Горро достался кошель с золотыми монетами, правда, не слишком толстый.
— Сегодня вечег'ом я пг'иглашаю тебя, мастег', на ужин, — изрек царек, благосклонно глядя на ахайца.
— Дорогой, но будет несправедливо, если ты не пригласишь и этого могучего воина, — вдруг вмешалась Магдалина.
— Ты так думаешь, моя пг'елесть? — изумился тартессит. — Ну, если так, то пусть тоже пг'иходит. Итак, сегодня вы оба ужинаете в походном шатг'е моего величества. А после того как моя столица откг'оет мне вог'ота, вы будете почетными гостями на тог'жественном пиг'у.
И, погрузившись в носилки, отбыл.
Изобретатель проводил его взглядом с некоторым сожалением.
Он рассчитывал, что награда будет значительнее. Цепь, конечно, весила немало, но золото было дутым и низкопробным, а изумруд — хотя и большим, но самым дешевым — египетским.
Зато Горро был вполне доволен. На честь, которую оказал ему этот расфуфыренный имперский вельможа, пусть даже местный царек, ему было плевать. Тем более что Империю он презирал до глубины души. В ней не было почти ничего, что на его взгляд заслуживало доброго слова.
Наука и письмо являлись для него никчемной выдумкой. Философы и поэты — кучкой хилых импотентов, которых он мог бы передавить в пять минут голыми руками. Города — грязными клоаками, населенными жалкими людишками. Законы — кандалами, мешающими сильному взять то, что принадлежит ему по праву силы. Войско — побеждающей не благодаря храбрости, а хитрым маневрам и построениям толпой трусов, продающихся за деньги.
Но вот что в Империи было выше всяких похвал, так это женщины! Ни одна кимрская красавица даже близко не могла сравниться с ними в искусстве любви! И, кажется, сегодня вечером он познакомится еще с очередной такой!
Страшный свист давно прекратился, а они все лежали, недвижно распластавшись. Далеко не сразу после того, как кошмарные снаряды перестали падать вокруг, отважились встать.
Первым поднялся пан Будря.
— Определенно колдовство! — просипел он, выплевывая песок. — Бей меня Перкунас! Мувлю, не можно так далеко стрелять!
Кар начал было торопливо собирать обломки ближайшей статуи в подол тоги, но потом махнул рукой и вновь сел на песок, всхлипывая.
— Что с тобой?! — Орланда вспомнила об обязанностях сестры милосердия. — Ты не ранен?
— Нет, я не ранен… А вот они… — Он полубезумным взглядом указал на разбитые статуи. — Это же наши боги! Понимаешь, они стояли тут всегда! Им тысячи лет… И вот теперь! Ну, зачем он так!
По мнению послушницы, уродливые старые идолы не заслуживали особого сожаления, но она промолчала. Тем паче предстояло решать куда как более насущные вопросы.
Первой мыслью была та, что им немедленно нужно вернуться в город: ей — в госпиталь, где наверняка работы невпроворот, а Кару с Будрей — во дворец.
Но потом она решила, что наверняка в Тартессе сейчас творится такое, что лучше слегка обождать и не соваться в пекло.
Прищурившись, Орланда всматривалась в затягиваемый дымом городской пейзаж, старясь понять, что там происходит.
Половина Черепичного квартала была охвачена огнем, как будто духи подземного пламени вырвались на свободу. Стражники тщетно пытались водворить порядок, загоняя граждан в дома, ударами мечей плашмя и древками пик распихивая мечущиеся толпы, прокладывая дорогу пожарным.
Внезапно что-то переменилось в окружающем мире.
И все трое, даже туповатый и нечуткий пан Будря, для которого центром вселенной было Большое Дупло (при условии, что оно, разумеется, существовало), это почуяли.
Нечто ужасное надвигалось на город со стороны моря.
И никто не знал об этом, за исключением трех человек на Царском Берегу: мальчика, юной девушки и хвастливого и трусоватого воина.
Первой
Со стороны залива ей послышался мерный шум, издаваемый сотнями и тысячами ног и трущихся панцирей, словно под водой шествовала огромная армия, готовая ударить по городу.
Затем все еще растерянная Орланда, а вслед за нею и Кар с Будрей увидели над замутившейся прибрежной водой сотни и сотни бурунчиков. Как будто ровные шеренги войска подводного императора в островерхих куявских шлемах наступали на берег, чтобы покарать возмутивших покой моря сухопутных человечишек.
А еще через считаные мгновения на берег полезли совершенно жуткие существа. То были огромные, футов десять каждый — синие и оранжевые членистоногие существа с большими длинными клешнями, в шипастых панцирях и с грозно поднятыми хвостами (они-то и показались Орланде навершиями шлемов).
Щелкая клешнями и треща сочленениями панцирей, они по-хозяйски маршировали по галечному пляжу.
Кар мелко задрожал и, побелев, покачнулся.
— Все… — отчаянно прошептал он. — Наши боги карают нас… Договор разорван и хранители разбиты…
Почувствовав себя вдруг взрослой и очень храброй, Орланда вцепилась ему в плечо.
— Не трусь, ты же царь! А это всего лишь животные, твари… божьи…
Последнее она уточнила, надо сказать, не без колебаний.
Орланда действительно почти не испугалась. Создания эти она узнала.
Хотя, слава всем святым, прежде она их живьем не встречала, но в книгах, посвященных жителям морей, их нередко упоминали. То были ракоскорпионы — редкостные создания, обитающие на глубине и питающиеся падалью. По словам некоторых языческих мудрецов — очень древние существа, жившие в морях задолго до появления человека.
Несмотря на твердый толстый панцирь и жало с изрядным запасом яда, для людей почти не опасные — в основном потому, что не любили покидать глубокие прохладные воды, и не способные долго пребывать на суше, ибо дышали жабрами.
Но эти оказались какими-то «неправильными».
Аккуратными рядами наползали на берег и замирали, чего-то ожидая. И было их очень и очень много, уже вся кромка Царского Берега была покрыта шуршащим ковром, ощетинившимся жалами и клешнями.
— Орланда, уходи, — попросил Кар, повернув к ней белое, как мука, лицо.
Бескровные губы еле шевелились.
— Это слуги Хоренны… Им нужен я, а ты даже не тартесситка… Может, они тебя не тронут…. Может…
— Да что с тобой! — встряхнула мальчика послушница, меньше всего думая о его монаршем достоинстве. — Подумаешь, морские тараканы! — выкрикнула она первое, что пришло в голову. И поперхнулась.
Саженях в ста от берега всплыла здоровенная каракатица — размером с два рыбачьих баркаса. Да какая — пурпурная! Хотя по установленному Господом порядку каракатице положено быть буровато- зеленой.
На миг девушка даже подумала, что это сам кракен, но тут же вспомнила, что кракен похож на осьминога и, если верить моряцким байкам, раз в двадцать побольше.
— Орланда, уйди, прошу… — Кар был готов заплакать, но старался держаться изо всех сил. — Это Гончий Пес Хоренны. Цепь Сумерек разбита, Тартессу конец, мы и так слишком долго живем…
И медленно осел наземь, закатив глаза. Видимо, для его нервов все случившееся оказалось слишком сильным испытанием.
Первым ее побуждением было схватить в охапку мальчишку, лишившегося чувств от страха, и
