представление, очень удачно выбрав момент — когда люди выходили с работы. Выходила и та самая Уршулька, которая стала моей главной мишенью. Я высказал свое мнение о ней в самых жутких выражениях, грозя при этом кулаком и суля всяческие неприятности, в том числе физические увечья. Выкрикивала я свои угрозы с противоположной стороны улицы, вопила на весь квартал, причем полфизиономии у меня .закрывали темные очки. Зато остальное сходилось идеально: юбка в шотландскую клетку, синий жакетик, ярко-синяя блузка. Перепуганная героиня Уршулька со слезами на глазах укрылась в клетушке дежурного администратора, нервно стуча зубами. А тот из любопытства выглянул, после чего с чистой совестью под присягой мог описывать всем вокруг мой внешний вид.
То, что именно в это самое время я торчала в пробке неподалеку от здания суда, было недоказуемо.
Весть о происшествии в первую очередь дошла до моего мужа, сразу же по его возвращении.
Я узнала о своих безобразиях в разговоре, который должен был заставить меня задуматься, но не заставил, потому что я теперь больше тряслась за свою работы, чем за супружеский союз. Работу вот-вот могли у меня отнять, а брак, невзирая на ссоры, почему-то казался мне прочнее египетских пирамид. Я считала, что каждое недоразумение удастся прояснить, но смертельно оскорбленной все-таки себя сочла.
— Кто-нибудь из твоих сотрудников видел меня вблизи, хоть бы этот администратор? — с холодной яростью спросила я.
— Как обычно, ты оказалась столь любезна, что всем представилась,. — , еще более ледяным тоном ответил Стефан. — Вглядываться в тебя не было никакой необходимости.
— Отлично. А я вот сейчас выйду на улицу и начну орать, что я — Брижит Бардо. На мои вопли кто-нибудь да обернется. И что? Сразу все мне поверят?
— По-моему, ты способна и на такое…
Стефан выглядел как взбешенный айсберг, если бывают на свете взбешенные айсберги. Спать он улегся на диванчике, отлучив себя от супружеского ложа. Диванчик был тесный и неудобный, и я решила, что так Стефану и надо.
Потом я еще получила взятку от уголовника — публично, в очень популярном ресторанчике, при массовом скоплении публики. Бедняге уголовнику приходилось поить меня жуткой мешаниной из коньяка и шампанского. Кстати, прими я и в самом деле такое угощение, Яцусь справедливо мог бы восхищаться моей физической формой. Уголовничек пытался вручить мне конверт как-нибудь незаметно, но не тут-то было. Я демонстративно пересчитала содержимое и столь же явно сунула деньги в сумочку. После чего с работы меня выгнали.
На мой взгляд, сцену явно недоработали.
Я должна была швырнуть деньги в лицо взяткодателю и завизжать, что нищенских сумм не принимаю. Судя по личности, в которую я превратилась, выглядело бы вполне логично.
Поперли меня очень элегантно и тактично, все-таки шеф крепко сомневался в моей виновности. Ему не понадобилось уговаривать меня писать заявление по собственному желанию в связи с плохим состоянием здоровья, я сама прекрасно сознавала, что другого выхода у меня нет. Яцусь в своем приватном (исследовании почти не продвинулся, хотя очень старался.
— Знаешь, получается что ты сама из кожи вон лезешь, чтобы оповестить всех вокруг о том, какое ты чудовище, — сказал он в последний мой рабочий день. — Представляешься при каждом удобном и неудобном случае, и люди в это верят.
А вот мою веру ото как раз сильно поколебало.
Чтобы такое вытворять, надо сначала рехнуться.
По тебе не скажешь, что ты страдаешь шизофренией. Насколько я тебя знаю, ты развлекалась бы куда скромнее.
— 1ы нашел какого-нибудь знакомого?
— Ни единой особи. Хотя один раз случилось так, что тебя видел судья Витковский…
— Вблизи? — жадно спросила я. — Может, он со мной разговаривал?
— Во-первых, видел он тебя издали и сзади…
— Тогда как он меня узнал?
— По одежде. Во-вторых, ему стыдно было признаться, что он тебя знает.
— Еще бы! Небось я себя вела как распоследняя шантрапа…
— Вот именно, это одно из самых твоих удачных выступлений. Я только одного в толк взять не могу: за каким чертом твой двойник так тебя марает? Кому и зачем это нужно? Твоя почетная должность, с которой ты сей момент вылетаешь, не такой уж лакомый кусок. Так в чем же дело? Кому ты так мешаешь? Может, кто-нибудь назначил пожизненную стипендию за строго пуританское поведение, на которую есть другие претенденты? Тогда из-за твоих гулянок стипендия достанется сопернику.
— Я ни о чем подобном не слышала. И мне ничего не нужно. То есть, конечно, новая работа мне нужна. Та, где не требуется доказательств порядочности. Например, уборщицы в больнице…
— Скорее уж в кабаке.
— Постой, ты только что сказал очень умную вещь…
— Не может быть! — удивился Яцусь.
— Я кому-то сильно мешаю… Надеюсь, тебе не надо напоминать, сколько раз на день мы кому-то сильно мешаем.
— На каждом шагу и на два фронта!
— Вот именно. Но столь выдающихся случаев в моей практике не было.
— Подобную травлю могло вызвать нечто уж совсем из ряда вон выходящее, кому охота связываться с такой морокой? Лучше покопайся в памяти или просмотри старые дела.
***
Потеряв работу, я тут же потеряла и мужа.
Наверное, о моем увольнении он узнал в тот момент, когда я подписывала заявление об уходе.
Доброхоты тут же обо всем донесли. Домой муж пока еще возвращался, хотя и очень поздно, а праздники проводил вдали от меня, причем забирал с собой детей. Говорил, что они уезжают за город. Я усматривала в этом хорошую сторону — дети дышали свежим воздухом.
В какой-то момент я заметила, что и дети начали относиться ко мне хуже, чем раньше. Вели себя напряженно, разговаривали неохотно, просьбы мои встречали в штыки, хоть и вежливые, и отец был им гораздо ближе, чем я. На собрание в школу я не пошла. Петрусь ходил в первый класс, но читать и писать умел уже давным-давно, поэтому я справедливо полагала, что справится он и без моего визита в школу. Потом оказалось, что мое отсутствие заметили, поскольку школа нацелилась задействовать меня в каком-то комитете. Мне только родительских комитетов не хватало для полного счастья. Мало этого примитивного идиота-уголовника, который торжественно пообещал полный кирдык прокурору, то есть мне. А вот Стефан в школу пошел, мне же о собрании не сказали ни слова, Подумать только, что я так легкомысленно отнеслась к дурацким слухам!
Поговорить со Стефаном у меня не было никаких шансов, он избегал меня, как чумной заразы, да мне и не хотелось выяснять отношения. И так было ясно, что он меня искренне осуждает и не поверит ничему, что бы я ни сказала. Даже Яцусь, черт побери, в результате мне поверил, а родной муж — как камень. Или как враг. Казалось бы, самый близкий человек, с которым я прожила десять лет в счастье и согласии. Хотя последний год вовсе не был ни счастливым, ни согласным…
В конце концов Стефан решился на тот самый шаг, невыносимый для всякого мужчины, — вернулся пораньше и сел вместе со мной за традиционное чаепитие, в кухне. Знай я раньше, куда он клонит, настояла бы на трапезе в гостиной. Куда это годится — узнавать о крахе своей жизни на кухне! Никакой элегантности и никакого трагизма.
— Нам надо поговорить, — заявил Стефан таким тоном, будто собирался сообщить, что нам с ним предстоит отравить детей, а потом поубивать друг друга.
— Не вижу препятствий, — ответила я с тенью безумной надежды, совершенно бессмысленной, если принять во внимание мужнин тон. — Наверное, давно уже следовало…
