наслал.
— Неужели вы не позволите мне её повесить? — взмолилась Рене.
Мать притворилась, что колеблется, но потом кивнула. Она увидела в этом ниспосланную небом счастливую возможность дать дочери ещё один урок. И, кроме того, никто не посмеет отрицать, что подкова в самом деле приносит удачу.
— Я позволю, — объявила она, — но при одном условии: ты будешь со всем вниманием относиться к нашим занятиям, пока не появится этот самый поклонник. Иначе я её выкину, ибо без хороших манер ты не сможешь его удержать и навлечешь на наш дом позор и бесчестье. Договорились?
Тактика оказалась верной. У Рене загорелись глаза:
— Я буду стараться!
— Хорошо! Повторим вначале простые вопросы. Предположим, что здесь появляется твой поклонник. Он граф или барон. Вот он входит. — Мадам де Лальер повелительно указала на дверь: — Он стоит там!
Призвав на помощь всю свою фантазию, Рене безмолвно уставилась на воображаемого кавалера.
— Ну, — поторопила её мать, — что дальше?
Рене неуклюже сделала реверанс.
— Фи! Что ты дергаешься, словно в холодную воду присела? Он же тебя за птичницу примет. Еще раз — и помедленнее!
На этот раз Рене согнула колени, медленно присела и плавно поднялась.
— Намного лучше. Ну, а дальше? Как ты будешь к нему обращаться? Даже люди хорошего воспитания иногда этим пренебрегают, но ты должна строго следовать правилам.
— Мсье…
— Можно, конечно, и так. Но более подобает называть графа или барона…
— Монсеньор.
— Верно. Конечно, «мсье» можно сказать о человеке любого происхождения — и о принце, и о простом дворянине: например, «мсье де Бурбон», «мсье де Вандом», но обращаясь к аристократу высокого ранга, обычно говорят «монсеньор». Ну, а теперь предположим, что твой поклонник — рыцарь, тогда ты скажешь?..
— Мессир.
— Правильно. А как обратиться к простому дворянину, вроде твоего отца?
Рене перебила:
— Я предпочла бы мужа как раз такого положения, матушка. Мне не нужен высокородный и могущественный сеньор. При нем я чувствовала бы себя слишком ничтожной.
— Ну, ты для такого и не подходишь, — сухо заметила мать. — Однако отвечай на мой вопрос.
— Дворянину я сказала бы «мсье» или «мессир».
— Хорошо. А если он, допустим, доктор или адвокат?
— Ой, нет, — воскликнула Рене.
— Конечно, нет, но допустим.
Девушка сморщила носик:
— Мэтр.
— Хорошо, мой друг. Не будем огорчать тебя сьером Жаном, торговцем, или сьером Жаком, арендатором. Но представь себе, что твои поклонники, которые занимают разное положение, все одновременно явились засвидетельствовать почтение твоему отцу — хоть это, ручаюсь, и невероятно. Как следует принять их? Как рассадить их в главном зале? Это не так просто…
Со двора до них донесся приглушенный стенами лай Клерона. Кукареку вскочил на ноги; мадам де Лальер запнулась; темные глаза Рене широко раскрылись.
— Кто-то едет, — прошептала она. — Клерон не обращает внимания на пустяки. Он лаял почти так же, когда в полдень подъехал мсье де Норвиль. Только на этот раз дружелюбнее…
Мать пожала плечами, но во взгляде её появилась задумчивость.
— Вероятно, это по делам герцога или по поводу сегодняшнего вечернего собрания. Война носится в воздухе, помилуй нас, Господи! Похоже, у нас отныне будет достаточно гостей… Тем более следует обучаться хорошим манерам, — добавила она. — Ну, значит, как я сказала…
Клерон залаял чаще. Маленькие ножки Рене беспокойно заерзали, как будто кафельный пол под ними раскалился.
— Ах, мадам, позвольте мне только разочек выглянуть в окно, что выходит во двор. Я сразу же вернусь. Одну только минуточку…
И старшая де Лальер сдалась. К тому же ей и самой было любопытно.
— Ну хорошо, — согласилась она.
Рене и Кукареку исчезли. Взметнулся вихрь юбок, раздался быстрый топоток ног через большой зал, мелкой дробью застучали каблучки по винтовой лестнице южной башенки.
— По крайней мере надень чепец как следует, — воззвала в пустоту мадам де Лальер. — Он у тебя съехал на самый затылок! Боже праведный, ну не девчонка, а просто кузнечик!
Она с улыбкой поднялась со скамьи, как всегда, неспешным шагом пересекла соседнюю комнату и подошла к окну, выходящему во двор.
За закрытыми дверями главного зала на первом этаже три дворянина рассматривали карту. Хоть и примитивно нарисованная, она тем не менее достаточно верно изображала центральные и восточные провинции Франции, а также лежащее за её восточной границей герцогство Савойское2. Карта эта представляла главным образом огромные владения Карла, герцога Бурбонского и принца крови, который носил ещё и высшее воинское звание коннетабля — верховного главнокомандующего.
Старший из дворян что-то показывал на этой части карты, прижимая большой палец к бумаге так сильно, что побелел ноготь.
— Бурбонне, — перечислял он, — Ле-Форе, Овернь, Ла-Марш, Божоле, Ле-Домб, Жиан, горы Ардеш… Что за владения! Королевство в королевстве! И кто-то надеется, что монсеньор герцог передаст их матери короля по несправедливому приговору бесстыдного, бесчестного суда! И это в то время, как всеми договорами и указами установлено, что женщина не может наследовать указанный домен!3 Однако герцог понимает, что у него нет никаких шансов противостоять интересам короля…
Говоря, он глухо постукивал по карте кулаком. Его лицо с крупными чертами, грубо высеченными, как на старой скульптуре, обрамленное седеющими волосами до плеч, ровно подстриженными на лбу, было краснее обычного. В этом мрачном, плохо освещенном пустом зале, украшенном только старомодными доспехами и оружием, которые в беспорядке висели на одной из стен, Антуан де Лальер, сеньор Лальера, производил впечатление человека из прошлого. Подобно большинству дворян, он вполне мог позволить себе модную бархатную шляпу, однако на нем был старый, весь в пятнах берет из домотканого сукна, какие носили лет сорок назад, — такой, наверное, мог надеть Людовик Одиннадцатый4. Прочая его одежда, хоть и не столь древнего вида, была подчеркнуто, почти вызывающе старомодной. Ибо консерватизм поистине являлся его принципом и непоколебимым убеждением.
Полной противоположностью выглядел привлекательный дворянин, который сидел справа от него и согласно кивал головой, когда де Лальер ударял кулаком по карте. Впрочем, слово «привлекательный» по отношению к Жану де Норвилю, доверенному лицу герцога Бурбонского, следовало бы рассматривать как умаление его достоинств. Он был настоящий красавец — блондин с ангельской внешностью, в которой, однако, не замечалось ни капли женственности. Его коротко подстриженные волосы имели легкий рыжеватый оттенок, несколько сильнее выраженный в модной юношеской бородке. Глаза, в зависимости от освещения, меняли цвет от сапфирово-синего до черного; их цвет, казалось, отражался в сапфире перстня. Весь он, от белого пера на шляпе до швов на туфлях с квадратными носками, являл собой образец совершенства.
Единственное, что, вопреки всем стараниям де Норвиля, портило его ангельский вид, — это
