готовился к переезду, и вот вчера, совершенно случайно, заглянул в свой рабочий календарь с назначенными встречами — и тут всплыло ваше имя, Джулиан. По графику я должен был подключиться вместе с вами и проверить, как действуют антидепрессанты.
— Они действуют нормально. Вы что, всегда пускаетесь в путешествия за тысячи миль, чтобы справиться о здоровье всех ваших бывших пациентов?
— Нет, конечно. Но я чисто случайно, просто из любопытства решил просмотреть ваше личное дело — и что, вы думаете, я там обнаружил? Оказалось, что из вашего личного дела непостижимым образом куда-то исчезли все записи о попытке самоубийства! И, кроме того, вы, оказывается, тоже получили новое назначение. Причем приказ подписан тем же самым генералом из Вашингтона, который подписывал мое назначение! Но вы не имеете никакого отношения к «Группе перераспределения медицинского персонала». Наоборот, вас направляют на тренировочные курсы по подготовке командного состава армии. Солдата, который пытался совершить самоубийство из-за того, что кого-то убил. Довольно любопытная подробность, вы не находите? Поэтому я и решил отследить вас и нашел вас здесь. В доме престарелых для бывших солдат, которые не такие уж и престарелые, а некоторые из них вовсе никакие и не солдаты.
— Значит, вам так сильно хочется лишиться своих новых полковничьих нашивок и вернуться обратно в Техас? И в Портобелло? — спросил Мендес.
— Мне этого вовсе не хочется! Я сильно рискую, рассказывая вам об этом — я добывал информацию не по легальным служебным каналам. И мне совсем не хочется рубить сук, на котором я сижу, — Джефферсон указал на меня. — Но здесь мой пациент, и здесь некая тайна, которую я хотел бы разгадать.
— С пациентом все о'кей, — сказал я. — А тайна эта такая, про которую вам лучше бы никогда и не знать.
Повисла долгая, напряженная тишина.
— Я рассказал друзьям, куда поехал.
— Мы не собираемся убивать или запугивать вас, — сказал Мендес. — Но мы никак не можем позволить вам кому-нибудь об этом рассказать. Именно поэтому Джулиан не согласится подключаться с вами.
— У меня высокий доступ к секретным материалам.
— Я знаю, — Мендес наклонился к Джефферсону и тихо сказал: — Имя вашей бывшей жены Евдора, у вас двое детей — Паш, который сейчас находится в лечебной школе в Огайо, и Роджер, он работает в Ново-Орлеанской танцевальной компании. Вы родились пятого марта тысяча девятьсот девяностого года, а группа крови у вас первая, с отрицательным резусом. Хотите, я назову кличку вашей собаки?
— Этим вы меня не запугаете!
— Я всего лишь пытаюсь найти с вами общий язык.
— Но вы ведь даже не военный! И никто здесь не служит в армии, кроме сержанта Класса.
— Уже по одному этому вы могли бы кое-что понять, вас высокий доступ к секретной информации, и тем не менее вы не знаете, кто я такой на самом деле.
Полковник покачал головой, откинулся на спинку кресла и отпил немного вина.
— У вас было время, чтобы узнать обо мне все, что вы знаете. Но я никак не могу решить, кто же вы — суперсекретный агент или самый лучший притворщик из всех, кого я когда-либо встречал?
— Если бы я собирался вам угрожать, я начал бы прямо сейчас. Но вы знаете, что я не собираюсь этого делать, иначе вы не сказали бы того, что только что сказали.
— И вы решили пригрозить мне тем, что не станете меня запугивать?
Мендес рассмеялся.
— Согласиться, чтобы познать — да, должен признаться, что мне знакомы методы психиатров.
— Но вас нет в каталоге Американской медицинской ассоциации.
— Нет.
— Методы священников и психиатров действительно в чем-то схожи. Но я почему-то уверен, что и в регистрационных каталогах католической церкви вашей фамилии тоже нет.
— Отследить это немного труднее. И для нашего дальнейшего сотрудничества было бы лучше, если бы вы не стали этого проверять.
— Я вовсе не намерен с вами сотрудничать. Не вижу для этого никаких причин — если только вы не собираетесь пристрелить меня или засадить в тюрьму.
— Чтобы упрятать вас в тюрьму, понадобилось бы слишком много бумажной волокиты, — сказал Мендес. — Джулиан, похоже, вам все-таки придется с ним подключиться. Что вы об этом думаете?
Я вспомнил ощущение от приобщения к коллективному сознанию Двадцати.
— Он честно соблюдает конфиденциальность в плане врачебной этики.
— Спасибо.
— Тогда, если вы выйдете из комнаты, мы сможем пообщаться как врач и пациент. Но тут кроется ловушка.
— Это правда, — согласился Мендес. Он тоже вспомнил о сеансе совместного подключения. — Вы, доктор Джефферсон, можете не захотеть, чтобы с вами это проделывали.
— Что именно?
— Операцию на мозге, — сказал Мендес.
— Мы можем сообщить вам, чем мы здесь занимаемся, — продолжил я. — Но нам придется сделать так чтобы вы никому больше не могли рассказать об этом.
— А, подчистка памяти! — догадался Джефферсон.
— Может оказаться, что этого недостаточно, — заметил Мендес. — Нам придется уничтожить не только ваши воспоминания об этой поездке и обо всем, что с ней ассоциируется, но также и воспоминания о том, как вы лечили Джулиана, и о людях, которые его знают. А это слишком большой объем памяти.
— Что нам следовало бы сделать, — сказал я, — так это вытащить ваш имплантат и пережечь все нервные связи от него. Согласитесь ли вы на такое, только ради того, чтобы узнать нашу тайну?
— Имплантат необходим для моей профессии, — возразил Джефферсон. — Я привык к нему и буду чувствовать себя неполноценным без имплантата. Ради разгадки всех тайн Вселенной я, может быть, и решился бы на такое. Но ради тайны Дома Святого Бартоломью — нет, это уж слишком.
В дверь постучали, и Мендес разрешил войти. Это был Марк Лобелл, он нес, прижав к груди, небольшой пюпитр.
— Можно поговорить с вами, отец Мендес?
Когда Мендес вышел, Джефферсон подался вперед, пристально глядя мне в глаза.
— Джулиан, вы находитесь здесь по собственному желанию? — спросил он. — Вас никто не принуждает?
— Никто.
— Мысли о самоубийстве?
— Я и думать об этом забыл, — тут я соврал — я по-прежнему не выкинул этого из головы, но мне очень уж хотелось посмотреть, чем тут все закончится. А если Вселенная навернется ко всем чертям, то я так или иначе погибну вместе
Я вдруг подумал, что, наверное, именно так и должен был бы отвечать человек, снова задумавший совершить самоубийство. По-видимому, эти мысли как-то отразились у меня на лице, потому что Джефферсон сказал:
— Я вижу, вас что-то угнетает.
— А вы хоть помните, когда в последний раз видели человека, которого совершенно ничего не волнует?
Тут вернулся Мендес с папкой под мышкой. Он вошел, и дверной замок защелкнулся у него за спиной.
— Вот что интересно, — проговорил Мендес, заказав в автоматическом баре чашку кофе и усаживаясь за стол, — оказывается, вы, доктор Джефферсон, взяли отпуск на целый месяц.
— Естественно. Я же переезжаю.
— А те люди, которые ожидают вашего возвращения, — они рассчитывают, что вы обернетесь за день-другой?
