подводный корабль. Парень честно отслужил свой срок и решил остаться на «Курске» мичманом.
– В ночь на 15 августа, – рассказывает сестра Виктора Лариса, – в гостиной вдруг раздался грохот. Включили свет – глазам не верим: икона Иоанна Крестителя лежит на полу, разбитая вдребезги. Упала со стены, на которой висела много лет. Мама сразу сказала, что это знак, что Виктора нет в живых…
Когда умерла надежда, умерла и Ольга Романовна, пережив сына на несколько недель. Тело мичмана Кузнецова извлекли из восьмого отсека, где он и должен был находиться по боевому расписанию. До того момента, когда опознали её сына, мать не дожила трех часов…
Их хоронили в один день, но на разных кладбищах. Только у подъезда родного дома их гробы стояли рядом. Так они все же встретились – только мертвыми. Плакали все, даже мужчины, даже солдаты почетного караула. Сразу у двух гробов безмолвно стоял Кузнецов-старший, враз овдовевший муж и осиротевший отец. Потом Ольгу Романовну увезли на городское кладбище. А Виктора – в Дом офицеров, где ещё три часа куряне прощались с ним, после чего предали земле на мемориале павших в годы Великой Отечественной войны. Чуть позже рядом с ним положили земляка-сослуживца матроса Романа Кубикова.
Митрополит Курский и Рыльский Ювеналий отслужил панихиду по рабам Божьим воинам Виктору и Роману и по всем морякам подводной лодки «Курск».
Мама матроса Димы Старосельцева надеялась уберечь сына от войны в Чечне на Севере, во чреве стальной рыбины. Увы…
– Это судьба… – смиренно вздыхает Валентина Сергеевна, – значит, так на роду ему написано… А ведь так оба радовались, когда он попал на «Курск». Вроде бы как в родном городе служил.
Говорят, болгарская вещунья Ванга предвидела затопление Курска за несколько лет до беды. Никто не понял её предсказания. Ведь город стоит далеко от морей на берегу не самой полноводной реки. Только в те черные августовские дни раскрылся страшный смысл её пророчества.
И таких судеб, разлетевшихся в то августовское воскресенье вдребезги, было сто восемнадцать… Не считая тех, кто был смертельно ранен этими осколками – отцов, матерей, жен, детей…
Было время, когда корабли были дороже человеческих жизней и их надлежало спасать до последнего дыхания. Так за безуспешную попытку спасти линкор «Новороссийск» пришлось отдать шестьсот десять молодых, преданных флоту, стране, флагу моряков. Теперь осознали – техника дешевле человеческих жизней. Растерзанный взрывом подводный крейсер лежит на грунте, но на стапель-площадке Севмаша стоит уже почти готовый точно такой же корабль. Он заменит «Курск» в боевом строю. Но кто нам заменит таких людей, как Владимир Багрянцев, как Геннадий Лячин, как Дмитрий Колесников?..
Эту молитву я записал в Англии, её продиктовали мне британские подводники. Они просили передать её родителям погибших российских моряков.
О, Святый Отче,
Услышь нашу молитву к Тебе
От смиренных слуг Твоих, что ниже моря,
Что в глубинах океана.
Там мы сейчас так далеки от светлого дня.
Мы молим Тебя – веди нас к свету сияющему!
Спаси и сохрани нас в этом походе,
И даруй нам терпение,
Чтобы темнота не сделала нас слепыми.
Мы стремимся к Тебе из глубины.
И даруй нам мирный сон.
А о тех, кто остался любить нас вдали,
Мы просим заботиться каждый день,
Пока мы снова не вернемся в мир,
Где пьют воздух и радуются дождю.
Мы молим Тебя – веди нас за руку в этой мгле,
Подвигай нас неспешно и верно.
О, святый всемогущий Боже,
Услышь молитву нашу
От смиренных слуг твоих, что ниже моря!
Глава пятая
КОМАНДИР «КУРСКА»
Моряки всегда знали толк в женщинах, а подводники – особенно. Вот и Геннадий Лячин, и Дмитрий Колесников без труда доказали эту аксиому. Первый уходил в море в день «серебряной свадьбы», другой – в дни затянувшегося «медового месяца»… По странному совпадению, их жены были чуть-чуть старше их.
Море не считается с нашими праздниками. И в день 25-летия свадьбы вместо мужа постучал в дверь «курский» мичман и вручил ей от имени Геннадия большой букет живых цветов.
– Геннадий Петрович просил поздравить вас сегодня с радостной датой… Остальное командир обещал сказать сам, когда вернется…
Свой семейный юбилей они решили отпраздновать после учений, когда Геннадий вернется.
Он не вернулся…
Ирина и так знала все, что Геннадий хотел сказать ей в такой день, да не успел. Они давно уже научились общаться без слов – телепатически. Шутка ли, четверть века – душа в душу. А познакомились и того раньше – на катке, когда Гена учился в седьмом, а Ира в восьмом классе волгоградской школы № 85.
Петр Степанович Лячин, отец командира и сам бывший солдат-фронтовик, живет теперь только воспоминаниями:
– Как-то Гена вернулся с катка взбудораженный. Говорит: «Знаешь, папа, у нас в школе учится одна девчонка. А коса у неё – огромная. Мы тут на коньках катались. Я перепутал наши портфели – они рядом лежали у льда – и полез в её. А она подлетела, вырвала его и как шарахнет меня им с размаху! Классная девчонка!»
Ту классную девчонку звали Ириной Глебовой.
Кто мог подумать тогда, что это забавное недоразумение станет прологом большой любви? Но стало… Более того, знакомство с Ирой определило и будущую профессию паренька, да и всю жизнь, ибо была Ира «капитанской дочкой» – дочерью бывшего офицера-подводника Юрия Николаевича Глебова. С его рассказов о флотском житье-бытье, о подводных походах, о морских приключениях и начался моряк Геннадий Лячин.
В те черные августовские дни ни отец Геннадия, ни его тесть журналистов не принимали. Слишком было все остро и больно. Из всей нашей братии удостоилась беседы лишь моя коллега по «Российской газете» Елена Василькова. Она первой приехала в Волгоград, ей первой, как женщине, все рассказали, в том числе и историю любви командира «Курска».
Впрочем, тогда, в конце шестидесятых, он был просто влюбленным подростком. Влюбленным в «капитанскую дочку»…
– В нашей квартире Гена впервые появился необычно, – вспоминает отец Иры Юрий Николаевич Глебов. – Как-то слышу, кто-то бросает в окошко камешки: один, второй… А ведь третий этаж. Спрашиваю Иру: «Это тебя кто-то вызывает?» Дочка слегка смутилась. Я спустился по лестнице. Вижу, стоят два подростка. Один высокий, стройный, другой ростом пониже. Спрашиваю: «Кто из вас в окно швыряет?» – «Я», – признается высокий. Он мне понравился. Взгляд твердый, но без вызова. «Что ж, – говорю, – идем
