сейчас она уже должна находиться в Италии.
– Но вернется, – добавила я в утешение пану майору и желая его хоть немного опять оживить.
Удалось.
– Понятно, – произнес Цезарь совсем не полицейским тоном. – А какая тут связь с кассетами?
– Ну как же, дедукция! – пояснила я. Да, не очень-то он сообразительный, наш красавец Чарек. Не уловил связи! – Ведь Трупский меня вдохновил. Положив телефонную трубку после разговора с Анитой, я тут же бросилась к компьютеру записать пришедшие в голову идеи. Этот Трупский для нас с Мартой просто подарок. Непонятно выражаюсь? Отлично вписывается в сценарий сериала, над которым мы работаем. Нет, разумеется, персонаж весьма непривлекательный, зато как отрицательная личность – мечта. И тут кассеты куда-то подевались, во всяком случае перестали мне мешать, на компьютере я работала свободно. Вот и все, что я надедуцировала.
Цезарь деревянным голосом поинтересовался:
– За это время в вашем доме бывал еще кто-нибудь?
– Понимаю ваш вопрос, вас интересует отрезок времени после просмотра пленок с пожаром. Просматривали мы их позавчера вечером, так что речь может идти о вчерашнем дне и сегодняшнем. Что у нас было вчера? Вторник? Нет, вчера никого не было… Хотя… почтальон приходил, принес что-то заказное, но он даже не заходил, я расписалась на пороге… ну, пан майор понимает, расписалась я в книге доставки, но на пороге квартиры… А потом… потом вчера никого не было. Сегодня же я поехала с утра – для меня утро ближе к полудню, – с утра, значит, меня понесла нелегкая в Ошолом из-за проклятого аккумулятора, стала бы я терять на косметику драгоценные для работы утренние часы…
– А до Ошолома? – опять пожелал уточнить полицейский, как-то сразу догадавшись, какое заведение я окрестила этим именем. А может, и не догадавшись, не все ли равно, куда меня понесла нелегкая, главное, дома не было.
– До Ошолома никто ко мне не заходил, я женщина порядочная, и знакомые мои тоже люди воспитанные, с утра в гости не припрутся. Вернулась домой около двух, нашла квартиру в полном порядке, никто не звонил, никто не приходил, в числе и взломщики-грабители, – поспешила уточнить, увидев, как полицейский уже открыл рот, чтобы спросить именно об этом. – Сразу после ограбления моей квартиры – последнего, года назад, – я такие двери поставила – теперь танком не протаранишь. Прошу, можете сами убедиться. Так что если бы взломщики заявились после моего отъезда, еще бы до сих пор мучились.
Дотошный полицейский и в самом деле пошел полюбоваться на мою стойкую дверь. Дав ей высокую оценку, вернулся к своим баранам:
– Из этого следует вывод, что кассеты должны по-прежнему находиться в вашей квартире?
– Разумеется. Я, конечно, склеротичка, но не до такой степени, чтобы отправляться в Ошолом с кассетами в руках, да еще не отдавая себе в этом отчета. Но вы не огорчайтесь, пан майор. Завтра ко мне приходит уборщица, уж она-то их обязательно найдет.
– Почему вы так в этом уверены?
– Она всегда находит то, что у меня потерялось, уж не знаю, каким образом. Иногда ненароком наткнется, а иногда я ее специально прошу отыскать пропажу, и не было случая, чтобы ей это не удалось. Так что не волнуйтесь, пан майор, кассеты вы получите.
– Ты что?! – не выдержала Марта.
– Успокойся, у пана майора хватит мозгов, чтобы понять – мы ему дадим копию. Будет какое-то время ходить за тобой по пятам и смотреть на руки, но ты уж потерпи. А если осмелится заявить, что не согласен, то скрою от полиции факт обнаружения кассет. Или просто не скажу Ханне, чтобы искала.
Красавец майор явно переживал целую гамму чувств, решая, что предпочесть, и просто на глазах преображаясь из полицейского пня в человека. Даже заговорил совсем по-человечески:
– Если бы вы знали, как они нам нужны!..
– Ясное дело, нужны, ведь Грохольский погорел. Я еще тогда сказала – тогда, значит, позавчера, – что обязательно нужно выделить звуки и записать отдельно, и этим пусть занимается полиция. По опыту знаю, сколь ценными могут оказаться реплики зевак, обычно соседям известно больше, чем мы думаем, а та болтливая баба вовсе не такая уж глупая, и, если пожелаете, мы с Мартусей можем в подробностях рассказать о том, что видели и слышали на пропавших пленках, ведь несколько раз их прокручивали…
Цезарь пожелал, и мы с Мартусей, перебивая друг дружку, красочно и во всех подробностях передали кассетные записи пожара.
Полицейского проняло, и он даже не скрывал этого. Лицо его пылало, и уши тоже. Он потребовал сообщить номер машины того типа, горбоносого, с хвостиком. Номер я ему назвала по памяти, категорически отказавшись еще раз разыскивать еще и безликий клочок бумаги, а Марта подтвердила – правду говорю, и ей я называла такой же. В благодарность Цезарь Прекрасный пошел нам на колоссальные уступки, согласившись просто присутствовать в монтажной, когда Марта станет переписывать найденные Ханей пленки, видимо уразумев, что иначе он фиг получит. У нас еще, слава богу, не дают статью за склероз.
А потом полицейский вдруг замолчал. Достаточно изучив его натуру, я уже не сомневалась – опять борется с собой. И даже догадывалась, в чем дело. Он уже начал раскаиваться в своей снисходительности и теперь рассматривал альтернативу. Альтернатива была такая: произвести немедленно законный обыск в моей квартире, получив от прокурора ордер, или оставить все как есть. Что касается первого варианта, то я не сомневалась, что у полиции, как всегда, не хватает людей, к тому же прокурор – не пожарная команда, не торчит на своем посту круглосуточно и вообще не обязан действовать молниеносно, не говоря уже о том, что его рабочее время давно закончилось. Пока заловят, пока разъяснят, что от него требуется, убедят в необходимости выдачи ордера на обыск – это при условии, что он вообще пожелает заниматься этим сверхурочно, – наступит уже завтра. Выходит, следователю придется удалить меня на ночь из моей собственной квартиры, желательно сразу в камеру предварительного заключения. Или, в крайнем случае, оставить у моей двери кого-нибудь из своих людей, опять же предположив, что такие у него найдутся. Ведь за ночь я могла разыскать кассеты и вынести их из квартиры, передать кому-нибудь, уничтожить… Ага, тогда уж своего человека полиции лучше оставить в квартире, а не за дверью. А злоумышленники? Вломятся, перережут мне горло, отыщут и унесут бесценные вещдоки… Впрочем, если насчет своего горла у меня никаких сомнений не возникло, то вот насчет двери я была уверена – с нею им так просто не справиться. И насчет обнаружения кассет тоже. Да после меня никаким злоумышленникам их не найти!
И еще одна возможность: я могла выбросить обнаруженные кассеты в окно, тогда следовало и там поставить полицейского. Причем не одного, ведь окна моей квартиры выходили на обе стороны, так что меньше чем тремя не обойдешься.
И я посочувствовала младшему инспектору: столько сложностей! Гораздо проще положиться на мою Ханну.
Похоже, полицейский и сам пришел к этому выводу. Еще раз попросив обязательно немедленно известить его, как только кассеты будут найдены, и оставив номер своего мобильного телефона, он наконец ушел. Но что все-таки не поставил часового у моего дома, не поручусь.
Мы с Мартой остались вдвоем. Помолчали, пытаясь хоть немного справиться с хаосом в головах, вызванным вопросами пана майора и его реакцией на некоторые из моих сообщений. Было ощущение, что с реакцией что-то не так, а вот что именно? У меня и без того окончательно перепутались давние преступления с недавними, похоже, у Марты теперь тоже, хотя она непосредственно с историей и не сталкивалась. Возможно, как раз это обстоятельство позволило ей первой упорядочить сумятицу в мозгах. Она же и нарушила молчание, заявив:
– Знаешь, такое впечатление, что Бартек стал ухлестывать за мной.
Очень интересная новость! И приятная. Я выжидающе глядела на девушку, пусть выскажется подробнее. Оказывается, это все, уже высказалась.
– Явно ухаживает за мной. И что скажешь?
– Скажу, что удивилась бы, если бы не ухлестывал. К тому же бородатый. Так в чем дело?
– Сама не знаю. Доминик сидит в печенках, вероятно, из-за него…
– Лично я бы предпочла, чтобы за мной ухлестывали, а не сидели в печенках.
– Да? Вообще-то я тоже, да вот никак не могу от него отвязаться! Я о Доминике говорю. Отвязаться
