На звонок явилась не Петронелла, как мы обозвали Пьяретту, французскую горничную. Вино из наших собственных погребов принес сам Гастон. Шаркая ногами, старый лакей торжественно водрузил на стол бутылку, подчеркнув, что это с фамильных виноградников.
Вино оказалось очень недурным. Привыкшие к самостоятельности, мы так редко обращались за помощью к престарелой прислуге замка, что не очень утруждали её. С тем большей готовностью выполнялось каждое наше пожелание. А может, они просто жутко скучали без работы?
Подняв бокал, Кристина провозгласила тост:
— За здоровье Флорека!
— Выпьем! — согласилась я. — А потом, кажется, все-таки дам тебе разок в морду, потому как терпение у меня кончилось. Скажешь наконец, в чем же дело?
— Сейчас скажу. Боюсь вот только, как бы тебя кондрашка не хватил. Видела, что со мной сделалось? Так вот, слушай. Там было одно письмо... А может, два? Но одно я помню хорошо. В нем писалось что-то об алмазе. Я прочла, потому как очень было интересно, ну прямо настоящий детектив. Если бы я тогда знала, что это каким-то боком и ко мне относится, постаралась бы запомнить. А так. честно говоря, по-настоящему меня заинтересовала лишь марка на конверте. Знаешь, какая это была марка? Первая Польша, обрезная, беззубцовая!
Вот это я как раз могла понять! После тайного увлечения марками прекрасно понимала, каким филателистическим сокровищем была Первая Польша, когда марки печатались на одном большом листе и потом разрезались вручную.
А Кристина, все так же волнуясь, продолжала:
— Вот почему я не стала сдирать её с конверта, оставила конверт целиком. Вместе с письмом. Из уважения к марке! И хоть убей, об алмазе ничего не запомнила! Только и помнится — в письме говорилось о каком-то алмазе. Так вот, если в том письме говорилось об этом самом алмазе, тогда, если сопоставить оба письма, может, что и поймем?
— Убивать таких надо! — процедила я сквозь зубы. — И не помнишь хотя бы, кто писал и кому?
— Ясное дело, не помню.
— Господи, господи, и это моя сестра! А где конверт? Это ты хотя бы помнишь?
— Еще бы! Ведь из своей коллекции я ничего не продала. И не собиралась, вот только в последнее время стала подумывать... Да, к счастью, не успела.
По привычке подперевшись локтем, я чуть не завопила от боли, допила вино и осторожно встала, с усилием оттолкнув проклятое кресло.
— Ну что же, за дело. Звоним, заказываем билет, я отвезу тебя в аэропорт, слетаешь и немедленно возвращаешься. С двумя письмами, если их все-таки два!
— А почему я? — привычно взъерепенилась Кристина.
— А кто? Дух Святой? Он хоть и голубок, но не почтовый.
— А ты? Все я да я!
— Вроде бы ты ударилась задницей, а не головой. Я стану рыться в твоих вещах!
Кристина опомнилась. Как она могла отдать свои сокровища мне на растерзание? В самом деле, совсем ума лишилась. И хотя по лицу было видно — очень хотелось со мной поспорить, сказала другое:
— А денег нам ещё хватит? Эти вояжи обходятся в копеечку.
Я возразила:
— В крайнем случае одолжим у нотариуса, в счет будущего наследства. Он лучше нас знает, сколько там нам следует. Если хочет, может проверить, что мы уже провернули четвертую часть завещанной работы.
Кристина все-таки поворчала, потом поканючила из-за ушибленного бедра, потом ещё к чему-то придралась, но обернулась в два дня. Надо же, какие времена наступили! А ведь я очень хорошо помню, когда ещё совсем недавно пришлось бы заводить новый загранпаспорт, а на это уходило как минимум недель шесть...
* * *
А я воспользовалась отсутствием сестры, чтобы передохнуть. Да и локоть болел. По этой причине с чистой совестью отложила на время перетаскивание тяжестей в библиотеке и занялась разборкой бумаг в прабабушкином секретере. Секретер оказался забит счетами, квитанциями, всевозможными хозяйственными записями. Из них я узнала, к примеру, что семьдесят второй год был на редкость благоприятным для производства вина, которое потом продавали по весьма выгодной цене. Из Гастона удалось выдавить информацию, что в погребах осталось немного божественного напитка. И вот наконец попался блокнотик с записями личного характера. Такими, например: «Доказательство нашего права на владение». Затем через несколько страничек: «Информация, которую сообщил Флорек». «Для памяти — от прабабушки Клементины». «Все вместе в соколах».
Сначала я попыталась сосчитать на пальцах, кем мне приходится бабушка Клементина. Прабабушка нашей прабабушки. Этих «пра» получилось кошмарно много, ну прямо как нулей в теперешних деньгах. Прапрапрапрабабка. Вспомнила, дочерью упомянутой Клементины была наша прапрапрабабка Доминика Пшилесская, та самая, которую обобществили после её смерти. Она же в свою очередь была прабабушкой нашей бабушки Людвики, о которой последняя вспоминала всегда с чувством глубочайшей признательности. Это она, обойдя дочь и внучку, оставила драгоценности правнучке, благодаря чему та смогла безбедно жить в войну, да и после войны ещё осталось. Минуточку, а кто же был дочерью Доминики? А, вспомнила, Юстина, мать нашей прабабушки Каролины, урожденной Блэкхилл. Выходит, именно Юстина и была женой капитана Блэкхилла?.. Ох, не так, не мог же капитан жить более сотни лет. Значит, была женой одного из его потомков.
Кое-как справившись с хронологией, я спохватилась: одни бабушки, а где же дедушки? Пришлось опять погрузиться в историю. Начала с мужа прабабушки Каролины, прадедушки Филиппа, последнего графа де Нуармона. Выходит, он одновременно был сыном брата её бабушки, то есть её двоюродным дядюшкой. Вычислив такую степень родства, я сама себе не поверила, стала проверять, записав на бумажке, — нет, все правильно. Брак с близким родственником... И как ещё их потомство не выродилось, ведь могло и на нас с сестрой отразиться. Уродились бы какие-нибудь золотушные или и вовсе недоразвитые...
Потом я принялась раздумывать над тем, что бабушка имела в виду, написав о соколах? «Все вместе в соколах». Каких соколах? Знаю, в прежние времена дворяне развлекались соколиной охотой. В поместьях и, наверное, в замках, соколы разводились специально, их обучали в... Наверное, в соколярнях, как ещё назвать? По аналогии с псарней. Вот интересно, была ли такая соколярня при нашем замке? Тогда, возможно, в её развалинах и спрятано нечто важное.
Призвала Гастона и попыталась выведать у него. Выведала, а как же! Оказывается, ещё его дед был камердинером при графах де Нуармон в этом замке. Однако о соколярне ему, Гастону, слышать не приходилось. Да, когда-то и в самом деле графья охотились с соколами, даже во времена его дедушки, хотя соколиная охота уже тогда пришла в упадок, но совсем из моды не вышла. Однако в замке соколов вроде бы никогда не разводили. Вот собак разводили. Лошадей тоже, можно сказать, до самого последнего времени, а соколов — нет, никогда. А если меня так интересует домашняя птица, пожалуйста, и до сих пор при замке имеется и курятник, и гусятник.
Пришлось оставить соколов в покое. Возможно, прабабушка прибегла к метафоре, написав о соколах.
И я опять погрузилась в историю, которую всегда любила, а тут история, можно сказать, касалась меня лично. Постаралась припомнить все, что с раннего детства приходилось слышать о наших предках, а теперь вот эти устные слухи и предания подтвердить документально, письменными источниками.
Для восстановления последовательной хронологии очень не хватало точных дат. Как историка, это очень меня мучило. До тех пор пока я не наткнулась на шкатулку размером с небольшой сундук, битком
