– Господи Боже ты мой! – воскликнул Ламберт, отскочив на два шага.– Только не я! Не говорите мне, что я – самодержец всея Руси!
– Нет, сэр,– сказал полисмен, кашлянув и посмотрев на Оберона, сунувшего голову между колен и мычавшего по-коровьему,– джентльмен, которого нам надлежит поздравить, в настоящее время – э-э-э-э, так сказать, занят.
– Неужели Квин! – крикнул Баркер, подскочив к избраннику.– Не может этого быть! Оберон, ради Бога, одумайся! Ты избран королем!
Мистер Квин с головою между колен скромно ответствовал:
– Я недостоин избрания. Могу ли я, подумавши, сравниться с былыми венценосцами Британии? Единственное, на что я уповаю – это что впервые в истории Англии монарх изливает душу своему народу в такой позиции. В некотором смысле это может мне обеспечить, цитируя мое юношеское стихотворение
Короче, сознание, проясненное данной позицией… Ламберт и Баркер бросились к нему.
– Ты что, не понял? – крикнул Ламберт.– Это тебе не шуточки. Тебя взаправду выбрали королем. Ну и натворили же они!…
– Великие епископы средних веков,– объявил Квин, брыкаясь, когда его волокли вниз по склону чуть ли не вниз головой, – обыкновенно трикраты отказывались от чести избрания и затем принимали его. Я с этими великими людьми породнюсь наоборот: трикраты приму избрание, а уж потом откажусь. Ох, и потружусь же я для тебя, мой добрый народ! Ну, ты у меня посмеешься!
К этому времени его уже перевернули как следует, и оба спутника понапрасну пытались его образумить.
– Не ты ли, Уилфрид Ламберт,– возражал он,– объяснил мне, что больше будет от меня толку, если я стану насмешничать более доступным манером? Вот и надо быть как можно доступнее, раз уж я вдруг сделался всенародным любимцем. Сержант,– продолжал он, обращаясь к обалделому вестнику,– каковы церемонии, сопутствующие моему вступлению в должность и явлению в городе?
– Церемонии,– смущенно ответствовал тот,– некоторое, знаете ли, время были как бы отменены, так что…
Оберон Квин принялся снимать сюртук.
– Любая церемония, – сказал он,– требует, чтобы все было шиворот-навыворот. Так мужчины, изображая из себя священников или судей, надевают женское платье. Будьте любезны, подайте мне этот сюртук,– и он вручил его вестнику.
– Но, Ваше величество,– пролепетал полисмен, повертев сюртук в руках и вконец растерявшись,– вы же его так наденете задом наперед!
– А можно бы и шиворот-навыворот,– спокойно заметил король, – что поделать, выбор у нас невелик. Возглавьте процессию.
Для Баркера и Ламберта остаток дня преобразился в сутолочную, кошмарную неразбериху. Монарх, надев сюртук задом наперед, шествовал по улицам, на которых его ожидали, к древнему Кенсингтонскому дворцу, королевской резиденции[21]. На пути его кучки людей превращались в толпы, и странными звуками приветствовали они самодержца. Баркер понемногу отставал; в голове у него мутилось, а толпы становились все гуще, и галдеж их все необычнее. Когда король достиг рыночной площади у собора, Баркер, оставшись далеко позади, узнал об этом безошибочно, ибо таким восторженным гвалтом не встречали еще никогда никого из царей земных.
Книга вторая
Глава I
ХАРТИЯ ПРЕДМЕСТИЙ
Ламберт стоял в замешательстве у дверей королевских покоев, посреди развеселой суматохи. Наконец он пошел неверными шагами на улицу и едва не столкнулся с Джеймсом Баркером.
– Ты куда? – спросил его Ламберт.
– Да надо же прекратить это безобразие,– отвечал Баркер на ходу. Он ворвался в покои, хлопнув дверью, швырнул на стол свой щегольской цилиндр и раскрыл было рот, но король опередил его:
– Позвольте-ка ваш цилиндр.
Молодой государственный муж невольно повиновался; при этом рука его дрожала. Король поставил цилиндр на сиденье трона и уселся сверху, сплющив тулью.
– Диковатый старинный обычай,– пояснил он, как ни в чем не бывало.– Лишь только представитель Дома Баркеров является к монарху засвидетельствовать преданность, шляпа его немедленно приводится в негодность. Таким образом как бы увековечивается акт почтительного снятия шляпы. Это символический намек: доколе оная шляпа не появится снова на вашей голове (а я твердо убежден, что это маловероятно), дотоле Дом Баркеров пребудет верен нашей английской короне.
Баркер стоял, закусив губу, со сжатыми кулаками.
– Твои шуточки,– начал он,– и попрание моей собственности…– у него вырвалось ругательство, и он осекся.
– Продолжайте, продолжайте,– разрешил король, великодушно махнув рукой.
– Что все это значит? – воскликнул Баркер, страстным жестом взывая к рассудку.– Ты не с ума ли сошел?
– Нимало, – приятно улыбнувшись, возразил король.– Сумасшедшие – народ серьезный; они и с ума-то сходят за недостатком юмора. Вот вы, например, Джеймс, подозрительно серьезны.
– Ну что тебе стоит не дурачиться на людях, а? – увещевал Баркер.– Денег у тебя хватает, домов и дворцов сколько угодно – валяй дурака взаперти, но в интересах общественности надо…
– Звучит, как злонамеренная эпиграмма,– заметил король и грустно погрозил пальцем,– однако же воздержитесь по мере сил от ваших блистательных дерзостей. Ваш вопрос – почему я не валяю дурака взаперти – мне не вполне ясен. Зато ответ на него ясен донельзя. Не взаперти, потому что смешнее на людях. Вы, кажется, полагаете, что забавнее всего чинно держаться на улицах и на торжественных обедах, а у себя дома, возле камина (вы правы – камин мне по средствам) смешить гостей до упаду. Но так все и делают. Возьмите любого – на людях серьезен, а на дому – юморист. Чувство юмора подсказывает мне, что надо бы наоборот, что надо быть шутом на людях и степенным на дому. Я хочу превратить все государственные занятия, все парламенты, коронации и т. п. в дурацкое старомодное представленьице. А с другой стороны – каждый день на пару часов запираться в чуланчике и уж там, наедине с собой, до упаду серьезничать.
Баркер тем временем расхаживал по чертогу, и фалды его сюртука взлетали, как черноперые крылья.
– Ну что ж, ты погубишь страну, только и всего,– резко проговорил он.
– Ай-яй-яй, – заметил Оберон, – похоже на то, что десятивековая традиция нарушена, что Дом Баркеров восстал против английской короны. Не без горечи, хотя вид ваш меня восхищает, придется мне обязать вас водрузить на голову останки цилиндра, но…
– Вот чего не могу понять,– прервал его Баркер, вскинув руки на американский манер,– как же это
