добавил полицейский. — Она всматривалась в блондинку за рулем, но не исключено, что в машине сидел и пассажир. Ей мерещится теперь, что на сиденье рядом с водителем кто-то был, но человек или, скажем, крупный пес, уже не помнит. А когда блондинка все-таки развернулась и отъехала, у нее выстрелила выхлопная труба, — То есть соседка засекла как раз момент убийства, — мгновенно заключила я. — Выхлоп и выстрел звучат очень похоже, особенно если она это слышала из помещения. Она находилась в доме?
— Нет, снаружи. У дверей.
— Ну почему она не вышла на улицу! Был бы очевидец!
— А вы не могли как раз в тот момент выглянуть из окошка кухни?
Сконфузившись, я попыталась дать комиссару многочисленные советы. Не может такого быть, чтобы вообще не нашлось свидетелей. Соседка ведь объявилась через три дня. На стройке, что напротив моего дома, могли возиться строители. Или какой-нибудь форменный балда шлялся неподалеку, но даже не отдает себе отчета в том, что именно он видел. Надо поговорить с живой Борковской, невозможно, чтобы она ничего не знала о том, что творилось!
Со своими советами я слегка запоздала, потому что следователи пришли к тем же выводам.
— Но вы никому не скажете, что я вам столько выболтал? — умоляюще спросил Гурский, прежде чем попрощаться. — Посторонним людям тайны следствия не выдают, меня мигом выставят из полиции.
Я поклялась молчать как могила, хотя смысла в том не было никакого. Тоже мне великие тайны, о которых в курсе весь белый свет. Я запросто могла бы поговорить кое с кем и теперь знать гораздо больше полиции. Можно, например, позвонить настоящей журналистке Борковской и заявить, что жажду дать ей интервью. Она вроде бы занимается криминалом, тема для меня очень даже близкая. И через час дружеского разговора мы с ней наверняка стали бы лучшими подругами.
Конечно, это вовсе не означает, что я собиралась подложить комиссару Гурскому жирную свинью.
Мои планы потихоньку приобретали цвет и форму, благие намерения окрепли, превратившись в настоящий железобетон. Но предпринять я ничего не успела, потому что на следующий день, после короткого и невразумительного телефонного разговора, примчалась Мартуся.
— Слушай, я страшно извиняюсь, — закричала она от калитки, — но мне сделали такое предложение, какое можно услышать только раз в жизни! Я должна с этим человеком поговорить лично, а он уезжает в Венесуэлу! Это все-таки не за углом, сама понимаешь…
— За каким чертом киношнику понадобилось в Венесуэлу? — недовольно пробормотала я, придерживая дверь. — Если покупать очередной слезливый сериал, то я не желаю иметь с этим ничего общего. То есть, наоборот, желаю: я уж задала бы ему парочку вопросов!
— Ничего не покупает, он едет как частное лицо, у него хобби такое — латиноамериканский фольклор. Но к тому времени, когда он вернется, я должна написать сценарий. И надо с ним все-все обговорить!
— Да ради бога, обговаривай! Но я тебя предупреждаю, что нам с тобой тоже надо обговорить много чего.
— Чего именно? — забеспокоилась Мартуся.
— Ты же мне сама велела заняться нашим трупом, правда? Ну вот я и занялась. Зато теперь хо-хо!
— Не пугай меня! Можешь чуть-чуть подождать? Я договорилась с ним на два часа, значит, во сколько мне надо выезжать?
— Ты с ним где встречаешься?
— На Хелмской.
— Да Хелмская отсюда в пятнадцати минутах. Даже если по дороге застрянешь в пробке.
У нас с тобой как минимум полтора часа.
Эти полтора часа мы провели крайне суетливо, потому что Мартуся никак не могла сосредоточиться, взбудораженная перспективой сменить документалку на художественное кино. Я тоже была слегка рассеянна, старательно пытаясь влезть в шкуру убийцы.
Эффект от нашей кутерьмы сказался вечером, когда Мартуся вернулась.
— Ты мне так вбила в голову эту ивовую покойницу, что она у меня все время с языка срывается, — сказала она, в радостном оживлении сметая с моего буфета кошачьи миски. — Слушай, я сразу позвонила Тадеушу, он придет сюда прямо сейчас. Ты ведь не против? Это вообще-то твой агент, но мне хотелось посоветоваться с ним…
— Ну и отлично, пусть приходит. Что ты хочешь сделать?
— Я по дороге купила ветчину. Можно положить ее в холодильник?
— Можно. Замечательно, котам будет что кушать.
— Ты с ума сошла? Хочешь скормить котам свежайшую ветчинку?!
— Нет, но у меня в холодильнике уже есть ветчина, позавчерашняя. Какая-нибудь подтухнет — то- то коты обрадуются. Или нам придется лопать исключительно ветчину. Как думаешь, пойдет с бобами?
— — Да с чем угодно пойдет. Можем вообще есть все, что ты захочешь, потому что я собираюсь к тебе подлизаться.
— Ну уж нет! — возмутилась я. — Я в твой сценарий не полезу, выкинь это из головы!
Мартуся, подавив свою страсть к уборке, оставила в покое кухонный буфет и перешла в гостиную.
— Да нет, сценарий у меня уже есть. Но ты не могла бы посмотреть диалоги? Какие-то они деревянные.
Нехотя я согласилась взглянуть одним глазком — без каких-либо обязательств с моей стороны, потому что всей этой телекинодеятельности боялась панически и бежала от нее как от огня.
Поставив на стол миску с бобами, я добавила тарелку с позавчерашней ветчиной, после чего решительно сменила тему:
— Ну и что с этой покойницей, которая у тебя все время срывается с языка?
— А! Вообрази: ее многие знают!
— Не сомневаюсь, фигура колоритная. Кажется мне, что это дамское убийство: одна баба другой бабе нагадила, и одну из них отправили к праотцам. К тому же тут еще и третья баба под ногами путается,..
Мартуся страшно заинтересовалась, ее профессиональные сложности тотчас отошли на второй план. Собственноручно найденный труп — это вам не жук начихал! Без малейших колебаний я пересказала ей все свеженарытые сведения и потребовала взамен все, что Мартуся сегодня слышала.
— Знаешь, или она была шизофреничкой, или мне рассказывали о двух совершенно разных людях, — недовольно заявила Мартуся и села за стол, где к тому времени красовались еще и бутылки с пивом. — Есть один такой Филипп…
— Филипп — к меду прилип, как в сказке?
— Да нет, прилип он к телекомпании «Польсат». Он оператор, мы вместе когда-то снимали репортажи. Он мне даже правился…
— Но недолго, потому что у него нет бороды! — догадалась я.
— Нет… Да отцепись ты! Я не вешаюсь на шею всем бородатым!
— Только некоторым…
— Ну, некоторым — еще куда ни шло. Так мы обо мне беседовать будем или о трупе?!
— О трупе. И что этот твой Филипп — бритый? О, отличное получается прозвище для короля: Филипп Третий Бритый! Такого еще не было.
— Он не король, а оператор, отстань. Так вот, он рассказал, что однажды снимал большое интервью с Барбарой Борковской. В эфир, правда, пошел малюсенький кусочек. Филипп отлично эту Борковскую запомнил, потому что у нее были очень красивые волосы, чистая медь, он всегда западает на волосы…
— Как ты на бороды?
— Ну, можно сказать и так… Во-вторых, по словам Филиппа, она говорила очень разумные вещи. Остроумно и толково, да еще очень смело.
