довольные тем, что им удалось так быстро и легко справиться с проблемой туземцев.
– А не кажется ли тебе, – начал Дантон, – что может быть, ...э-э, лучшим выходом была бы... ассимиляция?
– Я это предлагала, – покраснев, сказала Анита.
– Правда? Значит, ты согласилась бы...
– Конечно, да, – не глядя на него, проговорила девушка. – Я считаю, что слияние двух могущественных рас принесло бы замечательные результаты. И потом... Ах, Данта, какие чудесные сказки и легенды рассказывал бы ты нашим детишкам!
– Я научил бы их охотиться и ловить рыбу, – подхватил Дантон, – показал бы им, как распознавать съедобные коренья, и многое другое.
– А ваши колоритные племенные песни, пляски, – вздохнула Анита. – Как все было бы чудесно. Я очень огорчена.
– Но должен же быть выход! – Может, мне поговорить со старейшинами? Неужели нет надежды?
– Никакой, – ответила Анита. – Я бы убежала с тобой, Данта, но нас ведь поймают, не сейчас, так позже.
– Они никогда нас не найдут, – уверил ее Дантон.
– Возможно. Я бы с радостью рискнула.
– Милая!
– Но не во мне одной дело. А твой несчастный народ, Данта? Хаттериты возьмут заложников и, если я не вернусь, поубивают их.
– Да нет здесь никакого народа! Нет его, черт меня возьми!
– Я тронута, что ты так говоришь, – нежно произнесла Анита. – Но нельзя жертвовать человеческими жизнями ради любви двух отдельных лиц. Ты предупреди своих соплеменников, Данта, чтобы не нарушали границу. В них будут сразу же стрелять. Прощай и помни, что тропа мира лучше, чем тропа войны.
Девушка убежала. Дантон долго смотрел ей вслед. Он и злился, что ее благородные чувства обрекли их на бессмысленную разлуку, и в то же время еще сильней любил ее за сострадание к его соплеменникам. То, что соплеменников не существует в природе, не умаляло заслуг девушки. Она ведь этого не знала.
Наконец он повернулся и побрел в глубь чащи.
Остановился он около тихого пруда, над которым нависли ветви гигантских деревьев. Черную гладь воды окаймляли заросли цветущего папортника; усевшись здесь, он стал раздумывать, как ему доживать свой век. Анита потеряна. Все связи с подобными ему оборвались. Ну что ж, ему никто и не нужен, утешал он себя. Он отлично проживет и в резервации; если захочет, снова посадит огород, будет опять высекать статуи, напишет новые сонаты, опять станет вести дневник...
– К черту! – крикнул он деревьям.
Он был сыт по горло сублимацией. Его влекло к Аните, тянуло к людям. Одиночество опротивело ему.
Но что же делать, Выхода, казалось, не было. Прислонившись к стволу дерева, Дантон задумчиво смотрел на неистово синее нью-таитянское небо. Если бы эти хаттериты не погрязли так в своих дурацких предрассудках, и не боялись так туземцев, и... План возник молниеносно, безумный, опасный план...
– Попробовать стоит, – подумал Дантон. – А убьют, так и ладно.
И он заспешил к пограничной меже.
Увидев, что Дантон приближается к лагерю, один из часовых направил на него винтовку. Дантон поднял руки.
– Не стреляй! Мне нужно поговорить с вашими вождями.
– Убирайся в резервацию! – крикнул ему часовой. – Не то буду стрелять.
– Но мне нужно видеть Симеона, – настаивал Дантон.
– Приказ есть приказ, – и с этими словами часовой прицелился.
– Стой, погоди-ка. – Из космического корабля вылез хмурый, как туча, Симеон. – Что тут стряслось?
– Опять пришел этот туземец, – пояснил часовой. – Прихлопнуть его, сэр?
– Чего тебе нужно, – спросил Симеон Дантона.
– Я пришел, дабы возвестить вам, – громовым голосам начал Дантон, – объявление войны!
Лагерь всполошился. Через несколько минут все мужчины, женщины и дети сгрудились около корабля. Старейшины – группа седобородых старцев – держались с краю.
– Ты ведь принял мирный договор, – заметил Симеон.
– Мы, вожди племен, живущих здесь, на острове, – выступая вперед, заявил Дантон, – обсудили договор и находим, что он несправедлив. Нью-Таити – наша. Она искони принадлежала нашим отцам и отцам наших отцов. Здесь растили мы детей, сеяли злаки и собирали плоды хлебного дерева. Мы не хотим жить в резервации!
– Ах, Данта! – воскликнула, выходя из корабля, Анита. – Я ведь просила тебя принести твоему народу мир.
– Они не послушались бы меня, – ответил Дантон. – Все племена поднялись. И не одни только цинохи, мой народ, но и дровати, лорогнасти, ретелльсмбройхи, виттели. Я уже не говорю о зависимых и малых племенах.
– И много у вас народу? – спросил Симеон.
– Пятьдесят или шестьдесят тысяч воинов. Но, конечно, не у каждого есть винтовка. Большинству придется довольствоваться более примитивным оружием, вроде отравленных дротиков и стрел.
Тревожный ропот пробежал по рядам толпы.
– Многих из нас убьют, – бесстрастно продолжал Дантон. – Пусть: мы готовы к этому. Каждый ньютаитянин будет сражаться как лев. На одного вашего воина обрушится тысяча наших. Кроме того, к нам, конечно, примкнут наши родичи с соседних островов. И каких бы жертв и бедствий это нам ни стоило, мы опрокинем вас в море. Я сказал.
Дантон повернулся и горделиво зашагал к джунглям.
– Ну, а теперь-то можно прихлопнуть его? – взмолился часовой.
– Опусти винтовку, дурень! – рявкнул Симеон. – Погоди, Данта! Я думаю мы поладим. К чему нам зря проливать кровь?
– Я согласен, – степенно ответил Дантон.
– Чего вы требуете от нас?
– Равноправия.
Старейшины, не сходя с места, принялись совещаться. Симеон выслушал их и направился к Дантону.
– Это требование исполнимо. Больше вы ничего не хотите?
– Нет, больше ничего, – ответил Дантон. – Если, разумеется, не считать того, что для скрепления договора главенствующим родам хаттеритов и ньютаитян надлежит связать себя нерасторжимыми узами. Мы предлагаем брак.
Старейшины опять посовещались, и военачальник получил новые наставления, столь сильно взволновавшие его, что на шее у него вздулись жилы. Впрочем, Симеон усилием воли овладел собой и, поклонившись в знак повиновения старейшинам, прошествовал к Дантону.
Старейшины уполномочили меня, – сказал он, – предложить тебе кровное братство. Мы с тобой, как представители главенствующих родов, смешаем кровь и после свершения этой трогательной, чисто символической церемонии преломим хлеб, посыплем его солью...
– Э, нет, – ответил Дантон. – У нас на Нью-Таити такое не принято. Я настаиваю на браке.
– Но, черт возьми, любезный...
– Таково мое последнее слово.
– Мы никогда не согласимся! Никогда!
– Значит, будем воевать, – объявил Дантон и удалился в джунгли. Он и впрямь был не прочь начать войну, хотя и не представлял себе, каким образом один-единственный туземец сможет вести военные
