сам передал.
— К сожалению, не совсем все, милостивая госпожа, — признался Флорек. — Молодой я был, глупый, и довольно много чего пропустил. Зато, потому как записывал, почти все помню, и если ваше сиятельство распорядится, могу дописать...
— На каком ты писал?
— Да и так и сяк. И по-нашему, и по-французскому, как раз, думал, и язык подучу. Пожалуй, странная у меня писанина вышла.
— Ничего. Может, случайно помнишь из её рассказов, кто такая мадемуазель Людвика де Нуармон и в какое время она жила?
— Такого аккурат никак не позабудешь, ведь это же как раз та самая маркграфиня д'Эльбекью, за которую она вас, госпожа графиня, и принимала. В девичестве — мадемуазель де Нуармон. Как бездетной вдовой осталась, тут, у брата, и поселилась, ну и у матери, та ещё жива была. А брат в Индии воевал. Сейчас-сейчас, когда же это было, позвольте, ваше сиятельство, посчитать, а то со счетом у Викторины дело обстояло туго, и все времена перепутались...
— Считай вслух.
— Завсегда пожалуйста. Как я приехал, ей девяносто восемь было, на сотом году померла, выходит, родилась в тысяча семьсот девяносто втором...
Повинуясь бабкиному знаку, Юстина, жутко заинтригованная, принялась эти даты записывать.
Флорек громко продолжал:
— Восемь лет ей было, это точно, когда её взяли в услужение к госпоже маркграфине, потому-то так хорошо и запомнила. Маркграфине уже под сорок выходило. А вообще-то Викторина, чем давнее время, тем лучше помнила, коту, к примеру сказать, велела блюдечко с молоком на своем секретере поставить, маркграфиня, значит. Викторина и поставила, а кот возьми и вылей молоко на маркграфинины письма, то- то шуму было. На брата очень серчала, потому как долги его приходилось платить. Тут вскорости и померла, аккурат как раз граф де Нуармон из Индии и вернулся, раненый и тяжело больной. Викторине тогда одиннадцать стукнуло, девчонка пронырливая была, а кто на ребенка внимание обращает, вот она и видела, и запомнила, как никто другой. Одиннадцать, значит, шел тысяча восемьсот третий. В два месяца маркграфиня померла от альтерации, уж очень на брата гневалась. Викторина говорила, что он богатство большое в руках держал, да потерял, оттого с ней удар какой-то сделался. Да быстро все так случилось-то, что и завещание переменить не успела, господину графу от сестры все и перешло.
— Удивительно, как хорошо ты все помнишь, — похвалила Клеменгина.
— Да все через то, что французский учил, — смущенно пояснил Флорек. — Переписывал столько раз, да исправлял, вот оно как-то в память и запало... Да ещё то, что ваша светлость вроде как той самой маркграфиней была...
— Спасибо. Пока достаточно. Сохрани свои записи и, не дай Бог, не потеряй.
Слуга вышел, а Клеменгина ещё какое-то время молчала, даже не пытаясь скрыть своего волнения.
— Теперь я тебе скажу правду, о которой, полагаю, ты и сама уже догадываешься, — наконец обратилась она к Юстине. — А молчала я, так как не была уверена, нет ли во всем этом какого бесчестья.
И вот, прямо-таки невероятно, — выходит, что закон на нашей стороне. Алмаз, о котором идет речь в этом обрывке письма, существовал в действительности, я сама держала его в руках, и долгие годы он находился в этой якобы отравленной книге.
Вроде бы уже подготовленная в некоторой степени к такого рода информации Юстина тем не менее была потрясена.
— И что? — спросила она, затаив дыхание.
— Надо его найти. Не принадлежи он нашей семье, я бы оставила все как есть и сохранила бы тайну. Но теперь считаю, что следует начать розыски. Правда, вся эта история странная и весьма загадочная, да в придачу замешан в дело и твой лорд Блэкхилл. Лорд он самый что ни на есть настоящий, можешь не бес покоиться, а честь у них в большой цене. Так что слушай меня внимательно...
* * *
Вроде бы напрасно потраченное время в конторе ювелира на самом деле оказалось очень полезным, можно сказать, просто бесценным. Хотя Юстина и была огорошена свалившимся на неё потоком информации, ей все же удалось сосредоточиться, восстановить в памяти разговор и припомнить все, что слышала о помощнике ювелира. У него была невеста. Имелись также и родители, и замужняя сестра, но изо всей семейки Юстина инстинктивно выбрала невесту.
Невеста молодого человека проживала в Кале Дочь корабельного плотника, причем мастера высшего класса. Фамилия невесты известна ювелиру, известен её адрес, ведь именно в ювелирную фирму приходили её письма жениху. И тем не менее ювелир скрыл от полиции эти сведения, наверняка потому, что был уверен — его помощник никак не замешан в смерти клиента. Наверняка ювелир и от Юстины скрыл бы эти данные, если бы не фактор внезапности: Юстине удалось застать ювелира врасплох, он ещё не пришел в себя после пережитого потрясения.
Еще как следует не рассвело, а Юстина уже отправилась в Кале, прихватив горничную, старательно скрывавшую раздражение. Горничная никак не могла понять, с чего это её барышня развила вдруг такую активность, и пыталась всеми правдами и не правдами докопаться до истины. Догадывалась это как-то связано со скоропостижной смертью виконта Гастона. В свою очередь, скоропостижная смерть упомянутого виконта тоже стала причиной раздражения, ибо горничной удалось о ней узнать лишь то, что сообщил кучер. Ведь получилось так, что в самый решающий момент барышня не захватила её с собой и тем самым она, горничная, не оказалась причастной к такой потрясающей сенсации, а узнать подробности уже после происшествия помешала спешка госпожи. Такое неблагоприятное стечение обстоятельств хоть кого способно довести до бешенства. Известно ведь — для прислуги лучшим развлечением являются происшествия в жизни её господ, а тут произошли такие потрясающие события! И она, бедняга, оказалась совершенно к ним не причастна Было от чего психовать и выходить из себя. Надеялась на кое-какие развлечения в Париже, но и тут постигло разочарование. Госпожа в Париже вовсе не остановилась, сразу же проследовала дальше, в Кале.
Прибыв в Кале, барышня наняла фиакр, на нем доехала до какого-то нужного ей дома и опять отправилась туда одна, оставив несчастную девушку в фиакре! Слыханное ли дело, так обращаться с прислугой. Возмутительно!
Без особого труда отыскав дом, в котором проживала мадемуазель Антуанетта Гиббон, Юстина повела себя чрезвычайно странно. Вместо того чтобы нормально подойти к двери и позвонить, Юстина подкралась под окно стоящего в садике небольшого домика, заглянула в это окно и узрела.., то, чего и ожидала. Молодая девушка рыдала в объятиях молодого человека. Трогательное зрелище!
Ни рыдающая горючими слезами мадемуазель Антуанетта, ни обнимающий её нежно месье Трепон понятия не имели о существовании панны Пшилесской, а также о том, как панна Юстина провела свои детские и юношеские годы. Им не могло прийти в голову, что упомянутая панна обожала лазать по деревьям (в детстве), объезжать кровных лошадей (в юности), а также заниматься цирковыми акробатическими штучками. В цирке панне Юстине удалось побывать лишь раз, но арена произвела на молодую девушку незабываемое впечатление. Юстина долго потом занималась акробатическими номерами, в чем ей активно ассистировал некий Янек, молодой помощник деревенского кузнеца, которого приводили в восторг как сама барышня, так и её акробатические штучки.
Да, все говорило о том, что Великий Алмаз любил кузнечное дело...
Итак, большое место в жизни панны Юстины занимали танцы, скачки на горячих конях с препятствиями и всевозможные акробатические упражнения. Так что выбить окно и влезть в комнату для высокорожденной паненки Пшилесской оказалось сущим пустяком. Хорошо, что этого не видела её
