Олбемарл-стрит в это отдаленное место?
Элверстоук улыбнулся:
– Так как для переезда не было ни малейшего повода, я могу лишь предположить, что все дело в твоем неизлечимом пристрастии к дешевизне.
– Если ты имеешь в виду, что мне пришлось уменьшить расходы…
– Нет, только то, что ты не смогла противостоять искушению это сделать.
– С пятью детьми, оставшимися на моем попечении… – Она умолкла, поняв по насмешливому взгляду брата, что развивать эту тему было бы неразумно.
– То-то и оно, – сочувственно промолвил маркиз. – Думаю, нам лучше расстаться, не так ли?
– Иногда мне кажется, – едва сдерживаясь, отозвалась леди Бакстид, – что ты самое мерзкое существо, какое когда-либо существовало! Не сомневаюсь, что, если бы к тебе обратился с подобной просьбой Эндимион, ты бы согласился без разговоров!
Эти горькие слова, казалось, произвели впечатление на маркиза, однако он быстро взял себя в руки и рекомендовал сестре лечь в постель, предварительно приняв болеутоляющее.
– Ты явно не в себе, Луиза! Уверяю тебя, что, если бы Эндимион попросил бы меня дать бал в его честь, я принял бы меры, чтобы поместить его под надзор.
– О, как же ты отвратителен! – воскликнула леди Бакстид. – Ты отлично знаешь, что я не имела в виду…
– Можешь не объяснять, – прервал он. – В этом нет никакой нужды. Я прекрасно тебя понял, как понимал всегда. Ты – думаю, что и Огаста тоже, – убедила себя в том, будто я испытываю сильное пристрастие к Эндимиону.
– К этому… этому идиоту!
– Ты слишком сурова, он всего лишь туповат.
– Да, мы знаем, что ты считаешь его образцом всех добродетелей! – сердито вскричала ее милость, стискивая пальцами носовой платок.
Маркиз лениво покачивал моноклем, висящим на длинной ленте, однако при этом восклицании поднес его к глазу, чтобы лучше видеть воспламененное гневом лицо сестры.
– Что за странная интерпретация моих слов, – заметил он.
Но леди Бакстид уже было невозможно остановить.
– Твой драгоценный Эндимион получает все, что захочет, в то время как твои сестры…
– Прости, что прерываю тебя, Луиза, но твое утверждение крайне сомнительно. Я вовсе не такой уж благодетель.
– Разве ты не назначил ему содержание?
– Так вот что тебя взбесило! До чего же ты непоследовательна – сперва упрекаешь меня за невнимание к моей семье, а в следующий момент готова сцепиться со мной за то, что я выполняю обязательства по отношению к моему наследнику.
– К этому тупице! – воскликнула леди Бакстид. – Если он станет главой семьи, я не смогу этого вынести!
– Я бы на твоем месте об этом не беспокоился, – посоветовал Элверстоук. – Едва ли тебе придется это выносить, так как, по всей вероятности, ты умрешь раньше меня. По-моему, тебе не протянуть больше пяти лет.
Леди Бакстид, будучи не в состоянии подыскать слова для адекватного ответа, нашла убежище в потоке слез, между всхлипываниями упрекая брата за его грубость. Но если она думала смягчить его сердце подобной тактикой, то допустила очередную ошибку: среди многих вещей, способных повергнуть маркиза в скуку, женские слезы и упреки занимали одно из первых мест. Заверив сестру с весьма неубедительным сочувствием, что не стал бы навязывать ей свое общество, если бы знал, что она не в духе, Элверстоук быстро удалился. В спину ему прозвучала весьма громко выраженная леди Бакстид надежда, что ей удастся дожить хотя бы до того времени, когда ее брат получит по заслугам.
Как только за маркизом закрылась дверь, ее милость перестала плакать и вскоре обрела бы самообладание, если бы спустя несколько минут в комнату не вошел ее старший сын и не осведомился с прискорбным отсутствием такта, посетил ли мать его дядя и что он ответил на ее предложение. Услышав, что Элверстоук повел себя так нелюбезно, как и следовало от него ожидать, он слегка помрачнел, но заявил, что не сожалеет об этом, ибо по зрелом размышлении пришел к выводу, что план ему не нравится.
Леди Бакстид была такой же эгоистичной, как ее брат, и куда менее честной, так как никогда не признавала своих недостатков. Она давно убедила себя, что принесла свою жизнь в жертву лишенным отца детям, и, неизменно предваряя их имена ласкательными эпитетами (хотя далеко не всегда в разговоре с ними), представила себя в глазах некритичного большинства преданной матерью, думающей исключительно о своих отпрысках.
Из всех пяти детей Карлтон, которого леди Бакстид слишком часто именовала своим первенцем, был ее любимцем. Он никогда не причинял ей беспокойства. Будучи солидным и уравновешенным с детских лет и прекрасно зная цену своей матушке, Карлтон вырос достойным молодым человеком, обладающим развитым чувством ответственности и серьезным складом ума, которые не только предохраняли его от переделок, в которые часто попадал его более легкомысленный кузен Грегори, но и не позволяли ему понять, что забавного находили Грегори и другие его сверстники в своих проказах и развлечениях. Хотя интеллектуальные способности Карлтона были весьма умеренными и его даже можно было назвать тугодумом, он не завидовал брату Джорджу, хотя знал, что тот гораздо умнее его.
Карлтон гордился Джорджем, считая его чрезвычайно остроумным и многообещающим юношей, и, хотя понимал, что горячая натура может увести брата со стези добродетели, никогда не делился своими опасениями с матерью и не сообщал ей о своих намерениях наблюдать за Джорджем, когда его обучение подойдет к концу. Он не доверял матери, но никогда не спорил с ней и не произносил ни слова критики в ее адрес, даже разговаривая со своей сестрой Джейн.
Карлтону было двадцать четыре года, но, так как до сих пор он не стремился отстаивать свое мнение, для леди Бакстид явилось неприятным сюрпризом, что ее старший сын не видит причин, по которым выходной бал Джейн должен происходить в доме и за счет его дяди. Привязанность ее милости к Карлтону резко уменьшилась, и, так как она уже пребывала в раздраженном состоянии, дело могло бы дойти до прямого столкновения, если бы Карлтон благоразумно не покинул возможное поле боя.
Вскоре он с огорчением узнал, что Джейн разделяет чувства матери, заявив, что со стороны дяди Вернона было просто отвратительно проявлять такую несговорчивость и скаредность из-за нежелания потратить какие-то несколько сотен фунтов.
– Я уверен, Джейн, – строго заметил Карлтон, – что чувство приличия не позволит тебе оказаться до такой степени обязанной дяде.
– Какая чушь! – сердито воскликнула она. – Почему я не могу быть ему обязанной? В конце концов, это его долг!
Верхняя губа Карлтона слегка вытянулась, что являлось признаком недовольства.
– Я готов понять твое разочарование, но думаю, что бал в нашем доме доставит тебе куда больше удовольствия, чем сборище в Элверстоук-Хаус, где добрая половина гостей наверняка окажется тебе незнакомой.
Вторая сестра Карлтона, Мария, учитывая перспективу собственного дебюта, была возмущена не менее чем Джейн и едва дождалась окончания монолога брата, чтобы осведомиться, почему он болтает подобный вздор.
– Жалкая вечеринка в нашем доме с какой-то полусотней гостей доставит Джейн больше удовольствия, чем первый бал в Элверстоук-Хаус? Очевидно, ты спятил! – заявила она молодому лорду Бакстиду. – Зная маму, ты должен понимать, какое это будет убожество! А вот дядя мог бы устроить великолепный бал с сотнями знатных гостей, с омарами, заливными желе и кремами…
– Приглашенными на бал? – с тяжеловесным юмором прервал Карлтон.
– И шампанским! – подхватила Джейн, не обратив на него внимания. – Я бы стояла на верхней площадке огромной лестницы вместе с мамой и дядей, в белом атласном платье с розовыми бутонами и венке…
