навести справки. Связаться с Санитарным управлением, с горздравотделом… Словом, он найдет пути, ведь Вера его племянница.
– Тут есть где-нибудь телефон? – спросил Звягинцев дружинника.
– Не знаю, – ответил тот и, подумав, добавил: – В районном штабе МПВО, конечно, есть.
– Где штаб?
Ему сказали адрес.
С большим трудом он дозвонился оттуда до Смольного и, пользуясь старыми связями, выяснил, что полковник Королев три дня назад уехал на Волховский фронт, а когда вернется, точно неизвестно…
Звягинцев вышел из штаба МПВО. Весенний день был еще в разгаре. Светило солнце. Откуда-то доносился веселый шум трамвая. На лицах прохожих сияли улыбки. Но Звягинцев ничего этого не замечал. Он был слеп и глух, шел без цели и без мыслей.
Потом сообразил, что идет не в ту сторону. Повернул обратно. И вдруг подумал об Иване Максимовиче Королеве. Что он скажет ему? Объявит, что дочь похоронена под развалинами?..
Звягинцев резко оборвал себя: «Не смей! Не только говорить отцу, а думать так не смей! Она жива. Ее спасли. Она где-то в госпитале. Все это выяснится не сегодня, так завтра…»
И опять его охватила жажда немедленных действий. Узнав у прохожей девушки с медицинской сумкой через плечо, где находится горздравотдел, потратил еще час, прежде чем добрался до этого учреждения. Однако результаты оказались ничтожными. Там сказали ему, что уточнение фамилий погибших и раненых займет несколько дней – канцелярия-то госпиталя разбита, все бумаги сгорели.
– А кого вы, собственно, ищете? – спросила женщина, у которой Звягинцев наводил справки.
– Жену, – ответил он не раздумывая. – Только она носит свою фамилию: Королева. Вера Ивановна Королева. – Помолчал и добавил: – А еще Пастухова ищу. Он был комиссаром госпиталя. Хочу знать, что с ним.
Женщина записала что-то в лежавшую перед ней толстую тетрадь, такую же точно, как та, с историей болезни Осьминина, оторвала лоскуток от настольного календаря и, черкнув на нем номер телефона, подала Звягинцеву:
– Можете позвонить. Моя фамилия Самошина…
– …Что с вами, майор? – спросил Говоров, когда Звягинцев опустил руку. – Ну-ка, давайте отойдем. – И сделал несколько шагов в сторону, подальше от ожидавших его людей.
Звягинцеву показалось, что выражение угрюмости и замкнутости, не сходившее все это время с лица генерала, исчезло. Его серые глаза, пристально глядевшие из-под резко очерченных бровей, тоже приобрели сейчас иное выражение.
– Простите, товарищ командующий, – тихо проговорил Звягинцев, опять поднося ладонь к козырьку. – Какие будут указания?
– Подождите с этим, – спокойно сказал Говоров. – И опустите руку. Меня удовлетворила ваша работа, но мне не нравится ваш вид и ваш голос. Что у вас такое произошло?.. Вы ленинградец?
– Так точно.
– Есть семья, родители?
– Родители есть, но они далеко.
– Женаты?
– Нет.
Говоров задавал свои вопросы сухо и деловито, как будто разговор имел чисто служебный характер. Только глаза его, совсем недавно такие строгие и неприветливые, теперь светились участием и заинтересованностью к судьбе впервые встреченного им майора. И Звягинцев почувствовал, что не в силах больше молчать.
– Погибла девушка, которую я любил, – сказал он так, будто разговор шел с очень близким ему человеком.
– Где? И при каких обстоятельствах?
– Здесь. В Ленинграде. При бомбежке… Она служила в госпитале.
Говоров помолчал и ответил, не меняя тона:
– Я знаю только одно лекарство от душевных ран – работа! Вам известно другое?
– Я… не могу забыть случившегося и за работой, – тихо ответил Звягинцев.
– Забывать не надо. Другие, думаете, забыли? Или у вас на страдания больше, чем у других, прав?
– Я понял вас, товарищ командующий, – сказал после недолгой паузы Звягинцев, потому что надо было как-то ответить.
Говоров снова пристально поглядел на него и повторил:
– Ра-бота!.. Враг обязательно будет наступать. Надо готовиться.
Лицо командующего приняло сосредоточенное выражение, точно он старался припомнить что-то. И, вроде бы припомнив, спросил:
– Вы… тот самый Звягинцев, который служил у Федюнинского?
– Так точно, – ответил Звягинцев.
– Хорошо, – сказал Говоров, первым приложил ладонь к козырьку фуражки, повернулся и быстрым шагом направился к машине.
Через два дня Звягинцева вызвали в Управление ВОГа и сообщили, что ему присвоено звание подполковника – очевидно, посланное Федюнинским представление дошло до Говорова и именно о нем вспоминал командующий там, на заводе. Одновременно Звягинцеву было объявлено, что ему предстоит работать на строительстве новых оборонительных сооружений. На этот раз в центре города.
12
Весеннее солнце 1942 года ярким светом озарило поля сражений – огромное пространство в сто пятьдесят тысяч квадратных километров, где только что отгремели кровопролитные зимние битвы, в которых одни лишь сухопутные войска Германии потеряли четыреста тысяч человек.
Трупы немецких солдат и офицеров, сбитые самолеты, обгоревшие танки, искореженные орудия чернели на обнажившейся из-под снега земле.
О, если бы здесь пролилась только вражеская кровь, была разбита только вражеская военная техника!
Нет, десятки тысяч советских людей – бойцов, командиров, партизан – тоже полегли на этой родной для них земле, во имя освобождения которой от врага они и отдали свои жизни. Врезались в землю и советские самолеты, горели и советские танки, превращались в лом, в железное месиво и советские артиллерийские орудия.
Но не было такой цены, которую наши люди считали бы слишком высокой, когда решалась судьба их Родины, их государства, их социального строя.
Уже целиком были очищены от врага Московская, Тульская и Рязанская области, вновь стали советскими многие районы Ленинградской, Калининской, Смоленской, Орловской, Курской, Харьковской и Донецкой областей, Керченский полуостров.
Как действовать дальше, чтобы добиться максимального успеха? Этот вопрос стоял перед Ставкой Верховного главнокомандования, и в первую очередь перед Сталиным.
Теперь он еще более уверенно смотрел в будущее. Свыше пяти миллионов человек находились в действующей армии. К маю 1942 года она располагала почти сорока пятью тысячами орудий и минометов, почти четырьмя тысячами танков и более чем двумя тысячами боевых самолетов. Была создана авиация дальнего действия. Началось формирование воздушных армий.
Не только эта обретенная нечеловеческими усилиями всего советского народа военная мощь вселяла уверенность в душу Сталина. Не менее важным для него было и другое. Ощущение, что он оказался
