ПРОЛОГ
ТА, КТО ПОМНИТ
Она пыталась представить себе, что это значит – быть совершенной. Необремененной изъянами…
В тот день, когда она вылупилась, она оказалась схвачена еще прежде, чем успела переползти по песку и попасть в прохладные, соленые объятия моря. Та, Кто Помнит, не зря носила свое имя: она была обречена с ужасающей ясностью помнить мельчайшую подробность того невеселого дня, ибо память была главнейшим ее свойством, да что там – основным оправданием ее существования. Она была сосудом воспоминаний, живым хранилищем памяти. И не только о собственной жизни, хотя бы даже и с момента первоначального образования зародыша в яйце. Та, Кто Помнит, несла в себе воспоминания почти бесконечной цепи жизней, происходивших прежде нее. Яйцо – морская змея – кокон – дракон… и снова яйцо. Они все были в ней, все ее предки. Не каждой морской змее доставались подобный дар и подобное бремя. Таких, как она, хранящих совокупную историю своего рода, всегда было немного. Но большого числа никогда и не требовалось.
А ведь она родилась совершенной. Крохотное тельце было гладким и гибким, и безупречные чешуйки покрывали его. Она выбралась из яйца, взрезав кожистую скорлупу особым шипом, которым была снабжена ее мордочка. Надо сказать, что она немного припозднилась с рождением. Остальной выводок уже высвободился и уполз в воду, испещрив прибрежный песок извилистыми следами – готовая тропа, по которой ей оставалось только проследовать. Море властно манило ее к себе каждым вздохом прибоя, каждым всплеском волны. И она отправилась в путь, ерзая по сухому песку под лучами палящего солнца. Она уже обоняла, уже чувствовала во рту вкус морской соли, уже совсем рядом были солнечные блики, плясавшие на волнах…
Но ей так и не удалось завершить свое первое путешествие.
Ее обнаружили Богомерзкие.
Они окружили ее, загородив своими тяжеловесными тушами путь к манящему океану. Ее подняли с песка и поместили в пещерный пруд, наполнявшийся во время прилива. И стали держать там, кормя мертвечиной и не позволяя поплавать на свободе. Она так ни разу и не пропутешествовала со своим народом в теплые южные моря, столь изобилующие пищей. Не обрела телесной силы и крепости, которую дает вольная жизнь. Но природа все же брала свое, и она росла и росла, пока пруд, выдолбленный в каменных скалах, не превратился для нее в тесную лужу. Воды в этой луже едва хватало, чтобы смачивать ей жабры и чешую, да и что это была за вода, наполовину состоявшая из ее собственного яда и телесных отходов. А легкие даже не могли толком расправиться внутри туго свернутого тела.
Вот так она и жила – пленница в застенке у Богомерзких.
Сколь долго ей пришлось там томиться? У нее не было никакой меры времени, ясно было лишь одно: ее плен продолжался несколько жизней обычных представителей ее рода. Вновь и вновь чувствовала она властный позыв отправиться в путешествие и не находила покоя, изнемогая от необходимости странствовать и невыносимого желания увидеться со своими. Ядовитые железы в глубине ее горла распухали, мучительно переполняясь. Она едва не сходила с ума от воспоминаний, которые рвались наружу, требуя выхода. Она билась в своем узилище, замышляя беспощадную месть Богомерзким, державшим ее здесь. Жгучая ненависть к тюремщикам и так составляла обычный фон ее мыслей, но в подобные периоды это чувство достигало небывало яростной остроты. Переполненные железы источали в воду наследную память, она барахталась в сплошном яде, вдыхая и выдыхая мириады воспоминаний.
И вот тогда-то к ней приходили Богомерзкие.
Они заполняли ее темницу, доставали воду из каменного пруда и напивались допьяна. А потом выкрикивали друг дружке сумасшедшие пророчества да просто бесились и буйно бредили в лучах полной луны.
Они крали память ее народа. И на основе этой краденой памяти силились заглянуть в будущее.
…А потом ее освободил этот двуногий – Уинтроу Вестрит. Он приехал на остров Богомерзких, чтобы собрать для них сокровища, вынесенные морем на береговой песок. Взамен он ждал от них прорицания. Даже теперь, стоило Той, Кто Помнит, лишь подумать об этом, как ее гриву встопорщивал прилив яда. Богомерзкие пророчествовали только тогда, когда могли унюхать облик будущего в том прошлом, которое похитили у нее. Они ведь не обладали истинным даром Видения. Если б знали, думалось ей, небось смекнули бы, что вместе с двуногими к ним явилась погибель! И непременно остановили бы Уинтроу Вестрита. Ан нет – ведь смог же он ее отыскать и освободить…
Между прочим, нежданный освободитель был для нее загадкой. Она соприкоснулась с ним кожей, их воспоминания смешались благодаря ее ядам. И все равно она никак не могла взять в толк, что же подвигло двуногого выпустить ее на свободу. Он был из породы мгновенно живущих. Его воспоминания были такими короткими, что большинство даже не запечатлелось в ее сознании. Зато она почувствовала его участие, сострадание и душевную боль. Она поняла: он рисковал своим кратковременным существованием ради того, чтобы вернуть ей свободу. И ее растрогало мужество, присущее, оказывается, созданию, столь мимолетно приходящему в этот мир. И она поубивала Богомерзких, пытавшихся захватить ее и Уинтроу. А потом, когда Уинтроу и другие двуногие готовы были погибнуть в бушующем море, она помогла им вернуться к себе на корабль…
Та, Кто Помнит, широко распахнула жабры, вбирая тайну, несомую волнами. Итак, она вернула маленького двуногого на корабль, чтобы неожиданно обнаружить, как манит и пугает ее этот самый корабль. Вот он впереди – серебристая тень возле поверхности. Вода напитана его тревожащим ароматом. Та, Кто Помнит, продолжала следовать за ним, вбирая нечто смутное, порождающее зыбкие тени воспоминаний.
От корабля пахло не так, как положено пахнуть обычному кораблю. Это был безошибочно узнаваемый запах ее племени! Вот уже двенадцать приливов плыла она за ним следом, но так и не приблизилась к разгадке и не поняла, как подобное вообще может быть. А ведь она хорошо знала, что такое корабль. У Старшего народа были корабли, но ничего общего с тем, что она видела и обоняла сейчас. Ее предкам драконам – а могли ли солгать их воспоминания? – часто доводилось скользить в небесах над кораблями, игривым взмахом крыла заставляя крохотные скорлупки неистово раскачиваться.
Да. Те корабли не были чудом. А этот был.
Каким образом корабль может пахнуть морской змеей? Да еще и не просто змеей? Его запах был запахом Той, Кто Помнит, и объяснения этому не существовало.
Между тем змею снедало острое чувство долга, потребность более острая, нежели голод или стремление найти себе пару.
Ей непременно следовало быть сейчас со своим народом. Вести их вековечным путем, бережно хранимым в ее воспоминаниях. Подпитывать их менее стойкую память своими могучими ядами, способными пробудить то, что дремлет в их собственных душах.
Зов рода кипел в крови Той, Кто Помнит. Пришло время меняться – и ничего нельзя с этим поделать. Она в который раз прокляла уродство своего зелено-золотого тела, столь неуклюже дергавшегося в воде. Долгое заточение лишило ее выносливости, насущно необходимой теперь. Ей проще было плыть в кильватере* note 1 корабля, чье движение увлекало ее вперед.
Жизни, как правило, нет особого дела до наших желаний, и Той, Кто Помнит, пришлось уговаривать свою совесть. Она будет следовать за серебряным кораблем, пока тот движется в более-менее подходящем ей направлении. Это поможет ей приноровиться к длительному плаванию, выработать силу и выносливость, которых ей так сейчас недостает. Заодно она сможет поразмыслить о тайне этого корабля и разгадать ее, если получится. Но отвлечь себя от жизненно важной цели она этой тайне нипочем не позволит. Ближе к берегу она покинет корабль и займется поисками родни. Она разыщет змей по запаху и поведет их к устью великой реки, в верховьях которой расположены чудесные грязевые поля. Будут устроены коконы… и через год, примерно в это же время, юные драконы впервые станут пробовать
