индивидуального «Я», тогда удовлетворение, которого ищут или достигают, вследствие слабости и страдания, перестает быть странным, оно укладывается в парадигму, которая вполне знакома. Тогда живучесть мазохистских стремлений у невротиков объясняется тем фактором, что они служат одновременно защитой от тревожности и дают потенциальное или реальное удовлетворение. Как мы видели, это удовлетворение редко является реальным, за исключением сексуальных фантазий или перверсий, даже если стремление к нему составляет важный элемент в общих склонностях к слабости и пассивности. Таким образом, встает последний вопрос: почему невротик столь редко достигает забвения и раскрепощенности, а следовательно, и удовлетворения, которого ищет? Важное обстоятельство, препятствующее достижению положительного удовлетворения, состоит в том, что мазохистским тенденциям противостоит крайнее подчеркивание невротиком уникальности своей индивидуальности. Большинство мазохистских явлений имеют общий с невротическими симптомами характер компромиссного соединения несовместимых стремлений. Невротик склонен ощущать себя жертвой посторонней воли, но в то же самое время он настаивает на том, чтобы мир приспосабливался к нему. Он склонен ощущать себя порабощенным, но в то же самое время настаивает на безусловности своей власти над другими. Он хочет быть беспомощным, быть объектом внимания и заботы, но в то же самое время настаивает не только на своей самодостаточности, но и на своем всемогуществе. Он склонен ощущать себя ничтожеством, но раздражается, когда его не принимают за гения. Нет абсолютно никакого удовлетворительного решения, которое могло бы примирить такие крайности, в особенности потому, что оба эти стремления столь сильны. Стремление к забвению является намного более властным у невротика по сравнению с нормальным человеком, потому что первый хочет избавиться не только от своих страхов, ограничений и чувства изоляции, которые универсальны для человеческого существования, но также от чувства того, что он пойман в капкан неразрешимых конфликтов, и от возникающих вследствие них страданий. И его противоречивое стремление к власти и возвеличиванию собственного «Я» по своей силе является гораздо большим, чем у нормального человека. Безусловно, он пытается достичь невозможного, быть одновременно всем и ничем; он может, например, жить в беспомощной зависимости и в то же самое время тиранить других, сетуя на свою слабость. Такие компромиссы им самим могут ошибочно приниматься за способность к уступкам. В действительности даже психологи иногда склонны смешивать их и утверждать, что капитуляция сама по себе является мазохистским отношением. В реальности человек с мазохистскими склонностями, наоборот, совершенно неспособен принести себя в жертву чему-либо или кому-либо; например, он неспособен посвятить все свои силы служению какому-то делу или полностью отдаться чувству любви. Он может подчинять себя страданию, но в этом подчинении быть полностью пассивным. Он использует чувство, интерес или человека, который является причиной его страдания, лишь как средство забвения. Нет никакого активного взаимодействия между ним и другим, налицо лишь его эгоцентричная поглощенность собственными целями. Подлинное подчинение какому-либо человеку или делу — это признак внутренней силы; мазохистская капитуляция составляет в конечном счете проявление слабости. Еще одна причина того, почему редко достигается удовлетворение, которого ищут, заключается в разрушительных элементах, неотъемлемо присутствующих в невротической структуре, которую я описала. Они отсутствуют в культурных «дионисийских» началах. В последних нет ничего общего с невротической деструктивностью всего, что составляет личность, всех ее потенциальных возможностей в плане достижений и счастья. Давайте сравним греческий «дионисийский» культ, например, с невротическими фантазиями о собственном сумасшествии. В первом случае желание состоит в достижении временного экстатического переживания, служащего увеличению радости жизни; во втором — то же самое стремление к забвению и раскрепощению не ведет ни к временному растворению с последующим обновлением, ни к обогащению и полнокровной жизни. Его целью является избавление от всего, мучающего «Я», невзирая на всю его ценность, и поэтому неповрежденная сфера личности реагирует на это страхом. В действительности страх перед катастрофическими возможностями, к которым часть личности побуждает всю личность, обычно является единственным фактором в этом процессе, который препятствует осознанию. Невротик знает лишь то, что он страшится сойти с ума. Только при разложении данного процесса на его составные части — на побуждение к отказу от себя и реактивный страх — становится понятным, что невротик стремится к определенному удовлетворению, но его страхи препятствуют этому. Один фактор, присущий нашей культуре, служит усилению тревожности, связанной со стремлением к забвению. В западной цивилизации найдется мало, если вообще найдется, культурных форм и образований, в которых эти стремления, даже безотносительно к их невротическому характеру, можно было бы удовлетворить. Религия, которая предлагала такую возможность, потеряла свое влияние и привлекательность для большинства людей. Не только нет каких-либо эффективных культурных способов такого удовлетворения, но их развитие активно тормозится, ибо в индивидуалистической культуре человеку предписывается прочно стоять на собственных ногах, утверждать себя и, если необходимо, уметь прокладывать себе дорогу. В нашей культуре действительное следование склонности к отказу от себя влечет за собой опасность остракизма. В свете тех страхов, которые обычно не дают невротику возможности получить специфическое удовлетворение, к которому он стремится, становится возможным понять важное значение для него мазохистских фантазий и перверсий. Если его стремления к отказу от себя изживаются в фантазиях или в сексуальных действиях, он, возможно, сможет избежать опасности полного самоуничтожения. Подобно «дионисийским» культам, эти мазохистские привычки дают временное забвение и раскрепощение со сравнительно небольшим риском нанести себе вред. Обычно они затрагивают всю структуру личности; иногда они сосредоточиваются на сексуальных действиях, тогда как другие сферы личности остаются от них сравнительно свободными. Существуют мужчины, способные быть активными, напористыми и удачливыми в своей работе, но вынужденные время от времени предаваться таким мазохистским перверсиям, как переодевание в женскую одежду или игра в непослушного мальчика с выпарыванием самого себя. С другой стороны, те страхи, которые не дают невротику возможности найти удовлетворительного разрешения своих затруднений, могут также пронизывать его мазохистские побуждения. Если эти побуждения имеют сексуальную природу, тогда, несмотря на интенсивные мазохистские фантазии по поводу сексуальных отношений, он будет полностью воздерживаться от секса, показывая отвращение к противоположному полу или по крайней мере подчиняясь строгим сексуальным запретам. Фрейд считает мазохистские побуждения по существу сексуальным явлением. Для их объяснения он выдвинул следующие теории. Первоначально он считал мазохизм одной из сторон определенной, биологически заданной стадии сексуального развития, так называемой анально-садистической стадии; позднее он добавил гипотезу, согласно которой мазохистские побуждения имеют внутреннее родство с женской природой и означают что-то подобное изживанию желания быть женщиной. Его последнее предположение, как упоминалось ранее, заключалось я том, что мазохистские побуждения состоят из сочетания саморазрушительных и сексуальных влечений и что их функция — сделать саморазрушительные влечения безвредными для человека. С другой стороны, моя точка зрения коротко может быть суммирована следующим образом. Мазохистские побуждения не являются, в сущности, ни сексуальным феноменом, ни результатом биологически заданных процессов, а берут свое начало в личностных конфликтах. Их цель не в страдании; невротик так же мало хочет страдать, как и любой другой человек. Невротическое страдание, в той мере, в какой оно выполняет данные функции, — это не то, чего индивид хочет, а то, чем он платит. Что же касается удовлетворения, к которому он стремится, то это не страдание в собственном смысле слова, а отказ от своего «Я».
Глава 15. Культура и невроз.
Анализ любого человека ставит новые проблемы даже перед самым опытным аналитиком. Работая с каждым новым пациентом, аналитик сталкивается с индивидуальными трудностями, с отношениями, которые трудно выявить и осознать и еще труднее объяснить, с реакциями, которые весьма далеки от тех, что можно понять с первого взгляда. Если принять во внимание всю сложность структуры невротического характера, как она была описана в предыдущих главах, и множество привходящих факторов, такое разнообразие неудивительно. Различия в наследственности и тех переживаниях, которые испытал человек за свою жизнь, особенно в детстве, вызывают кажущееся бесконечным разнообразие в конструкции вовлеченных факторов. Но, как указывалось вначале, несмотря на все эти индивидуальные вариации,
