– Давайте все в дом!
Мы один за другим вошли. В комнате было около двадцати солдат регулярной армии, сидевших на корточках или лежавших на полу, одни чистили свои винтовки или играли в карты, другие дремали. На жестком остове кровати сидел худощавый, коротко стриженный человек лет тридцати пяти, в сером свитере. Длинное лицо с выдающимся подбородком дополняло пенсне. Это был наш новый командир, и Фогт называл его господин обер-лейтенант.
Худощавый обвел нас критическим взглядом. Мы стояли по стойке «смирно» и громко и быстро называли свои фамилии, но, казалось, не производили благоприятного впечатления. Не поднимаясь с кровати, он отрывисто произнес:
– Если вы не против, я бы хотел видеть вас более энергичными. Вы вошли сюда так, словно вы уже усталые ветераны, а сами пока еще ни черта не сделали. Вы поймете, что здесь все по-другому. Кстати, как давно вы на службе?
Это уже было слишком. Едва сдерживая гнев, я сказал:
– Мы шесть месяцев служили в части снабжения. Затем вызвались добровольцами на фронт.
– Добровольцами, говоришь? – Тон его голоса несколько смягчился. – В таком случае вам нет нужды объяснять, что здесь происходит. Судьба Германии зависит от таких частей, как эта! Мы не задаем вопроса, что с нами случится. Это дело всей нации! – Вероятно, он хотел сказать что-то еще, но вместо этого вздохнул и пристально посмотрел на нас. – Так, значит, вы добровольцы? – резюмировал он.
– Так точно, добровольцы, господин обер-лейтенант.
– Похвально. Тогда мне не о чем больше говорить. Надеюсь, мы с вами хорошо поладим. Скажу сразу: я не потерплю расхлябанности… Ну ладно, Зандер и вы трое пока останетесь здесь, будете в первом взводе. Зандер проинструктирует вас обо всем. Следующие четверо доложитесь в соседнем доме сержанту Хегельбергу. Остальные – в третий взвод. Разведи людей, Фогт, и возьми под команду роту, как и прежде.
Я рискнул обратиться с просьбой:
– Господин обер-лейтенант, а нельзя ли нам шестерым остаться вместе, потому что…
– Что такое, молокосос? – гневно прокричал худощавый лейтенант. – Особые привилегии, так рано? Считай, тебе повезло, что вы в одной роте. Ни слова больше! Теперь убирайся!
Францл и Ковак остались со мной; Пилле и Шейх оказались во втором взводе; Вилли – в третьем. Я поймал устремленный на меня тревожный взгляд Вилли и пожал плечами. На данный момент с этим ничего нельзя было поделать.
Худощавый лейтенант спросил, умею ли я обращаться с пулеметом.
– Так точно, – ответил я.
– Тогда иди и смени солдата на зенитном пулемете вон там!
Я пошел заступать на это чертово дежурство. Старослужащий обрадовался, как Петрушка на ярмарке, когда увидел меня:
– Смена? Здорово! Теперь у меня есть время поспать. Но кто ты, черт возьми? Никогда тебя раньше не видел.
Я сказал ему, кто я и что мы из только что прибывшего пополнения.
– Пополнение? Это как раз то, что нам нужно. Моя фамилия Броденфельд. Тебя направил сюда старик?
– Да. У него довольно скверный характер, не правда ли?
Броденфельд засмеялся, не раздвигая губ:
– Полагаю, ему не понадобилось много времени на то, чтобы устроить вам головомойку. Он всегда это делает с новичками. Он суров, старина Велти. Никто не в состоянии ему противиться.
Броденфельд вглядывался в небо.
– С другой стороны, – сказал он, – лейтенант чертовски приятный мужик. Он наш командир роты. Не подводи его, тогда получишь то, что хочешь. Я пошел. Смотри в оба: русские, не сомневаюсь, появятся с минуты на минуту.
Без особого энтузиазма я проверил пулемет. Он был приспособлен под зенитные прицелы и установлен на треноге. Давно я не брал в руки такой пулемет. У этого был барабан вместо ленты. Я проверил материальную часть и прицельный механизм. Я все беспокоился, что вот-вот появятся русские.
Но час проходил за часом, а русских самолетов не было видно. Целая эскадрилья пикирующих бомбардировщиков «Штука»[2] поблескивала высоко в небе. Бомбу за бомбой сбрасывали они на своем пути на позиции противника. «Мессершмиты» и «Хейнкели» с воем проносились над нами. Это был великий день для люфтваффе, но русские, похоже, не желали рисковать и не показывались.
Несмотря на солнце, которое уже достигло зенита, я чувствовал жуткий холод, так что все время бегал по кругу и притоптывал ногами. Пора бы уже, подумал я, кому-нибудь меня сменить. Я надеялся, что старик не забыл обо мне. Кроме того, я стал чувствовать голод.
Тут я услышал гул самолета. Еще одна эскадрилья «Юнкерсов»? Черт возьми, кажется, это русские. Довольно много истребителей. Неуклюжие самолеты все время сбивались в кучу, как будто они там развлекались. Может, задать им жару? Лучше нет – им это не покажется забавным. В конце концов, нас, похоже, они не выбрали своей целью.
Но когда они оказались почти над нами, один из самолетов отделился от остальных, заложил вираж и круто спикировал, открывая огонь из всех стволов прямо по нашим домам. Я задрожал от страха и возбуждения. Промелькнула мысль залезть в укрытие, когда где-то рядом заговорила зенитка. Значит, я был не один, мелькнула обнадеживающая мысль. Все еще нервничая, я снял оружие с предохранителя и выбрал цель.
Истребитель круто взмыл, затем заложил вираж и во второй раз ринулся на нас. На этот раз он выделил меня, его пропеллеры жужжали, как злой гигантский шершень. Мне был виден огонь из его стволов – и в следующее мгновение послышался свист и дождем посыпались пули, с глухим стуком падавшие вокруг меня. Он меня не задел? Мои колени дрожали. Вот он в перекрестье моего прицела – жать на гашетку! сейчас!
У пулемета была ужасная отдача, но, когда пули были выпущены, я забыл про свои страхи и боль в плече. Теперь у меня была только одна мысль: уничтожить это извергающее огонь насекомое. Я прилип к вздрагивающему пулемету и отстреливался от проклятого самолета, как только умел.
Потом оружие вдруг заклинило – или нет? Нет, магазин был пуст. Вражеский самолет пролетел, почти задевая мою голову, и исчез за склоном. И как будто он оставлял за собой слабый шлейф дыма.
Ну вот этот кошмар остался позади, и я глубоко вздохнул. Мои колени вдруг стали мокрыми. В конце концов, это не шутки. По крайней мере, я выдержал. Может быть, самолет рухнул дальше, вне поля зрения? Все же я показал здешним парням, что могу защищать свою территорию. Они, должно быть, наблюдали из окон, и я представил себе, как они меня поздравляют.
Затем ко мне пришел еще один парень, сгорбленный, как старик.
– Можешь идти, – кратко сказал он. – Я твой сменщик.
Я был удивлен, что он никак не отозвался о моей стрельбе, и сказал как можно небрежнее:
– Думаю, что подбил его. Он дымил…
Парень сначала ничего не ответил. Наконец он недовольно проворчал:
– Какого черта ты оставил пустым магазин? Думаешь, эта чертова штуковина заряжается сама?
Я возвращался на квартиру сильно уязвленным. Францл сказал мне, что, когда я вел огонь, он был единственным, кто обратил на это внимание.
– Ах да, был еще один парень. Он все это время спал, но когда этот русский осыпал градом пуль крышу, в результате кусок штукатурки попал ему на лицо. Из-за этого он проснулся. Он видел тебя из окна и сказал, что выглядело бы чертовски более эффектно, если бы у тебя была пулеметная лента, потому что в этих жалких барабанах недостаточно патронов.
Я думал, что вел себя геройски. Теперь до меня дошло, что я опростоволосился.
– А вот и мы…
