экспонату, задирая голову, чтобы лучше разглядеть развешанные под потолком выцветшие трофейные флаги.
Класса до шестого Петя любил играть в солдатики. У него были две пластилиновые армии — «наших» и французов (влияние добротно скроенных батальных сцен в «Войне и мире» Бондарчука). Каждая армия в сотню штыков. Вместо того чтобы делать домашние задания, Петя, пока родители не вернулись с работы, самозабвенно заставлял свои армии маршировать друг на друга.
И вот здесь, в музее, призраки пацаньих грез вернулись. В голову пришла эдакая фантазия: бриг «Виктория», держа нос по ветру, заходит в борт к чайному клиперу «Лаперуз». Полный абордаж. Зажав зубами кортики, при помощи абордажных крючьев пираты запрыгивают на вражеские ванты. Порох на полках кремневых пистолетов отсырел. Шпицрутены на исходе. У пиратов вплетены в косички горящие труты, чтобы поджигать запалы швырятельных бомб. Босые загрубелые пятки стучат по палубе. Испанский гранд прокусывает воротничок, в котором ампула с цикорием...
Петя опомнился, тряхнул лохмами. Ведь он сюда явился как серьезный, ответственный человек. С поручением.
Но о поручении думать не хотелось. Волны Невы вдруг стали солоней, чем воды Индийского океана, плескались в неправильно прямоугольные иллюминаторы бывшей Биржи, а ныне Музея военно- морских викторий, и шептали красивое слово «аврал»...
Ноги понесли Петю к выходу из музея. Чтобы доставить на Витебский вокзал, а далее целым и невредимым на дачу.
От греха подальше.
Однако не успел Петя поравняться с макетом двадцатипушечного брига «Улисс», как узнал входящего в зал очередного посетителя.
Нет, Петя не обознался. Не мог обознаться. Пусть на человеке вместо солидного костюма были надеты вытертые джинсы, «косуха» и черная футболка под ней. Это был именно он, собственной персоной. И хотя, если верить сообщению Мойла, сей гражданин намедни утонул в Неве, этот неприятный момент, судя по цветущему внешнему виду, не доставил ему особых неприятностей.
Самый пристальный взгляд не мог бы обнаружить во внешности Анатолия Андреевича никаких свидетельств скоропостижной смерти. Ни тебе синего отлива одутловатой кожи, ни вспученного живота, ни трупного окоченения. Странный знакомый был живее всех живых. А это значило, что беднягу Пьеро опять надули. И еще это значило, что обещанный миллион баксов тоже может оказаться эфемерным посулом. Компаньон Мойл, оказывается, любит приврать.
Бочком, бочком, вжав голову в джинсовый воротник, Петя двинулся в глубь корабельно-макетных снастей. Кажется, Анатолий Александрович его не засек. Вот и славно.
Петя обогнул греющуюся в искусственном дневном свете палубу императорской яхты «Ливандия» и добросовестно уткнулся носом в экспонаты, покоящиеся в углу под стеклом: фуражка лейтенанта Шмидта и скрипка лейтенанта Шмидта.
Так мятежный лейтенант еще и на скрипке играл? Как интересно. Петя по принципу страуса: если я не вижу, значит, и меня не видят, постарался целиком уйти в созерцание музейных сокровищ.
Но нежелательной встречи избежать не удалось. Крепкая рука уверенно хлопнула его по плечу. Петя вздрогнул, словно его застукали на воровстве фисташек в супермаркете.
— Опять ты, — устало вздохнул блондин, глядя на Петюню как на несмышленого котенка, снова нагадившего в ботинок. — Я же тебе русским языком сказал: уматывай из города подобру-поздорову!
Петя собрался что-нибудь соврать, но ничего путного в голову не приходило. Тогда он решил просто промолчать, виновато опустив глаза. Буркнул лишь, стараясь, чтоб звучало весомо:
— Тут дело у меня одно осталось недоделанным... Стилистика произнесенного покоробила самого Петра. Кроме того, виноватые глаза и достоинство в голосе выдавали юношу до покраснения ушей своей несовместимостью. Осталось только собирать несуществующие ворсинки на одежде.
— Знаю, знаю, — грустно улыбнулся блондин. — Дело на миллион долларов.
Петя вскинулся, испуганно хлопнул губами, но смекнул, что это просто шутка такая, оборот речи, и ни в чем Анатолий Рудольфович его не подозревает.
— Нет, я действительно собрался отсидеться на даче... Но тут предложили...
Он замолк и смущенно поковырял прыщ на подбородке.
— Ага, — кивнул блондин. — Мне бы тоже побриться не мешало... Ну что с тобой делать, горе ты мое луковое? Где тебя спрятать, чтоб ты под ногами не путался?
Хутчиш повертел головой, словно собирался присмотреть убежище для юноши прямо здесь, в музейном зале.
Хотел ли Петя, чтобы его спрятали? Наверное, хотел. Лучшего выхода из положения, чем передоверить себя этому прекрасно владеющему обстановкой блондину, и выдумать нельзя было. А может, взять его в напарники и на паях оттяпать зеленый миллион? Уж Анатолия Ивановича проныре Мойлу не надуть.
Все, решился Петя. И уже рот раскрыл, чтобы про Мойловы провокации рассказать... да видимо, плохо провайдер знал себя.
— Анатолий Максимович, — готовый к скандалу, начал запасаться воздухом Пьеро, — почему вы не оставите меня в покое? Неужели так трудно оставить меня в покое!
И, как перед дракой, снял огромные солнцезащитные очки.
Он повысил голос и этим привлек внимание посетителей музея. Удивленные лица выдвигались из-за паутины игрушечных лееров и бушпритов. Очевидно, им поднадоело созерцать дары моря. Любопытно, что бы они сказали, если б узнали, что за неполный рабочий день прапорщик Анатолий Хутчиш по собственной воле перелопатил столько пластов «флотской» информации, что теперь запросто мог садиться за написание «Большой Морской энциклопедии» в двадцати семи томах? Теперь от одного слова «шпангоут» у Хутчиша могла случиться морская болезнь.
— Ты кое-что перепутал, — обдав морозом, взглянул Хутчиш в обрамленные синяками глаза провайдера. — Ты собирался рассказать мне о деле на миллион долларов, а не истерики закатывать.
Анатолий водрузил мигом заткнувшемуся скандалисту очки на нос и вывел из музейного зала. Разочарованные зрители, которым было отказано в динамичном зрелище, вернулись к созерцанию статичных форм.
Вход в зал по бокам от дверей охраняли трехметровые латунные фигуры матроса и офицера- краснофлотца. Только здесь Петя опомнился и попытался вывернуться из веско лежащей на его плече руки. Куда там.
— Не рыпайся, дурик, — подмигнул мегатонник и неожиданно для Пети сам убрал руку. — Я ведь тебе добра желаю.
— А мне сказали, вы утонули, — ни к селу ни к городу признался Петя.
— Не дождутся, — успокоил лихой знакомый.
— Кто не дождется? — с самонадеянностью ночного мотылька Петя захотел приблизиться к огоньку тайны.
— Никто не дождется, — кратко обрубил концы блондин. — Говори лучше, зачем в музей пришел.
Так я тебе все и рассказал, подумал Петя. И его прорвало. Все выложил он вагонному знакомому. И про то, как для дядюшки Мойла ломал компьютерные пароли, и про то, зачем в Москву ездил. И про миллион долларов за дневники Вавилова, и про «дело врачей», и про то, что, по сообщению израильтянина, шифром в сейфе является название эсминца, кормовое украшение которого висит над парадной лестницей музея.
— Это «Гангут», что ли?
— 'Гангут', — вздохнул Пьеро, уже жалея, что выговорился.
Анатолий нехорошо прищурился, склонил голову и, глядя в упор в темные стекла Петиных очков, сурово порекомендовал:
— Не лез бы ты в эти дела, провайдер. Мой тебе совет. Если и дальше хочешь радовать мир своим существованием. Забудь о дневниках.
— Почему? — отступил на шаг компьютерщик, всеми фибрами души подозревая в знакомом
