К концу постановки всего «Вечера студийных работ», месяцев через десять, актёры почувствовали себя режиссёрами. Учитель казался колдуном — так легко он анатомировал и делал ясными и разрешёнными самые, казалось бы, сложные театральные проблемы.
Но неожиданно грянул гром. На стене в студии вывешено письмо Вахтангова:
«Я все чаще и чаще замечаю, что стремления большей части труппы эгоистичны и не имеют ничего общего с искусством. У меня начинает возникать нехорошее подозрение и растёт вопрос: ради чего я так работаю и ради чего я должен сносить личные для меня оскорбления…»
Евгений Богратионович приучает учеников к мысли, что сцена — «священное место», где тщеславие и эгоизм не могут быть терпимы. Его благоговейное и требовательное отношение к театру не может не вызывать уважения даже у инакомыслящих, и все габимовцы чувствуют, что этот мастер и чудесный учитель бескорыстно помогает им создавать настоящее искусство.
Но среди габимовцев большинство более или менее тесно связано с буржуазией. Некоторые сами имеют на стороне денежные дела и не хотят терять времени на бесконечное и бесцельное, на их взгляд, вынашивание какого-то будущего театра, ускользающего от них, как мираж. Они стараются в одно и то же время служить искусству и мамоне. Другие выражают недовольство, что репертуар, над которым работает Вахтангов, не отвечает националистическим чаяниям…
С большим трудом Вахтангов доводит до конца работу над «Вечером студийных работ» в «Габиме». К мукам моральным присоединяются муки физические: снова обостряется подтачивающая его болезнь.
В октябре Евгений Богратионович, прикованный к постели, записывает: «30-го сентября 1918 года Константин Сергеевич смотрел репетицию в „Габиме“, а 8-го октября было открытие. Я болен. Не присутствовал. Торжество было большое. Критика для „Габимы“ — отличная. Константин Сергеевич доволен.
Вот уже сдал «миру» 2-ю студию.
Дальше».
Накануне генеральной репетиции каждый актёр «Габимы» получил от Вахтангова открытку с сердечной надписью. Габимовцы приняли это как благословение на выступление. Играли с большим подъёмом, растроганные вниманием Станиславского, первыми афишами, билетами, публикой — всем, что для них означало день рождения серьёзного театра.
Дальше судьба «Габимы» сложилась на время без Вахтангова. Другой ученик Художественного театра, Мчеделов, поставил у габимовцев трагедию Пинского «Вечный жид». Но Евгений Богратионович, как всегда, не хотел сразу порвать свои отношения с учениками. Способнейшая из учениц, колебавшаяся в выборе между сценой и семьёй, получила от него письмо. В нём Вахтангов пишет:
«Подумайте хорошо над вопросом: любите ли Вы сцену настолько, чтоб служить ей, чтоб сделать это служение главным, самым важным в жизни своей, той земной жизни, которая даётся только один раз? Или у Вас есть что-либо другое, ради чего Вы находите нужным жить, ради чего стоит жить… перед чем сцена (в форме осуществления идей „Габимы“ хотя бы) отходит на второй план…
…Если на первый вопрос Вы ответите утвердительно, если искусство сцены для Вас главное, то подумайте: отдаёте ли Вы этому главному столько, сколько нужно для того, чтобы оно оправдало своё место в Вашей жизни? Главное всегда требует многого. Главное всегда требует жертв. Ради главного — всё остальное. Отнимите главное, и всё, что дополняло его — удобства жизни, любовь, книги, друзья, мир весь, — становится ненужным, и человек чувствует себя лишним.
…Нельзя останавливаться, нельзя пропускать ни одного дня. Если я что-нибудь знаю, если у меня есть что дать другим, так этим я обязан громадной работе — ежечасной, — она у Вас на виду…
…Все можно вернуть, если упустите, но нельзя вернуть молодости, а молодость не надо тратить на преходящее…»
Через полтора года Евгения Богратионовича снова приглашают в «Габиму». Ему предлагают поставить пьесу такого содержания.
Молодой ученик религиозной школы при синагоге «ешиботник» Ханан, увидев красавицу Лею, дочь богатого купца Сендера, страстно полюбил её. Но, как водится, отец выбирает для Леи богатого жениха и отказывает Ханану. Юноша ищет помощи в мистической каббале. Если не бог, то пусть сатана — как ни страшна Ханану эта мысль — помешает планам Сендера и поможет соединиться влюблённым. Ханан говорит товарищу:
— Талмуд холоден и сух, он приковывает к земле. А каббала ведёт в верхние чертоги высочайших тайн, она поднимает завесу.
— Но путь опасен. Ведь он легко приводит к греху!
— А разве грех не создан богом? Какой грех самый страшный из всех и труднее всего побеждаем? Страсть к женщине. Но если этот грех очищать в огне до тех пор, пока в нём останется только искра чистоты, тогда он превращается в святая святых, в «Песнь песней».
Из уст Ханана льются ликующие звуки этой песни.
Лея заходит в старую синагогу, где поёт Ханан.
— Здравствуй, Ханан, ты снова здесь?
— Да.
И это все. Лея с няней и подругой уходят.
Но юноша восклицает:
— Я победил!
Но тут же внезапное известие о помолвке Леи с другим лишает Ханана сил. Он ищет ответа и спасения в запрещённой книге ангела Разиеля и, сражённый, умирает. Прохожий закрывает его тело черным покрывалом.
Свадьба. Во дворе дома Сендера по обычаю приготовлен обед для нищих.
Пение и пляски в честь Сендера. Лея танцует с нищими. После всех схватила невесту и заставляет плясать с собой полусумасшедшая старая Дрейзл. Уже сорок лет как она не танцевала. Лея движется обессиленная. Все захвачены, все скованы друг с другом страшной пляской.
Лея падает в обморок. Нищие разбегаются. Девушка медленно приходит в себя.
— Как будто бы какая-то неземная сила меня подхватила и унесла далеко-далеко. Бабушка, няня, правда ли, что души тех, кто умер молодым, живут среди нас и окружают нас?
Вместо няни перед ней оказывается прохожий.
— Иногда бывает, что странствующая душа входит в тело живого человека, сливается с его душой и только в этом находит своё утешение. Это дибук.
Лея идёт на кладбище пригласить на свадьбу свою покойную мать и Ханана.
Двор снова заполняют нищие. Их пир окончен. Они издеваются над скупостью толстосума Сендера. Раздаётся музыка венчания. Торжественно вводят невесту и жениха. Но когда жених Менаше хочет прикрыть лицо Леи, она отталкивает его.
— Не ты мой жених.
И из её сердца несётся голосом Ханана ликующая «Песнь песней» — в неё вселился дибук.
Сендер привозит Лею к цадику Азриелю в Мирополе. Просит изгнать дибука.
Когда Лея на вопросы цадика отвечает от себя, она слаба и беспомощна. Но когда она начинает говорить речью скрытого в ней Ханана, все её слова звучат с необыкновенным упорством и силой.
— Я не выйду. Во всём мире для моей души нет более желанного дома.
Суд. Неожиданным истцом оказывается давно умерший отец Ханана. В молодости он и Сендер были друзьями и заранее обручили своих детей, если это будут мальчик и девочка. Суд приговаривает Сендера молиться за души Ханана и его отца и отдать половину имущества беднякам.
Но мёртвый не должен быть среди живых. Лея должна выйти замуж за живого. От дибука требуют, чтобы он оставил Лею. Дибук не уходит добровольно. Тогда цадик предаёт его херему (анафеме).
Душа Ханана оставляет измученную Лею.
Рядом с собой, за пределами начертанного цадиком круга, девушка слышит стоны.
— Кто тут?
В ответ несётся «Песнь песней».
Силой любви Лея разрывает круг. «Песнь песней» звучит из двух существ. Лея падает
