Он закончил разговор и повернулся ко мне, уже окончательно овладев собой.
– Сейчас я не могу тебе ничего объяснить, – бросил он, лихорадочно одеваясь. – Представляю себе, как я выгляжу в твоих глазах, но поверь: дело гораздо серьезней, чем ты можешь себе вообразить. В свое время я тебе все объясню, если, конечно, ты захочешь выслушать. Надеюсь, еще удастся предотвратить катастрофу.
Вид у него был встревоженный и мрачный, но уже более-менее в пределах нормы. Одевшись, он подошел ко мне. Я стояла молча, курила сигарету и наблюдала за его действиями.
– Иоанна, прости меня... Постарайся простить!
Не отвечая, я проводила его в прихожую. У двери он, помедлив, обернулся.
– Могу я тебе еще когда-нибудь позвонить?
– Разумеется, – с ледяной любезностью процедила я.
Он решительно шагнул к двери и потянул засов. Не тут-то было. Что касается меня, то слишком уж я оказалась шокирована случившимся, чтобы держать в голове фанаберии своего замка, – стояла себе, подпирая стенку и даже не помышляя о том, чтобы ему помочь. Какое-то время он боролся с норовистым засовом, потом, потеряв терпение, повернулся ко мне:
– Как это открывается?!
Нет, такая интонация не могла быть вызвана простым нетерпением. В ней сквозила ярость, надрыв, даже ужас человека, который, боясь потерять рассудок, стремится вырваться из замкнутого пространства. Вопрос прозвучал резко и грубо, почти как приказ. Как будто он совершенно не владел собой.
– Прошу прощения, – с той же холодной любезностью ответила я. Отстранив его, открыла засов и, выпустив восвояси, замкнула за ним дверь.
На ватных ногах добрела я до комнаты и уселась за стол. Изумление и злость понемногу улетучивались, я собралась с мыслями и наконец осознала всю гротескность ситуации. Господи боже ты мой, что же это такое было? Субъект в неглиже, потерявший от страха голову, утрясает по моему телефону какое-то происшествие государственного масштаба... Чистой воды абсурд! Как в дурном сне! В чем тут дело? Кто он такой, черт меня побери, что за фрукт?!
Я закурила вторую сигарету и постаралась мобилизовать весь свой умственный потенциал. Первым делом пришлось с удивлением констатировать, что оскорбленной я себя не чувствую. Вот те раз! Это почему же? Любая нормальная женщина на моем месте испытала бы смертельную обиду. Или я ненормальная? Нет, со мной все в порядке. Этот человек действительно выглядел потрясенным до глубины души. А если притворялся, то притворялся гениально. Хотя так лицедействовать невозможно. Вся сцена в общем-то могла быть прекрасно сыграна и еще лучше поставлена, кроме одного эпизода. У двери. Этот жест, это движение, когда он обернулся, эта интонация были настоящими, насквозь правдивыми. Если уж он и тут сыграл, тогда лучшего актера я в жизни не видела, тогда благоговейно склоняюсь перед его талантом...
Ну а если правда?.. Святые угодники! Куда я влипла?
Что означают эти умопомрачительные тайны?
Какое-то время я взвешивала еще один вариант – допустим, он неожиданно пришел к выводу, что я мерзкая баба, и его охватило глубочайшее ко мне отвращение. Допустить, конечно, можно, de gustibus non est disputandum <О вкусах не спорят (лат.).>, но тогда зачем ему понадобилось устраивать такое грандиозное представление? Хватило бы признаться, что я не в его вкусе, и тихо-мирно отбыть восвояси. Я бы, само собой, в восторг не пришла, но и от претензий бы воздержалась, все в руцех божиих, значит, мне воздано по заслугам за глупую мою идею. Да и, в конце концов, никто не обязан считать меня неотразимой.
Но нет, тут совсем другое. От всей сцены веяло всамделишной тревогой, даже паникой, никакой антипатии к себе я не уловила. Может быть, потому и не чувствую себя оскорбленной. Нет, не так. Пока что я не чувствую себя оскорбленной, пока что лишь балансирую на краю смертельной обиды. Выжидаю, чем все обернется. Никто в сей юдоли не застрахован от самых невероятных историй, чего только не случается, вот и я допускаю, что получу объяснение. А уж объяснение либо оскорбит меня, либо успокоит, впрочем, отсутствие такового тоже возымеет свое действие.
И еще одно: независимо от того, как развернутся события, сведут они нас когда-нибудь или нет, я не я буду, если не разузнаю, кто он таков. Землю стану рыть, а его секрет разгадаю. Я хозяйка собственной судьбы и не потерплю никаких таинственных с собой манипуляций. Никому не позволю вовлекать себя в дурацкие конспиративные игры.
Приняв это железное решение, я встала из-за стола, собираясь залечь на боковую. Но мысли мои неотвязно вертелись вокруг одного и того же, тем более что в душу вдруг закралось, явно намереваясь прочно в ней обосноваться, ужасное подозрение, ничего общего с деяниями государственного масштаба не имеющее...
Через два дня, как обычно поздним вечером, зазвонил телефон.
– Хочу еще раз попросить у тебя прощения, – сказал мягкий, прекрасно мне уже знакомый голос. – Ты очень на меня обиделась?
Вот тут я, кажется, совершила роковую ошибку. Нет чтобы изобразить оскорбленную принцессу и повергнуть его, фигурально конечно, в прах к своим ногам – я просто взяла и выложила все как есть. Сказала откровенно, что я по этому поводу думаю и к чему за минувшие два дня пришла. Напрочь упустила из виду, что не всякому дано по достоинству ценить откровенность и что многие ставят форму выше содержания; кто знает, не с той ли минуты меня подхватило и понесло в эпицентр грандиозной авантюры...
– Вопреки твоим ожиданиям я не чувствую себя оскорбленной, – без обиняков заявила я. – У меня нет причин не верить, что дело тогда и впрямь пахло порохом. Вряд ли ты намеренно хотел меня обидеть. Не знаю, из-за чего разгорелся сыр-бор, но пока я согласна считать, что иначе ты не мог поступить, и согласна ждать объяснений.
Вздох, который я услышала в трубке, вполне сошел бы за вздох облегчения.
– Ты даже не представляешь, как я тебе благодарен за такую постановку вопроса. Я и сейчас не вправе ничего конкретно объяснить, но поверь, ситуация была намного серьезней, чем тебе могло показаться. К счастью, ты способна воспринимать вещи здраво, без истерики.
Без истерики? На какое-то мгновение я перестала слышать его голос. В памяти пронеслись кое- какие события и полосы в моей жизни, которые меня напрочь излечили от истерик и научили безграничной терпимости. Может, даже чересчур безграничной? Все равно никто не оценил. Может, и на сей раз мне следовало бы не демонстрировать широту души, а закатить жуткий скандал?
И опять он ничего не объяснил и не рассказал. После извинений вернулся к прежнему тону милой дружеской болтовни. Ну уж нет! Больше такой номер не пройдет. Что он себе позволяет? Вклинился в мою жизнь в образе и подобии некой вселенской тайны, а теперь, значит, эту тайну побоку? Еще чего, так мы не договаривались.
Я человек порядочный, коварство не по моей части, люблю играть в открытую. Поэтому, заканчивая разговор, сочла своим долгом честно предупредить:
– Должна признаться, я собираюсь тебя расшифровать. Пойду ради такого дела на все возможное и невозможное. Ты не будешь на меня в претензии?
– Бог в помощь, – сказал он тоном человека, сомневающегося в моих способностях. Недооценил он противника...
В последующие дни на меня, к сожалению, свалилось слишком много работы, чтобы предпринимать что-либо днем. В моем распоряжении оставались только вечера да телефон. Я обзвонила весь город в поисках собаки и машины. Однажды он разговаривал со мной в состоянии крайней усталости и, потеряв бдительность, проговорился насчет марки и типа машины. Таких автомобилей в Варшаве раз-два и обчелся, что уж говорить о тех, которые стоят в ремонте с поломанной передней подвеской? Вот только в котором из автосервисов? Отыскать что-то в таком роде по телефону, да еще поздним вечером, представлялось невозможным. Личный досмотр скорее дал бы результат, но где взять столько времени, чтобы прочесать
