардросс.
– Ну еще бы! Желать Летти счастья в крайне неудачном браке – разве так поступает опекун? Честно говоря, я жалею, что я ее опекун и что допустил, чтобы о ней заботилась тетка. Этой женщине не хватает ума и воспитания, и я вижу, что она воспитывает своих дочерей так же небрежно, как и мою сестру, позволяет им совершать любые глупые траты и поощряет их флирт, хотя они едва сошли со школьной скамьи!
– Да, – согласилась Нелл, – мне бы не хотелось обижать ее, но она кажется мне прискорбно легкомысленной! Но я не могу себе представить, чтобы она поощряла мистера Эллендейла, потому что вовсе не хочет, чтобы Летти выходила за него. Мы с ней разговаривали об этом третьего дня у Уэстбери, и, как мне кажется, она правильно понимает эту проблему. – На мгновение Нелл умолкла. – По крайней мере, – добавила она, – понимает ее так же, как вы, Кардросс.
Он засмеялся:
– Вот как! Но вы так не считаете, верно?
– Нет, не совсем, – произнесла она неуверенно. – Должна признаться, для меня большая загадка, как такая живая девушка, как Летти, смогла полюбить мистера Эллендейла, потому что он совсем не спортивен и в нем, кажется, ничего нет, кроме здравого смысла и очень чопорных манер, – но ведь в нем нет ничего такого, что делало бы его неприемлемым, правда? То есть она ведь не хочет выйти за сэра Джаспера Лидни или за молодого Бриксуорта. А это было бы неудивительно, потому что они оба увиваются за ней с того дня, как она начала выезжать, и никто не станет отрицать, что у них очень располагающие манеры, хотя они такие возмутительные хлыщи! Вам бы вряд ли хотелось видеть ее женой одного из них!
– Нет, конечно, но, моя дорогая, между Бриксуортом и Эллендейлом огромная пропасть! Что до приемлемости, то, хотя в Эллендейле нет ничего недостойного, обстоятельства, в которых он находится, говорят не в его пользу. У него нет ни положения, ни состояния.
– Летти нет дела до положения, а состояние есть у нее, – заметила Нелл.
– Неравные браки редко бывают удачными. Летти может воображать, что ей нет дела до положения; но она не понимает, что значит выйти за человека, стоящего на более низкой общественной
