переднее сиденье, приставила ствол к виску Трумэна и выстрелила еще раз, до неузнаваемости изуродовав ему лицо. После чего нажала нужную кнопку на панели управления, и машина отправилась на кладбище.
Марти поразил нас — он вышел к завтраку не один, а с другом. Когда они вошли в столовую, мы как раз ели то, что удалось добыть из пищевых автоматов. Я сперва не узнал парня, пришедшего вместе с Марти. Но он улыбнулся — и я его вспомнил, по алмазной вставке в переднем зубе.
— Рядовой Бенио? — это был один из механиков группы охраны, которую сменили ребята из моей прежней группы.
— Он самый, сержант, — Бенио представился, поздоровался с Амелией за руку и налил себе чашечку кофе.
— Ну, в чем дело? Рассказывайте, — предложил я. —
Что, не получилось?
— А вот и нет, — Бенио снова улыбнулся. — Просто для этого понадобилось меньше двух недель.
— Да ну?!
— Да, двух недель не понадобилось, — подтвердил Марти. — Бенио гуманизирован, и все остальные — тоже.
— Просто не могу поверить.
— Стабилизатор из твоей группы, Канди, подключалась вместе с ними. Поэтому так и получилось! Вся процедура занимает только два дня, если подключаться с тем, кто уже прошел гуманизацию.
— Но тогда… Тогда почему Джефферсону понадобилось целых две недели?
Марти рассмеялся.
— В том-то и дело, что не понадобилось! Он стал одним из них уже через пару дней, но, поскольку он был первым, мы просто этого сразу не поняли — тем более что он и так был на девять десятых наш, еще до гуманизации. Все, включая самого Джефферсона, тогда сосредоточились не на нем, а на Инграме.
— Но когда стали обрабатывать парня вроде меня, — сказал Бенио, — который с самого начала ненавидел саму эту идею и, вообще-то, был человеком не особо приятным — черт возьми, да все сразу заметили, когда я изменился!
— А вы действительно изменились? — спросила Амелия. Бенио серьезно посмотрел на нее и кивнул. — И вам не жаль, что вы перестали быть таким, как раньше?
— Это трудно объяснить словами… Сейчас я такой, каким должен был быть. Я сейчас — больше я, чем был раньше, понимаете? — он беспомощно развел руками. — Я имею в виду вот что — я никогда в жизни, хоть даже за миллион лет, не понял бы, каков я на самом деле — хотя это всегда было внутри меня. Нужно было, чтобы другие мне это показали.
Амелия улыбнулась и покачала головой.
— Это похоже на обращение в новую веру.
— В каком-то смысле это так и есть, — сказал я. — С Элли это действительно так и было, — не стоило мне этого говорить. Амелия помрачнела. Я погладил ее по руке.
С минуту все молчали. Потом Амелия спросила:
— Ну, так что теперь у нас получается с графиком?
— Если бы мы знали это раньше, до того, как начать, сроки операции значительно сократились бы. И, конечно, по большому счету все теперь пройдет гораздо быстрее — когда мы начнем изменять мир. Но прямо сейчас у нас есть ограничивающий фактор — расписание хирургических операций. Мы планируем провести последнюю имплантацию где-то тридцать первого июля. Значит, к третьему августа у нас здесь все будут гуманизированы — от солдата до генерала.
— А что с военнопленными? — спросил я. — Сможет ли Мак-Лохлин гуманизировать их всех за два дня?
— Опять же, если б мы только знали… Он не подключается с ними больше чем по два часа подряд. Хорошо бы еще знать, сработает ли это сразу со многими тысячами людей?
— Откуда вам знать, так оно сработает или иначе? — спросила Амелия. — Две недели — если все они изначально обычные, нормальные люди, и два дня — если с ними постоянно подключен уже гуманизированный человек. Обо всех промежуточных вариантах вам ничего пока не известно.
— Да, верно, — Марти потер глаза и скривился. — А на эксперименты у нас нет времени. Какая же это замечательная наука — та, которой мы занимаемся… Однако, как уже было сказано в Доме Бартоломью, мы занимаемся не совсем наукой, — тут запищал его наручный комм. — Минуточку…
Марти включил наушник, выслушал, что ему сказали, и нахмурился.
— Да, хорошо… Сейчас иду к вам. Да, — он покачал головой.
— Неприятности? — спросил я.
— Может быть — так, ерунда. А может — настоящая катастрофа. Наш повар пропал.
Я не сразу сообразил, в чем дело.
— Трумэн ушел в самоволку?
— Ну да. Вчера ночью он вышел мимо охранника, сразу после того, как ты… После того, как погибла Гаврила.
— Куда бы он мог отправиться?
— Да куда угодно! В любую точку земного шара. А может, просто сидит где-нибудь в нижнем городе. Ты подключался с ним, Бенио?
— Не-а. Зато Монес подключался, а я все время вместе с Монесом. Так что я немножко про него знаю. Но точно не так уж много, все из-за этих его головных болей.
— И что ты о нем думаешь, об этом Трумэне?
— Да обычный парень, — Бенио потер подбородок. — По-моему, он немного помешан на армии, по сравнению с другими. То есть ему вроде как нравится сама идея армии.
— Значит, наша идея ему вряд ли понравилась.
— Кто его знает? Наверное, не понравилась. Марти посмотрел на часы.
— Через двадцать минут я должен быть в операционной. Буду вставлять имплантаты до часу. Джулиан, ты не хочешь выследить Трумэна?
— Сделаю все, что смогу.
— Бенио, а ты подключись с Монесом и с другими, которые подключались с Трумэном. Мы должны выяснить, насколько много он знает.
— Да, конечно, — Бенио встал. — По-моему, он сейчас торчит где-нибудь в игорном доме.
Бенио вышел, мы посмотрели ему вслед.
— По крайней мере, он не знает, кто наш генерал.
— Только не Роузер, — сказал Марти. — Однако Трумэн мог узнать имя Гаврилиного шефа, Блайсделла, от кого-нибудь из Гвадалахары. Вот это я хотел бы выяснить, — он снова посмотрел на часы. — Примерно через часик позвоните Бенио, расспросите его. И проверьте все авиарейсы до Вашингтона.
— Сделаю, что смогу, Марти. Но если он выбрался из Портобелло… Черт, есть тысячи способов попасть в Вашингтон.
— Да, ты прав. Возможно, нам следует просто подождать новостей от Блайсделла.
Примерно так и получилось.
Блайсделл несколько минут разговаривал с Каревым. Вообще-то на полное изложение всех сведений, полученных от Трумэна при подключении, потребовалось бы несколько часов напряженной работы под гипнозом с записывающим устройством. Но Блайсделл уже знал, что несколько дней остались неучтенными — между тем днем, когда Гаврила подключалась в Гвадалахаре, и ее смертью — более чем в тысяче миль от Мексики. Что она такого узнала, что заставило ее отправиться в Портобелло?
Генерал Блайсделл оставался в своем кабинете до тех пор, пока не получил кодированное сообщение от сержанта-водителя о том, что задание выполнено. А потом сам поехал домой — эксцентричная привычка, которая иногда может оказаться полезной.
Он жил один в большом особняке на реке Потомак, меньше чем в получасе езды от Пентагона. В доме были только слуги-роботы, а охранялся он группой солдатиков. Старинный особняк восемнадцатого
