двадцать семь.
– И вышел?
– Нет. Тот тип выбросил его двадцать восьмым броском, который уже не считался. Не помню, кто это был.
– Какой-нибудь бедный неудачник, – высказался Павел и бросил.
Вздохнул, отодвинул в сторону одну шестерку и стал бросать дальше. За нормальные броски он набрал три.
– Ну а теперь эти семнадцать оград…
– Первая… вторая… третья… – начали мы. – А вот и четвертая шестерка!
На седьмом дополнительном броске пришла и пятая шестерка.
– Я же говорила, что у тебя слишком много этих оград! – упрекнула его Баська.
Ева выбросила сразу же три шестерки. Когда она перешла к оградам, шестерок было уже четыре.
– Первая… – начал хор. – Вторая… третья… Есть!
– Нужно установить какую-нибудь премию за сохранившиеся ограды, – пробормотал Павел.
– Мы над этим подумаем, – пообещала Баська. – Что тут у меня? Две пятерки… Ладно, не будем требовать многого.
При пятом дополнительном броске она сменила пятерки на шестерки и заработала покер на десятом. Я знала, что у меня нет шансов, однако порядочный азартный игрок никогда не сдается.
К собственному удивлению, я добилась успеха последней оградой.
– Кто-то в конце концов должен провалиться, – вздохнул Тадеуш. – Видимо, это буду я.
Он ошибся в своем предвидении: потратил на покер всего пять дополнительных бросков из своих восемнадцати. Шестерки шли как бешеные. С огромным интересом мы ожидали окончательного подсчета очков.
В середине арифметических действий я вдруг увидела какие-то странные полоски дыма, тянущиеся из передней, и почувствовала странный запах. Вроде бы знакомый, и все-таки чужой.
Прежде чем я успела высказаться по этому поводу, что-то сверкнуло, грохнуло и погас свет. Внезапная темнота была встречена всеобщим стоном.
– Ничего, ничего, у меня есть свечи, – поспешно сказала я. – Мне как раз показалось, будто что-то коптится. Только спокойствие… У кого-нибудь есть под рукой зажигалка или спички?
Павел щелкнул зажигалкой. При ее свете я нашла на книжной полке подсвечник со свечой, всего один раз схватив при этом Тадеуша за голову. При свете одной свечи я нашла вторую.
– В кухне над раковиной стоят еще четыре, в том числе две толстые, – объявила я. – Кто хочет, пусть принесет. Я поищу здесь, помнится, они лежали под атласами.
Хоть я и догадалась, что не использовавшийся годами чайник выкинул какой-то номер, а пробки выбило, но как для того, чтобы выключить плиту, так и для замены пробок мне нужен был свет. Кроме того, я вовсе не была уверена, что авария не захватила что-нибудь еще, и на всякий случай предпочла вооружиться вспомогательными средствами.
В кухню отправилась Баська, вытащив из-за стола и Павла, что имело смысл, поскольку он был значительно выше ее. Однако вначале у него были трудности с вылезанием в темноте, ему мешали ноги Тадеуша, поэтому Баська успела заметить в кухне табуретку и влезть на нее. Табуретка эта отличалась тем, что стоило взгромоздиться на нее, как две ее ноги внезапно вырастали вверх, а горизонтальная плоскость одной стороной опускалась вниз. Баська об этом понятия не имела, поэтому резкое изменение уровня почвы под ногами оказалось для нее полной неожиданностью. Пытаясь за что-нибудь ухватиться, она выпустила свечу и вцепилась в ручку пыхтящего на плите чайника. После чего рухнула вниз, Павел поймал Баську только потому, что она свалилась прямо на него, чайник же беспрепятственно полетел дальше, и пять литров горячей воды вылилось им на ноги.
Послышался грохот. Швырнув Еве целую пачку свечей, я помчалась в кухню, осветив наводнение и Баську с Павлом, сплетенных под буфетом, с которого сыпалась огромная кипа корреспонденции и разных других бумаг. Осознав, что кое-какие бумаги могут мне пригодиться, а вода вряд ли пойдет им на пользу, я со страшным воплем бросилась на помощь макулатуре. Мой крик донесся до Евы и Тадеуша, они подскочили, при этом Тадеуш умудрился сбросить на пол торчавшие из полки телефонные книжки за последние тридцать лет, блокноты обрушились на полочку под лампой и расколошматили ее вдребезги. Ева же споткнулась о кресло и шлепнулась в него со всего размаху. Кресло, будто только этого и дожидалось, с готовностью заскользило по лакированному полу к окну. Его движение остановила лишь батарея, замаскированная толстым слоем зелени в виде свисающего сверху аспарагуса. Каким-то чудом аспарагус умудрился не свалиться, и то хорошо: горшок, в котором он обитал, был столь чудовищных размеров, что запросто мог укокошить Еву.
Наконец все как-то утихомирилось, и, размахивая свечой, я полезла посмотреть, что там стряслось с проводкой. Как выяснилось, угадала я правильно: вылетели пробки. А виноват был электрообогреватель, что-то там у него внутри закоптилось, вот и произошло короткое замыкание.
Пошуровав в шкафчике со счетчиком, я устранила проблему со светом. Правда, обогреватель пришлось выключить.
– Что, свечи больше не нужны? – спросила Ева, выдергивая из волос ветки аспарагуса. – Зараза, здорово колется…
– Ваши вещи уже сухие, – сообщила Баська. – Зато наша обувь мокрая. Хорошо еще, что вода была не очень горячая. Так кто в конце концов выиграл?
Тадеуш закончил расчеты, отпихивая ногами стопки телефонных книжек.
– Павел. На четыре очка! У него 682, а у меня 678. Карета меня сгубила, нужно было бросать на более крупные…
Он встал, вышел в прихожую в одних носках, явно намереваясь отправиться в ванную, и немедленно наступил на стекла, заметенные в угол и прикрытые щеткой. В суматохе щетку кто-то толкнул, она зацепила осколки и усеяла ими пол. Не отличаясь навыками индийского йога, Тадеуш попытался резко отпрыгнуть в сторону, как-то странно споткнулся и упал на испорченный обогреватель, все еще маячивший в дверях во вторую комнату. Будучи на колесиках, обогреватель прокатился через все помещение не хуже, чем кресло с Евой, и врезался в столик у балкона, заставленный цветочными горшками. Один из горшков с жутким грохотом полетел на пол. К счастью, у меня тогда еще не было телевизора, иначе все могло бы кончиться гораздо хуже.
Правда, Тадеуш не слишком изрезал себе ноги, поскольку очень ловко наступил на плоские стекляшки от книжного шкафа, избежав смертоносных стаканных осколков.
И после всего этого станет ли кто-нибудь удивляться, что именно эту игру я запомнила во всех подробностях?…
Думаю, что она пригодится в качестве инструктажа, если бы кто-то захотел поиграть в кости.
И вторая. (Модификация. Это я напоминаю потому, что из-за всех предыдущих страниц любой человек мог забыть, о чем тут вообще идет речь.).
Так вот, эта игра в модифицированном виде может выглядеть гораздо острее, а играется она следующим образом.
В распоряжении каждого игрока есть только один бросок, и никакими «оградами» он себе голову не забивает. Если первый игрок не использует свою попытку, кидает следующий. Если у второго выйдет какая-то комбинация – при этом выигрывают комбинации как минимум двух шестерок, – он может продолжать бросать. Если промахнется, все пропадает, однако он может записать себе набранные очки в любой момент, но, записав очки, заканчивает бросать и передает кости следующему. Две пары считаются вдвойне, а все остальные комбинации – втройне. Третий бросок считается еще раз вдвойне; например, кто-то третьим броском выбросил три пятерки, то есть пятнадцать, умножить на три, это уже 45, и еще вдвойне – в сумме 90. Это весьма соблазнительно, каждый старается добраться до этого третьего броска, а его еще мучает и четвертый, потому что, естественно, после третьего вдвойне считается все, и тут, как говорится, «жадность фраера сгубила». Иногда ему везет, но чаще все, что он насобирал первыми двумя
