ближайшему забору. — У меня есть одна мысль.
И затем внезапный удар обрушился на лицо мальчика. Саша даже подпрыгнул на месте, а потом начал медленно опускаться на колени, ухватившись рукой за челюсть. Но Петр поймал его за рубашку и удержал почти на весу.
— Извини, — коротко сказал он.
— Помогите! — изо всех сил кричал Саша Васильевич и сломя голову несся к воротам. — Помогите мне! Убивают!
Стражники вскочили со своих мест, хватаясь за копья и фонари, стараясь осветить дорогу и бегущего по ней человека. Колокол по-прежнему продолжал звонить, и его звуки растекались вниз по холму, до самых ворот.
— Бог ты мой, — воскликнул один из них, взглянув на лицо мальчика и хватая его за руку.
— Они убивают моего дядю! — всхлипывая, кричал Саша. — Этот убийца и его помощники, их было по меньшей мере трое! Ведь я Саша Мисаров из «Петушка». Мы вместе с дядей Федором пытались задержать этого человека, которого стража нашла в наших конюшнях… Но он сумел убежать от них, а мы бросились вслед за ним, чтобы схватить его, пока они подоспеют, но он оказался не один… Они убьют моего дядю, они наверное уже убивают его, ох, помогите, пожалуйста, помогите…
— Успокойся, парень, успокойся! Где он?
— Вон там! — Саша показал дрожащей рукой в направлении Воловой улицы. — Мой дядя там, они убивают его, скорее, бегите, остановите их! Их было трое там, трое!
Стража бросилась бежать.
Тем временем, Саша Васильевич подбежал к высоким воротам Воджвода, поднял железную щеколду у маленького переговорного окна, едва заметного в тени, отбрасываемой каменной аркой, и распахнул его, беспокоясь о том, что Петра все еще не было видно. Ведь может случиться что-то ужасное, если их пути вдруг разойдутся. Петр страдал от потери крови, это было очевидно, и он мог упасть где-нибудь, мог застрять в Торговых рядах, а Саша оставался здесь, один-одинешенек, на свободе, но без всякого представления о том, что делать. Весь этот план принадлежал целиком ему, может быть, только кроме того, что мальчик не сказал стражникам около ворот, что именно Петр напал на его дядю, а выдумал историю о каких-то грабителях… И вот, если теперь Петр не придет к воротам, он не может даже представить себе, куда он пойдет и как будет жить.
Но как раз в тот момент, когда он открыл ворота, и тяжелая перекладина повернулась, издавая ужасный скрип, раздались чьи-то торопливые шаги.
— Двинулись, — сказал Петр, хрипло, с тяжелой одышкой.
Саша проскользнул в темноту дороги, а Петр, не теряя рассудка, закрыл за ними ворота. Вышло так, что тяжелая перекладина со стуком опустилась на свое место.
— Они заперлись сами по себе! — Петр тяжело дышал, пытаясь прийти в себя. — Вот так удача!
Саша как раз только что очень надеялся, что так оно и произойдет. Он очень хотел этого, и его желание было гораздо сильнее, нежели в прошлый раз, когда он пожелал неудачи Михаилу.
От холода у него дрожали колени, и он подумал о том, что на таком ветру неплохо было бы надеть потеплее кафтан. Он вспомнил кухню в «Петушке», куда ему захотелось вернуться, где он любил сидеть в тепле около печки. Он никогда уже не сможет сделать этого, никогда не увидит свою постель, лошадей и конюшню, не увидит ничего, что изо дня в день составляло целую его жизнь. Он был очень расстроен этими воспоминаниями, и ему не оставалось ничего другого, как следовать за Петром, который держал его за локоть и вел влево, где дорога огибала городскую стену.
Петр тяжело дышал, ему было не до разговоров. Саша был тоже подавлен и растерян, чтобы высказать что-то о происходящем: его губа была рассечена, скулы болели, и он припомнил, что даже стражники у ворот были напуганы видом его лица. Ему показалось, что Петр, может быть, просто пожалел ударить его второй и третий раз.
4
— Куда же мы идем? — спросил Саша, когда северная дорога увела их на достаточное расстояние от города: вокруг чернели почти освободившиеся от снега поля, над которыми раскинулось ночное небо.
— На юг, — коротко ответил Петр.
— Но ведь, на самом деле, мы идем к северу! — возразил ему Саша.
— В том-то все и дело. Если ты хочешь сбежать от княжеской милости, то в первую очередь, ты должен сбежать из княжеской земли. А главное, ты не должен идти именно тем путем, где они тебя ожидают.
— Так куда же все-таки мы идем?
— Есть и другие и княжества и царства, — сказал Петр в промежутках между приступами одышки, — все, что мы должны сделать, так это уйти как можно дальше… Все будет хорошо.
Вскоре Петр был вынужден ненадолго присесть. Они добрались до места, откуда, как им показалось, виднелся то ли большой лес, то ли гребень холма, то ли еще что-то, большое и темное, растянувшееся к востоку. Саша не мог определить, что именно это было, и поскольку кругом не было видно ни огонька, то Петр присел на первый попавшийся камень, ухватившись руками за раненый бок. Голова его безвольно повисла. Саша опустился на корточки, чтобы лучше разглядеть его в темноте. Сейчас он испугался еще больше, чем тогда, у ворот, когда врал стражникам, чтобы отвлечь их внимание. Рана Петра вновь кровоточила, сейчас он не сомневался в этом, и от этого Петр слабел. Мальчик не имел представления, что он смог бы сделать без лекарств, без чистой перевязи, а главное, без всякой надежды отыскать их где- нибудь. Северная дорога, по которой они шли, вела, насколько он знал, только к Беловице. Это была всего лишь небольшая деревня, в которой негде было спрятаться, и она была еще ближе к княжескому двору, чем Воджвод.
— Со мной все будет хорошо, — приговаривал Петр, безуспешно пытаясь подняться с камня. — Со временем мы должны будем свернуть с этой дороги, потому что они наверняка будут преследовать нас, если только у них хватит для этого смелости. Ведь, как знать, может быть, тот самый колдун помог нам перелететь и через городские ворота.
Саша почувствовал неприятный холодок, когда Петр сказал это. А тот рассмеялся и продолжал:
— Один Бог знает, что теперь наговорит стража или твой двоюродный брат, который видел, как я выбегал из того темного угла! Отец Солнце! Ты бы только видел его лицо! Конечно, я должен был бы в момент преобразиться, жаль только, что мой покровитель-колдун не смог превратить меня в копну сена…
— Не смейся над этим! — сказал совершенно серьезно Саша. — Полевик может услышать нас.
— Но ведь он должен понимать шутки.
— Это не смешно.
— Но должно быть. Все это сущая чепуха, обычно рассказываемая на ночь. Поверь мне, что все, начиная от околдованного мной Юришева и кончая нашими превращениями при бегстве через ворота, все это сущая чепуха. Боже мой, да я припоминаю, что еще ребенком я разыгрывал беса на кухне в «Оленихе», когда меня заставляли подтаскивать дрова или посылали в подвал, где обычно развешивали колбасу…
— Ты не мог делать такого!
— Но я делал. Они были в замешательстве и постоянно гадали, что им делать, чтобы избавиться от домового, который поедал их продукты и приносил большой урон в хозяйстве. В конце концов, они уяснили, что все это началось с тех пор, как они наняли меня. Я же побился с ними об заклад, что их дела пойдут в гору, когда они меня отпустят.
— Ты вор?!
— Я был всего-навсего лишь голодным ребенком. У меня не было близких родственников. А не случай, если ты когда-нибудь интересовался этим, то должен знать, что «маленький старичок», пребывающий по твоему убеждению где-то рядом с амбарами и конюшнями «Петушка», есть не что иное,
