Глава 5
Если бы Пьера де ла Барра не поразила в самое сердце прелесть мадемуазель Рене, он сумел бы извлечь для себя некую пользу, прислушавшись к болтовне во дворе. Но вместо того, чтобы смешаться с остальными гостями, он искал уединения в саду, по другую сторону здания. Там, прислонясь к стволу яблони, он томился, глядя затуманенным взором вдаль и ощущая некую сладкую муку, которой, правда, и раньше бывал подвержен, но всякий раз она казалась ему новой и более сильной. В такие минуты он преображался: из дерзкого становился кротким и смиренным, из самоуверенного — робким и застенчивым. Любовь не подкрадывалась к нему тайком, постепенно, нет, она налетала бурeй и мгновенно повергала его в экстатический транс.
С Рене, конечно же, не смогла бы сравниться ни одна из девушек, которых он когда-нибудь видел, даже самая красивая! Черт побери, наконец-то он нашел свой идеал! Она напоминала ему весенний цветок. В своих грезах он сравнивал её с резедой, ландышем, незабудкой и фиалкой. Роза в этот перечень не входила, ибо была слишком банальна. Какие у неё прелестные маленькие ножки, кажется, они едва касаются грубой земли, — так, как касается её зефир! А глаза! О небо, что за глаза! Чистейшего орехового цвета? Нет, нет… Похожие на родниковую воду в тени папоротников. И что за восхитительный голосок! Мягкие интонации этого голоса, произносящего: «Да, госпожа матушка», журчали в ушах Пьера, словно ручеек по камешкам. А что сказать о дуге её губ, подобной луку, о нежной полноте щечек…
Cлучайно взглянув в окно, Ги де Лальер подозрительно нахмурился при виде нашего мечтателя. С чего бы этому щенку шататься здесь в одиночестве? Время уже близилось к пяти — часу ужина — а Ги все ещё не решил, как от него отделаться. По знатности ему полагалось бы сидеть за главным столом, ибо, хоть он всего лишь стрелок, происхождение у него не менее благородное, чем у большинства гостей. Однако достаточно того, что придется дурачить старого лиса де Воля, не хватало ещё беспокоиться из-за этого самонадеянного молокососа! Кроме того, за столом и так будет не повернуться.
Де Лальер устроил так, чтобы врачу и секретарю маркиза подали ужин в другой комнате, вместе со всей остальной свитой. Так что их удалось вполне надежно изолировать. А теперь надо найти какой-нибудь благовидный предлог, чтобы убрать из-под ног и де ла Барра — и при том ни в коем случае не обидеть. У обиды зоркий глаз…
Ги мельком заметил Рене, проходившую через дальний конец коридора, тут же у него возникла идея, и он подозвал сестру к себе. Он был старшим братом, тридцатилетним мужчиной, и его власть над нею почти равнялась родительской.
Он кивнул головой в сторону окна.
— Посмотри-ка вон туда. Видишь этого юного петушка?
— О да, братец мой.
— Мне нужно, чтобы ты оказала мне услугу.
Ги кратко объяснил положение, хотя постарался умолчать о главном: ему не хотелось иметь за столом ещё одного королевского шпиона. Если Рене займется де ла Барром, проблема решится сама собой. Мальчишка будет польщен, и одновременно от него удастся отделаться.
Рене скрыла волнение.
— Но как?..
— По правде говоря, я предоставляю это тебе. Уважаемая мадемуазель, если у вас не хватит смекалки накормить молодого человека и занять его на пару часов, то вы годитесь только в монашки.
— А что мама скажет?..
— Маме я объясню. А теперь поспеши, пока он один. Да нечего тебе прихорашиваться, — добавил он, заметив, что Рене потянулась руками к своему головному убору. — Ты и так красавица.
Она выглядела более чем красавицей в глазах ослепленного Пьера, когда её шаги по садовой дорожке спугнули его грезы, и он увидел, что предмет его мечтаний приближается к нему наяву, предшествуемый собачкой. Это было чудо. Он почти не надеялся увидеть её ещё раз; но лицезреть её сейчас, и притом одну — это уже смахивало на колдовство. Пораженный чарами, он мог только молча взирать на нее.
Рене, со своей стороны, ещё никогда в жизни так не трепетала. Она выросла в деревне и могла по пальцам одной руки пересчитать юношей равного с ней положения, которых встречала, — о знакомстве вообще говорить не приходилось. Даже увидеть кого-то из них было целым приключением. Но познакомиться с юношей, встретиться наедине, без бдительного ока госпожи матушки, да ещё не с кем-то вообще, а именно с ним… это такое головокружительное событие, что она и думать о подобном не осмеливалась.
Перед Блезом она могла гордо вскинуть голову при упоминании о Пьере де ла Барре; но юноша неизменно присутствовал в её мыслях с той самой минуты, когда, перепрыгнув пруд, чуть было не свалился ей на голову. Она находила его очень мужественным и привлекательным. Одет он был превосходно. Ей нравились его кудрявые короткие волосы, вздернутый нос, ямочка на подбородке. Больше всего запомнилась — и пересиливала все прочие впечатления — его уверенность светского человека, придворный тон, от которого она чувствовала себе маленькой невежественной деревенской мышкой.
Сначала ей хотелось броситься наутек, но уж больно чудесный представился случай. Когда она шла по дорожке, у неё дрожали коленки. Сердце билось как-то странно. Она чуть не побежала вприпрыжку, но вовремя сдержалась.
От застенчивости каждый из них неверно оценивал другого. Девушке его пристальный взгляд показался высокомерным; а зачарованный Пьер видел в ней принцессу, а себя ощущал жалким прислужником. Юноша забыл поклониться; она забыла уроки матери или, вернее, мысль о них сбила её с толку.
— Монсеньор, — начала было она, но, спохватившись, поправилась: — Мессир…
— А?.. — выдохнул Пьер.
— Мсье, — снова поправилась она, — меня послали пригласить вас на ужин… Я хочу сказать, если бы вы оказали любезность… — Ей казалось невозможным выразить свои мысли в словах. — Если бы вы снизошли…
— Конечно, мадам, — поспешно ответил Пьер, — я хотел сказать — конечно, мадемуазель…
Она вспыхнула. Да он над нею насмехается!
— Ну, сударь, если вы предпочитаете быть развязным…
— Развязным? — Пьер просто задохнулся. — С вами, мадемуазель?
Рене бросилось в глаза, что он выглядит по-настоящему удрученным, и эта мысль придала ей смелости.
— Я имела в виду, что ужин готов. Но за столом в главном зале, там одни старики… — Для Рене к этой категории относился всякий, кому уже стукнуло двадцать пять. — Не согласитесь ли вы поужинать со мной?
— Черт побери! — У него вспыхнули глаза. Несомненно, это только сон!
— Не соглашусь ли я… — повторил он.
— Да.
— Где?..
— Ой, где угодно. Может быть, вот здесь, — она показала рукой, — в беседке. Я сейчас принесу корзинку.
По его виду она поняла, насколько он потрясен тем, что молодая девушка из хорошей семьи таким вот образом буквально бросается ему на шею.
Ей захотелось плакать. Если он сейчас отпустит какую-нибудь придворную шуточку, она точно расплачется.
— О господи Боже, мадемуазель, — пробормотал он, запинаясь, — это был бы верх блаженства. Я не смел надеяться… Это был бы верх блаженства, мадемуазель.
Наконец-то с глаз Рене спала завеса. По тону голоса можно было безошибочно угадать его состояние. Она вдруг улыбнулась ему:
— Ну, тогда я пошла за корзинкой.
И, пытаясь не спешить, чуть не вскачь пустилась обратно по дорожке, ещё более возбужденная,
