одном я согласен и с генералом Бреннеке и с генералом Зоденштерном: наступающая зима сулит нам новые тяжкие испытания. Что же мы должны делать? Фюрер соблаговолил согласиться выслушать наше мнение, прежде чем решить этот вопрос окончательно и бесповоротно. Насколько я понял моих коллег, командующие группами армий «Юг» и «Север» предлагают остановиться, переждать зиму и возобновить наступление весной будущего года. Для нашей группы войск это неприемлемо. Фельдмаршал фон Бок уполномочил меня огласить здесь другое предложение. Его легко выразить одним-единственным словом – вперед! Или еще точнее: вперед – на Москву!
Фон Грейфенберг сделал паузу, обвел глазами присутствующих, точно наслаждаясь произведенным впечатлением, и, несколько понизив голос, продолжал:
– Генерал Бреннеке говорил, какой эффект – и военный и чисто психологический – имел бы захват Петербурга. Я согласен с этим. Но Петербург не взят, и выступление генерала не оставляет сомнений в том, что на захват этого города штурмом в ближайшее время нет никаких надежд, хотя нас всех очень обрадовал, конечно, оптимистический прогноз докладчика: голод рано или поздно довершит то, чего не удалось сделать фельдмаршалу фон Леебу… Не преуменьшая значения Петербурга, я хочу заявить, что немецкие флаги на кремлевских башнях будут означать и для Германии и для всего мира, что война с Россией победоносно завершена. А мы находимся сейчас лишь в считанных десятках километров от Кремля. Предвижу вопрос: дает ли командование группы армий «Центр» твердую гарантию, что, начав новое наступление на Москву, мы на этот раз добьемся успеха? Отвечаю: я верю в это. И хочу воспользоваться своим правом на встречный вопрос: а какая существует альтернатива? Из чего нам выбирать? Залечь в полусотне километров от цели? Зарыться в снег на тысячекилометровом фронте? Верховному командованию известно, какие необъятные пространства отделяют нас от границ рейха. А кто контролирует эти гигантские пространства? Наши эсэсовские и полицейские части? Нет, господа, их контролируют русские партизаны!
Легкий шум пронесся по залу.
– Да, – повышая голос, продолжал Грейфенберг, – на этом совещании мы должны смотреть правде в глаза. В нашем тылу сотни отрядов советских партизан. Их численность не поддается учету, равно как и дислокация. Они непрерывно растут и действуют уже не изолированно. Партизаны теперь тоже управляются из Москвы, располагают надежными средствами связи… Итак, я повторяю свой вопрос: какая существует альтернатива нашему наступлению на Москву? Сидеть в снегах и ждать, пока Сталин подтянет новые резервы из необъятных глубин России? Позволить ему безнаказанно изматывать наши замерзающие войска одновременными ударами с фронта и тыла? Допустить в конце концов возможность прорыва нашего фронта, не эшелонированного в глубину? Подобная тактика была бы заранее запланированным поражением. Поэтому я призываю: вперед, на Москву! Немедленная перегруппировка войск, создание нового мощного бронированного кулака и удар по Москве. Я знаю, этого хочет наш фюрер. И я верю: в этом ключ к победе. Хайль Гитлер!
…Данвиц еле сдержал себя, чтобы не вскочить с места и не крикнуть в ответ торжествующее «Хайль!». После блеклых, пессимистичных речей, которые он только что слышал в этом вале, выступление начальника штаба группы войск «Центр» прозвучало набатом. В эту минуту Данвиц забыл о том, что его-то самого Грейфенберг вновь обрекает на бессмысленное стояние у порога Петербурга, близ улицы Стачек.
Он опустил руку на колено сидящего рядом Крюгера и крепко сжал его. Крюгер повернулся к нему лицом, и Данвиц с удивлением обнаружил, что на этом лице нет ни малейшего выражения радости.
– Мне больно, убери руку, – пробурчал Крюгер.
Данвиц негодующе передернул плечами и тут же услышал бесстрастный голос Гальдера:
– Объявляется перерыв на двадцать минут.
Зашумели отодвигаемые стулья, зал мгновенно наполнился гулом множества голосов и шарканьем ног по паркету.
Данвицу хотелось подойти к Грейфенбергу и от души поздравить его с замечательным выступлением. Он уже сделал было движение в сторону генерала, окруженного толпой полковников, но вовремя остановился. Сообразил, что изъявление восторженных чувств перед генералом, который совсем не знает его, выглядело бы странно и даже бестактно.
– Может быть, закусим? – предложил Крюгер. Он стоял рядом, закуривая сигарету, и, не глядя на Данвица, съязвил: – Или ты уже сыт духовной пищей?
Данвиц смерил его неприязненным взглядом.
– Ну, ну, не петушись, – добродушно улыбнулся Крюгер и потянул за поясной ремень. – Пойдем в буфет.
Когда они вошли в соседнюю комнату, где размещался буфет, там уже трудно было протолкаться к длинному столу, уставленному закусками.
– Подожди, – сказал Крюгер, оставляя Данвица у двери.
Он исчез в толпе и через две-три минуты снова вынырнул из нее, балансируя двумя тарелками. На каждой из них лежала пара сосисок и возвышалась коричневая горка тушеной капусты.
– До вилок и ножей добраться не удалось, – сказал Крюгер, подавая одну из тарелок Данвицу. – Впрочем, истинного солдата такой пустяк огорчить не может. Под Петербургом ты вряд ли пренебрегал едой, если под рукой не оказывалось столового прибора и крахмальной салфетки?
Данвиц молча взял тарелку и, отвернувшись к стене, зажал сосиску в пальцах. Он и впрямь очень проголодался. В считанные минуты очистил тарелку. Да и Крюгер так же быстро покончил с едой.
– А за тобой должок, – обратился он к Данвицу, вытирая носовым платком мокрые, сальные пальцы. – Помнишь, там, в Пскове, ты задавал мне всяческие вопросы, и на каждый из них я отвечал без уверток. Теперь моя очередь спрашивать. Скажи наконец, как же прошла твоя встреча с фюрером!
Они стояли у стены, в некотором отдалении от остальных офицеров, толпившихся у буфетной стойки.
– Ты полагаешь, что здесь подходящее место для такого разговора? – нехотя откликнулся Данвиц.
– А где мы найдем место лучше и когда еще встретимся? – резонно заметил Крюгер. – Ты ведь, надо полагать, возвратишься на свой фронт? Или, – Крюгер сощурился, – уже воспользовался моим советом?
– Застрять в ставке? – саркастически произнес Данвиц. – Нет! Фюрер поручил мне… – начал было он, но тут же смолк.
Он отдавал себе отчет, что назначение его командиром авангарда немецких войск, направляемых к Вологде, было, несомненно, военной тайной. Но есть же у него и другое поручение фюрера! Не боевое. Не связанное с оперативными планами. Ему, в сущности, поручили шпионить за Бреннеке. И не напрасно. Речь начальника штаба группы армий «Север» на сегодняшнем совещании была, по существу, пораженческой… Но и об этом поручении фюрера распространяться нельзя. Тут уж не только военная, а и государственная тайна…
– Я остаюсь на фронте, – скупо и очень сухо сказал Данвиц, явно уклоняясь от прямого ответа.
– Что ж, правильно, – не то с иронией, не то с удивлением встретил это сообщение Крюгер.
– Мне не хочется попусту тратить здесь время, – на этот раз уже совершенно искренне добавил Данвиц.
– Ну почему же попусту? Такие совещания, как это, обогащают ум и память, – возразил Крюгер. – Наибольшее впечатление на тебя произвела, разумеется, речь Грейфенберга?
– Разумеется! – горячо подтвердил Данвиц.
– А остальных? – снова прищурившись, спросил Крюгер.
– Мы никогда бы не выиграли войну, если бы рассуждали так, как Зоденштерн и Бреннеке.
– А разве мы ее уже выиграли?
Этот вопрос Крюгера прозвучал как выстрел в тиши. Данвиц с недоумением, даже с испугом посмотрел на полковника, но тот как ни в чем не бывало выдержал его взгляд, будто задал самый обычный, чисто деловой вопрос.
– Да, мы почти выиграли ее, – взорвался Данвиц. – Мы захватили территорию, равную всей
