переговоры с Берлином о широком соглашении. Если Франция не намерена поддерживать с нами серьезный диалог, то и мы не будем считать себя связанными какими-либо обязательствами. И вот тогда уж Франция окажется ни при чем.
Лаваль быстро просчитал в уме: «Англо-германское соглашение выведет Францию из игры. Оттолкнуть русских – они могут заключить соглашение с Берлином. Опять Франция вне игры».
Потемкин, будто улавливая мысли Лаваля, сказал:
– Мне кажется, мы должны обсудить вопрос о франко-советском пакте взаимопомощи. Это единственно возможная сейчас гарантия мира.
– Пакт должен быть подчинен процедуре Лиги наций? – спросил Лаваль, подумав при этом: «Такой пакт – хорошая карта в сегодняшней игре с Берлином и Лондоном. А потом его можно превратить в клочок бумаги».
– Он должен соответствовать ее Уставу, – ответил Потемкин. – Но в случае внезапного нападения какого-либо третьего государства стороны немедленно окажут друг другу помощь, не дожидаясь рекомендаций Совета Лиги.
– Такой договор не понравится Англии, – сказал Лаваль.
Договор как гарантия мира – из этого исходил Потемкин. Договор как карта в игре – было позицией Лаваля.
Они не раз и не два встретятся для выработки проекта договора, к которому выразит желание присоединиться Чехословакия. Полпред сообщит после очередной встречи в Москву:
Лаваль не считает потерянной надежду привлечь Германию к участию в Восточном пакте. Я доказывал, что оптимизм его не обоснован и что мы подошли вплотную к вопросу о заключении пакта взаимопомощи. Тут я впервые услышал от Лаваля, что парламент встретит этот пакт оппозицией. Он стал уверять, что еще вчера его осаждали депутаты и сенаторы, предостерегавшие против соглашения с СССР. Я спросил: какова же позиция самого Лаваля? Он изворачивался, говорил, что сам он за такой пакт, но Франция не хочет быть втянутой в войну и так далее.
Советское правительство добьется согласия Франции на свой проект договора, который будет подписан 2 мая в Париже сроком на пять лет. 16 мая будет подписан советско-чехословацкий договор о взаимопомощи, в который по настоянию министра иностранных дел Чехословакии Бенеша включат такой пункт: стороны придут на помощь друг другу только в случае, если Франция придет на помощь жертве агрессии. Иными словами, договор будет поставлен Бенешем в зависимость от поведения Парижа. Но Париж, равно как и Бенеш, будет саботировать договор. Впоследствии Лаваль уклонится от заключения военной конвенции, и таким образом советско-французский договор лишится конкретного содержания.
В середине мая он посетит Москву и будет говорить о сотрудничестве. В те же дни Франсуа-Понсе добьется приема у Гитлера и заявит ему, что Франция в любой момент откажется от пакта с СССР ради соглашения с Германией.
На обратном пути из Москвы Лаваль остановится в Варшаве для участия в похоронах Пилсудского. Он воспользуется случаем, чтобы разъяснить своему польскому коллеге Беку: франко-советский пакт подписан не ради сотрудничества с СССР, а для того чтобы предупредить какое-либо сближение между Германией и Советским Союзом. В Варшаве Лаваль встретится с Герингом. Запершись в номере гостиницы «Европа», они будут два часа обсуждать планы расширения франко-германских контактов. По возвращении в Париж он скажет своему Другу:
– Я подписал франко-русский пакт, чтобы иметь больше преимуществ, когда буду договариваться с Берлином.
«Договориться с Берлином» – об этом думал Лаваль. Сговор с Гитлером – в этом видели свою цель и реакционные политики Англии. Западные державы продолжали политику попустительства агрессорам. Германия быстро вооружалась с помощью и с благословения западных монополий и правительств. С согласия Англии и Франции в январе 1935 года состоялся плебисцит в Саарской области, находившейся после войны под контролем Лиги наций. Плебисцит должен был решить, сохранится это положение либо Саар войдет в состав Германии или Франции. В условиях гестаповского террора гитлеровцам удалось добиться нужного им исхода голосования: 1 марта Саарская область отошла к Германии. Английское и французское правительства отдали ее в надежде договориться с Гитлером по более крупным вопросам.
Берлин, вторник, 26 марта 1935 года
Гитлер пришел на переговоры в форме отрядов СА. Остальные были в штатском. Встреча проходила в кабинете Гитлера. Здесь когда-то работал Бисмарк. Это был огромный зал, отделанный деревянными панелями и заставленный массивной дубовой мебелью.
Напротив Гитлера сидели Джон Саймон и лорд-хранитель печати Антони Иден, тридцативосьмилетний потомственный аристократ с безупречными манерами, одетый, как всегда, с иголочки и по последней моде. В лондонских салонах высшего света Иден считался баловнем судьбы. О таких в Англии говорят: родился с серебряной ложкой во рту. Иден окончил Оксфордский университет, где изучал восточные языки. В 26 лет женился на дочери банкира и был избран в парламент. В 29 лет Иден, протеже видных консерваторов Стэнли Болдуина и Остина Чемберлена, стал парламентским секретарем министра иностранных дел, а в 34 – заместителем министра. Безотказный и надежный для консервативных лидеров деятель, скорее необычайно работоспособный, чем способный, – он работал до переутомления, а его жена называла себя «вдовой дипломата», – Иден сделал себе имя в Лиге наций и на Конференции по разоружению в Женеве. Там же он сделал первые шаги по пути «умиротворения» агрессоров. В 37 лет его назначили лордом-хранителем печати – министром без портфеля для специальных поручений и прикомандировали к Форин оффису.
В прессе Запада постепенно утверждалось нечто вроде культа Идена. Кому-то нравились гладкие речи молодого и элегантного министра. Кому-то пришелся по душе его стиль в одежде – газеты сообщали, в каких магазинах он покупает шляпы и галстуки. Кому-то импонировало, что у Идена прекрасная осанка, что он почтителен и всегда имеет наготове вежливое слово. Его уже прочили в лидеры консерваторов. Многие западные газеты рекламировали Идена как новую звезду дипломатии.
Осторожный в словах и поступках, Иден никогда не выдвигал спорных идей, не озадачивал своими действиями, не поражал остротой речей и всегда придерживался правила: приобретать друзей и не наживать врагов. Однако с сидевшим сейчас рядом Джоном Саймоном отношения у него не сложились. С тех пор как он, лорд-хранитель печати, стал как бы вторым руководителем Форин оффиса, в Англии оказалось два министра иностранных дел: «старший» министр – Саймой и «младший» – Иден.
Иден ревниво отметил про себя: Гитлер чаще обращается к Саймону. «Младшему» министру казалось, что у него не меньше оснований на внимание. Год назад, во время своего турне по европейским столицам, он побывал в Берлине и установил с Гитлером хороший контакт. Фюрер очень понравился Идену, отчасти, быть может, потому, что проявил к нему подчеркнутое внимание. Гитлер лично в сопровождении Геббельса, Гесса и Нейрата пришел в посольство на прием в его честь. Иден понимал, что удостоился этого не случайно: он был первым членом правительства, великой державы, который посетил Берлин для встречи с фюрером. Его визит был на руку новым руководителям Германии. Но тщеславие нашептывало ему: это и в его, Идена, честь пришел сам фюрер. Гитлер добавил ему известности, и Иден был доволен.
Нынешняя поездка должна была состояться еще две недели назад. Жаль, конечно, думал Иден, что Гитлер игнорировал французов – как-никак Лондон и Париж вместе в начале февраля предложили Германии новое всеобщее урегулирование взамен Версаля. Берлин предпочел иметь дело с каждой страной в отдельности.
И вдруг тщательно отработанные планы начали рушиться. Незадолго до поездки в Лондоне было
