жалко вам такого вина для старика-камердинера?
— Никто больше вас не заслуживает такого вина, Гастон! — торжественно заверила старика Кристина, подливая ему в бокал.
— Продолжайте же, Гастон! — умильно попросила я. — В жизни не слышала ничего интереснее!
Привстав и отвесив нам элегантный полупоклон, камердинер вернулся к прерванному рассказу.
— Есть тут у нас в деревне один парень, некий Фавье, в трактире прислуживает, так он ни разу в жизни не напивался пьяным, зато умеет прекрасно пьяного изображать. Отец этого Фавье в давние времена у нас в замке служил. Золотые руки были у мужика, чинить умел все, деревянное ли, железное ли, и даже электрическое: замки, краны, аппараты разные. Работы у него было невпроворот, потому как после госпожи графини все у нас тут рушилось. Помер ещё до приезда американцев, ну так младший из них теперь к Фавье прицепился. Пьер Фавье — не такой мастер, как отец, куда ему, но вот пьяным никогда не напивался. А тот американец решил: раз отец в замке многие годы работал, сын наверняка от него мог слышать кое-что интересное. Ну и прицепился к сыну, а для начала решил его подпоить. А в результате сам упился вдрызг, а Пьер Фавье — ни в одном глазу, только притворялся пьяным. Вот и получилось, не американец от него, а он от американца кое-что услышал. Очень важные вещи услышал, сказал он мне, барышням тоже непременно следует о них знать. Мне этот Фавье ничего говорить не захотел, только и проронил одно словечко — о какой-то страшно драгоценной вещи речь идет. И вообще неизвестно, скажет ли он кому или ещё подумает. Американец, очухавшись, денег ему дал, чтобы молчал.
Камердинер и сам вдруг замолчал, решил, видимо, что все сказал. Мы тоже долго молчали. Вспомнились мне прабабкины записи.
— Езус-Мария, почему же вы, Гастон, не рассказали обо всем графине Каролине? — упрекнула я камердинера.
Тот спокойно возразил:
— Так я же, уважаемая мадемуазель, лишь вчера сам все это узнал. Ну, о пьянстве. Пьер Фавье никогда мне не признавался. Только вот вчера ни с того ни с сего заявился в замок и сказал, что раз уж я получил по башке, то по крайней мере имею право знать почему. И рассказал, как американец пытался его подпоить, а вместо этого сам упился и все выболтал. А я позволил себе сразу проинформировать вас, уважаемые барышни. На всякий случай.
Первой нужные слова нашла Кристина.
— Гастон, — проникновенно сказала она, — вашей информации просто цены нет. Кое о чем мы уже слышали, но очень мало и очень непонятно. Просто не знаю, как мы сумеем вас отблагодарить.
Оказалось, на сей счет у камердинера уже было мнение.
— Если бы и в самом деле оказалось, что речь идет о каком-то необыкновенном сокровище, — : деликатно промолвил он, — и если бы барышням при моем скромном участии удалось это сокровище разыскать, мне бы очень хотелось взглянуть на него перед смертью. Вот и все.
— Это мы вам твердо обещаем. Уж на нас можно положиться, как на швейцарский банк...
Перебив восторженные излияния сестры, я задала деловой вопрос:
— Минуточку, а при чем здесь тощий парень? Ведь это при виде его вы, Гастон, произнесли загадочную фразу: «Вот это самое».
Камердинер, совсем раздувшийся от гордости, услышав торжественное обещание Крыськи и её похвалы, вроде бы немного опомнился и спустился на грешную землю.
— Ах да! Пьер Фавье и об этом мне сказал. Перед отъездом американец завербовал себе помощников. Леону Бертуалетту тоже заплатил. Тот должен был подслушивать и подглядывать за вами, мадемуазели, глаз с вас не спускать. Премию обещал, если что необычное увидит или услышит. А Леон паренек шустрый, всюду пролезет. Я и то удивлялся, что это он мне на каждом шагу попадается, да не хотелось раньше времени милостивых барышень тревожить. Но со вчерашнего дня я понял — придется поставить вас в известность.
Кристина тоже охолонула и снова могла рассуждать здраво.
— Скажите, Гастон, где мы могли бы найти молодого Фавье? Полагаю, нам следует с ним пообщаться.
— Да где же, как не в трактире? А там не застанете — тогда дома он. Вот сейчас, вечерком, пожалуй, уже дома. А живет он сразу за крестом на большой дороге. Там у дома ещё огромный каштан растет.
— Вы полагаете, Гастон, он захочет нам что-нибудь сообщить?
— Не уверен, но попробовать надо. Кто знает?
Не откладывая дела в долгий ящик, мы с сестрой сорвались с места и сбежали по ступенькам террасы в сад, оставив старого камердинера допивать чудесное винцо.
* * *
Работа в замке отнимала у нас все силы, так что мы перестали думать о своей внешности. Как-то позабыли многолетнее стремление непременно хоть чем-то отличаться друг от дружки. Издавна мы охотнее всего одевались в зеленое, ибо зеленый был нам больше всего к лицу. Вот и сейчас на нас оказались почти идентичные зеленые платья. Не совсем одинаковые: Крыськино было зеленым в белую полоску, а мое белое в зеленую полоску. Вместе они составляли на редкость элегантный ансамбль. На поиски молодого Фавье мы бросились, даже не подумав о том, чтобы переодеться и немного изменить внешность.
Крест у дороги мы давно приметили и теперь мчались прямиком к нему. И большой каштан уже издали бросался в глаза, так что на дом Пьера Фавье мы вышли, как по нитке. По соседству расположилась и старая корчма, трактир, который, ясное дело, теперь был превращен в аккуратную маленькую гостиницу.
Молодой Фавье, на вид мужчина лет сорока пяти, сидел в палисаднике своего домика за столиком и потягивал сидр из оплетенной бутыли. По всей видимости, содержимое бутыли доставляло ему величайшее удовольствие. От наслаждения он закрыл глаза, по лицу блуждала довольная улыбка, откровенно говоря, не очень умная. А может, он задремал и видел теперь приятные сны? Как бы там ни было, мы не намерены были ждать, когда он проснется, и довольно бесцеремонно заорали над его головой:
— Добрый вечер, месье Фавье!
Молодой Фавье, а точнее Фавье не первой молодости, вздрогнул, широко раскрыл глаза, глянул на нас и тут же снова закрыл. Даже крепко зажмурился. Потом осторожненько приоткрыл один глаз, и на его лице отразился такой ужас, какого наверняка не испытывал ни один мужчина при виде молодых женщин, если они, конечно, не держали в руках какого-либо орудия убийства.
— О святой Петр! — простонал Пьер Фавье. — Что же это такое? Да и выпил ведь всего ничего... Надо же. первый раз в жизни!
Он закрыл приоткрывшийся глаз и приоткрыл второй. Затем повторил операцию, поочередно открывая то правый, то левый глаз, но смотрел почему-то только одним. Слегка ошеломленные, мы терпеливо стояли над ним, слишком занятые своими проблемами, чтобы пытаться понять причину столь странного подмигивания. И только после того как, собравшись с духом, месье Фавье открыл оба глаза, приподнялся со стула и ткнул пальцем Кристину в живот, до нас дошло.
— Вот эта настоящая! — пробормотал он. — А та привиделась...
И он махнул в мою сторону рукой, видимо, желая прогнать призрак. Итак, Пьер Фавье решил, что первый раз в жизни напился допьяна и теперь у него двоится в глазах. Разумеется, мы могли легко вывести его из заблуждения, но не торопились. Прихватив по стулу, мы подсели к нему с двух сторон.
— Мы из замка, месье Фавье, — объявила Кристина. — Ведь вы нас знаете, не так ли?
Пьер Фавье не ответил. Изо всех сил напрягая зрение, он сначала уставился на слегка покосившийся забор, потом перевел взгляд на могучий каштан, затем вытаращился на бутыль и стакан на
