он впоследствии говорил отцу, прося руки Нелл, и вовсе успокоило материнские тревоги. Выйдя за него замуж, Нелл будет окружена только вниманием и предупредительностью.
Нелл, потерявшая голову от любви, не верила в то, что Кардросс мог попросить ее руки лишь потому, что она хороша собой, знатна и, возможно, приятна ему более, чем кто-либо из других молодых девиц, мелькавших перед его придирчивым взглядом; но матушка оказалась права. Когда Нелл познакомилась со сводной сестрой и подопечной милорда – веселой юной брюнеткой, которая еще не выезжала, но надеялась, что золовка вывезет ее в свет, – эта неукротимая девица, радостно обнимая ее, воскликнула:
– О, какая ты красивая! Куда лучше любовницы Джайлза! Как здорово, если ты ей дашь от ворот поворот!
Это было ужасным ударом, но Нелл не выдала себя, что принесло ей хоть и слабое, но все-таки утешение; и она благодарила судьбу, что узнала правду прежде, чем успела показаться смешной, выставив перед светом свои чувства или утомив и наскучив милорду своей чрезмерной преданностью, что, как она узнала уже в свой первый сезон, считалось совершенно немодным. Что же касалось того, чтобы дать от ворот поворот леди Орсетт – а ей не понадобилось много времени, чтобы выяснить имя любовницы милорда, – то это стремление, как и ее прежние мечты, относилось, скорее всего, к области фантазии и уж конечно казалось совершенно нереальным сегодня, когда милорд требовал от нее отчитаться за свои долги.
– Скажите мне правду, Нелл!
Его голос, мягкий, но с отчетливыми повелительными нотками, отвлек ее от торопливых и путаных мыслей. Но ему же нельзя сказать правду, ибо даже если он и простит ее за непослушание, он вряд ли простит Дайзарта, для которого, как он считал, не может быть никаких оправданий. А если он теперь откажется вызволить Дайзарта из всех его неприятностей и не позволит делать этого и ей тоже, что станет с Даем и в конечном итоге с бедным папой? Не так давно он довольно мрачным тоном заметил, что лучше всего было бы купить Дайзарту военную форму и отправить его в Индию, в армию лорда Веллингтона; вполне возможно, что именно это он и сделал бы, узнай он о новой беде Дайзарта. К тому же не было сомнений, что Дайзарт ухватился бы за это предложение, потому что у него всегда была склонность к военной карьере. Но отец, младший сын которого был еще школьником и учился в Харроу[1], отказывался даже говорить об этом, а с матушкой, при одной только мысли о том, что ее обожаемый первенец подвергнет себя опасностям и лишениям военной кампании, случались нервные приступы.
Нет, о том, чтобы сказать правду, не может быть и речи; но как объяснить трату трехсот фунтов, не имея ни одного счета для подтверждения расходов? Дочери лорда Певенси не было надобности долго ломать себе голову над этим вопросом: вряд ли кому-либо лучше, чем членам семьи Ирвинов, было известно, куда могут бесследно исчезать деньги.
– Это не Дайзарт! – быстро проговорила она, – Боюсь, что это я! – Она увидела, как он переменился в лице, взгляд стал настороженным, у рта пролегли твердые линии, и ей внезапно стало страшно. – Прошу вас, не сердитесь! – едва дыша, попросила она. – Обещаю, что это больше не повторится!
– Уж не хотите ли вы сказать, что проиграли их?
Она снова опустила голову. Помолчав, он сказал:
– Мне, наверное, следовало бы знать, что это и у вас в крови.
– Нет, нет, ничего подобного! – воскликнула она со страстной искренностью. – Но мне показалось таким глупым и старомодным не играть, когда все играют, а потом я проиграла и подумала, что, может быть, фортуна переменится, но этого не случилось, и…
– Можете не продолжать! – сказал он. – Еще не было на свете игрока, который не думал бы, что фортуна должна перемениться! – Он, хмурясь, посмотрел на нее и добавил ровным голосом: – Нелл, мне очень не хотелось бы принимать меры, которые лишили бы вас возможности играть во что-либо, кроме «серебряной мушки» или пульки, но я вынужден предупредить вас: я не допущу, чтобы моя жена стала фараонщицей[2].
– Я не очень понимаю, что это такое, – наивно сказала она, – но я обещаю, что это больше не повторится, так что умоляю, не делайте ничего ужасного!
– Очень хорошо, – ответил он и глянул на лежащую на столе пачку счетов. – Я оплачу их и все остальные, которые у вас есть. Принесите мне их, пожалуйста.
– Сейчас? – пролепетала она, с ужасом представив себе ящик, набитый счетами.
– Да, сейчас. – Он с улыбкой добавил: – Вам будет гораздо легче, когда вы во всем признаетесь.
Она согласилась, но когда протянула ему кучу смятых счетов, то не почувствовала никакого облегчения. Спору нет, она проявила прискорбную расточительность. Содержание, которое давал ей Кардросс, казалось ей таким огромным – девушке, которая никогда не имела возможности тратить деньги, за исключением незначительной суммы, которую папа с крайней неохотой выдавал ей «на булавки», – что она покупала вещи совершенно бездумно, считая свои средства неисчерпаемыми. Но теперь, когда милорд на ее глазах просматривал злосчастную пачку, она подумала, что, должно быть, была не в своем уме, потратив так много и так бессмысленно.
Несколько минут он с каменным лицом просматривал счета, затем брови его приподнялись и он произнес:
– Табакерка двухцветного золота с эмалью?
– Для Дайзарта, – осторожно пояснила она.
– А! – Он снова углубился в обличительные счета.
У нее екнуло сердце, когда она увидела, как он взял свернутую красивым свитком бумагу, начинавшуюся с имени ее любимой портнихи. Однако он ничего не сказал, и она перевела дыхание. Но уже в следующий миг он прочел вслух:
– Певчая птичка с коробочкой, украшенной голубыми эмалевыми панелями… Какого дьявола?..
– Музыкальная шкатулка, – объяснила она срывающимся голосом. – Для детей – для моих сестренок!
– Ага, понятно, – сказал он, откладывая счет.
Она было воспряла, но тут же снова пала духом, едва граф воскликнул:
– Боже милосердный!
Она с трепетом взглянула, что вызвало это удивленное восклицание, и обнаружила, что он держит очередной свернутый в трубочку документ.
– Сорок гиней за одну шляпку? – недоверчиво спросил он.
– Да, кажется, это и вправду дороговато, – признала она. – На ней… на ней три совершенно шикарных страусовых пера, вот. Вы… вы сказали, что она вам нравится! – в отчаянии добавила она.
– Ваш вкус всегда безупречен, моя дорогая. А остальные восемь шляпок, которые вы купили, они мне тоже понравились или я их еще не видел?
Она в ужасе пробормотала:
– К-как восемь, Джайлз, не может быть!
Он засмеялся:
– Восемь! И нечего приходить в такой ужас! Не сомневаюсь, что все они были вам необходимы. Конечно, сорок гиней – это несколько дороговато, но это прекрасная вещица и очень идет вам. – Она благодарно улыбнулась ему, он взял ее за подбородок и слегка ущипнул. – Да, прекрасно, мадам, но это только вступление, а теперь будет настоящий выговор! Вы швырялись деньгами самым возмутительным образом, моя дорогая. Похоже, у вас нет ни малейшего представления о том, как вести хозяйство, и едва ли вы хоть раз в жизни вели запись расходов. На этот раз я оплачу ваши долги и переведу на ваш счет еще сто фунтов. Это поможет вам – во всяком случае, должно – чувствовать себя уверенно до конца квартала.
– О, благодарю! – воскликнула она. – Как вы бесконечно добры! Я буду очень стараться, обещаю!
– Я полагаю, что вам не придется прибегать к очень строгой экономии, – сказал он с иронией в голосе. – Но если у вас еще есть неоплаченные счета, дайте их мне сейчас! Я не буду браниться, но я предупреждаю вас, Нелл, нет никакого смысла хранить ваши деньги у Чайлда, если вы залезаете в долги,
