– Да, но герцог!.. – запротестовал Том Орде. – И вообще, я впервые попал в такую щекотливую и неловкую ситуацию. Хотя я ему чертовски признателен, но все же…
– Ладно, – прервала его Феба. – Придется смириться и постараться видеть в нем только хорошее! А его конюх, да будет тебе известно, прекрасный человек. Он ставит припарки Верному и обещал смазывать рану мазью до тех пор, пока она полностью не затянется. Ногу лошади он забинтовал. Кейгли считает, что рана заживает очень быстро и не останется никаких следов.
– Господи, как я надеюсь на это! – пылко проговорил Том.
– А я не сомневаюсь, что Кейгли прав. Он знает, что говорит! – Произнеся эти слова, Феба вспомнила, что в результате несчастного случая пострадали не только лошади, и поинтересовалась сломанной ногой Тома.
Юноша улыбнулся запоздалому интересу к своему здоровью и рассказал, что доктор одобрил работу Кейгли и только сделал примочку на воспаленное место, поставил настоящую, а не самодельную шину, и вновь забинтовал ногу.
– Но не это меня беспокоит, черт побери! Он сказал, что мне придется проваляться в постели как минимум неделю. И даже через неделю я буду не в состоянии отвезти тебя в Лондон. Господи, каким же увальнем я оказался! Это же надо – опрокинуться в канаву! Мне очень жаль, что все так получилось, но я понимаю, что от разговоров мало толку. Что нам теперь делать?
– Пока ничего, – ответила Феба. – Знаешь, на улице по-прежнему валит снег, и я не удивлюсь, если утром выяснится, что мы отрезаны от внешнего мира.
– Но что делать с герцогом?
Феба подумала о Сильвестре и через минуту сказала:
– По крайней мере я перестала его бояться. И должна тебе заметить, что хотя мне не очень нравятся его замашки… знаешь, он думает, будто может делать все, что захочет… и все же благодаря ему мы устроились очень уютно. Только представь себе, Том, у меня в комнате горит огонь! В Остерби мама разрешала мне разжигать огонь, только когда я болела. Потом герцог пожелал снять отдельную гостиную, но раз в «Голубом вепре» нет отдельной гостиной, ему предложили общую столовую. Правда, герцог Салфорд даже не подумал, что этим может доставить какие-нибудь неудобства миссис Скейлинг. Естественно, бедняжка не сказала ни слова. Она просто потрясена тем, что в «Голубом вепре» остановился настоящий герцог, и готова, по-моему, отдать Салфорду весь дом, если ему в голову взбредет такая блажь.
– Думаю, он щедро ей заплатит… А что касается столовой, то едва ли кто-нибудь, кроме нас, может заехать в такую ночь на постоялый двор, – заметил Том Орде. – Ты поужинаешь с ним? Или тебе это не очень приятно?
– Да, пожалуй, ужин с герцогом Салфордом может доставить несколько не очень приятных минут, – согласилась девушка. – Вдруг он начнет расспрашивать, зачем я собралась в Лондон. Правда, он может вообще промолчать весь ужин, поскольку, скорее всего, продолжает на меня дуться.
– Дуться на тебя? С какой стати ему на тебя дуться? – удивился Том. – Мне показалось, ему совершенно наплевать, что ты убежала из дома.
– О, не поэтому! Понимаешь, мы поссорились. Можешь себе представить, он собирался послать за хирургом бедного Кейгли. Я не сдержалась, наговорила ему колкостей, мы поссорились. Но в конце концов герцог сам отправился в Хангерфорд, так что теперь мне не из-за чего пыхтеть. Понимаешь, я даже рада, что мы повздорили, – задумчиво добавила Феба, – потому что до этого я чувствовала себя с ним ужасно робко. Знаешь, как оказывается лучше всего преодолеть робость и застенчивость? С помощью хорошей ссоры.
Том не сумел оценить ситуацию с философской точки зрения и поэтому испуганно уточнил:
– Ты хочешь сказать, что отправила его за доктором?
– Ну да, а что в этом такого? – в свою очередь, удивилась Феба.
– О, Господи, пожалуй это уже слишком! Дать поручение герцогу Салфорду, как какому-нибудь простому слуге! Ты очень смелая девочка, Феба, мне кажется, что теперь ему и в голову не придет делать тебе предложение.
– Значит, эта ссора имеет еще одну положительную сторону. Правда, у меня большие сомнения, будто герцог вообще собирался делать мне предложение. Очень странная ситуация! Никак не могу понять, зачем он тогда приехал в Остерби?
Размышления над этим трудным вопросом прервало появление Кейгли с тяжелым подносом в руках. Ни сломанная нога, ни выпитый ром не отразились на аппетите Тома. Как только он увидел еду, то сразу позабыл обо всем на свете. Кейгли поставил поднос на столик у кровати, отеческим тоном поинтересовался аппетитом пациента, и после положительного ответа благосклонно улыбнулся юноше и сказал:
– Превосходно! А сейчас, сэр, позвольте помочь вам сесть так, чтобы вы смогли поесть. Для вас же, мисс, накрыли ужин внизу. Его светлость ждет вас.
Феба, выставленная в столь добродушной, но решительной манере, покинула комнату, пообещав Тому вернуться сразу же после ужина. Тома неожиданно одолели угрызения совести. Феба была чересчур наивна, чтобы осознать двусмысленность своего положения. Он же прекрасно все видел и считал своим долгом присматривать за ней. Конечно, у него не было никаких оснований подозревать Сильвестра в непорядочности, но, честно говоря, он не был близко знаком с ним. А вдруг герцог окажется негодяем, и тогда Фебе во время ужина придется пережить очень неприятные минуты, а Том будет в это время беспомощно лежать со сломанной ногой, прикованный к постели, не в силах защитить честь Фебы.
Сильвестр, словно зная о мыслях, тревожащих юношу, не испытывал никакого желания приударить за мисс Марлоу. Он устал, проголодался и уже жалел о своем поспешном решении остановиться в «Голубом вепре». Герцогу не пристало помогать своенравной девушке, бежавшей из дома с молодым джентльменом. К тому же это может сделать его легкой мишенью для суровой критики, терпеть которую будет особенно трудно, поскольку она окажется справедливой.
Когда Феба вошла в столовую, герцог Салфорд сидел за столом, хмуро глядя на огонь. Он поднял голову и все также мрачно посмотрел на девушку.
Феба решила, что он осуждает ее наряд. Она по-прежнему была в своем дорожном платье, тогда как Сильвестр надел голубой, прекрасно пошитый фрак с длинными фалдами, а на шею изящно повязал свежий галстук. Пусть этот костюм, больше подходил для утра, но он заставил ее почувствовать себя неряшливо и безвкусно одетой. Феба неожиданно для самой себя пустилась в объяснения, что не стала переодеваться к ужину только потому, что должна скоро снова идти на конюшню, и это окончательно расстроило ее.
Сильвестр, не обратив ни малейшего внимания на туалет мисс Марлоу, ответил легким, беззаботным тоном, который всегда раздражал ее:
– Моя дорогая мисс Марлоу, у вас, насколько я знаю, не было возможности переодеться… И, позвольте заметить, сегодня вам больше не следует ходить на конюшню.
– Я должна проверить, не сбросил ли примочку Верный, – твердо возразила девушка. – Я не доверяю Уиллу Скейлингу.
– Но Кейгли-то вы доверяете?
Вопрос герцога остался без ответа. Хотя Феба и считала, что начавший кашлять Джон Кейгли должен сидеть дома, она решила не возобновлять ссору, а просто поужинать с Сильвестром в спокойной и мирной обстановке. Девушка бросила на герцога неуверенный взгляд и отметила, что его мрачность уступила место легкому изумлению, не догадываясь о том, что по выражению ее лица герцог безошибочно угадал все ее мысли. Феба лишь удивленно и вопросительно посмотрела на Сильвестра, слегка склонив голову набок и напомнив ему маленькую коричневую птичку. Он рассмеялся и сказал:
– Вы похожи на… воробья. Да, я знаю, о чем вы думаете, независимо от того, выскажете свою мысль вслух или промолчите. Как вам угодно, мисс Марлоу. Я сам проверю лошадей перед тем, как идти спать, и если увижу, что лошадь, которой так неудачно выбрали имя, сбросила примочку, сделаю ей новую.
– А вы знаете, как делать примочку из отрубей? – скептически осведомилась Феба.
– Знаю, и полагаю, знаю лучше вас. Пусть я не прикладываю примочки сам, но я стараюсь следовать прекрасному, на мой взгляд, правилу: каждый господин обязан знать больше своих конюхов и
