мрачным и неудобным, более напоминавшим тюрьму, чем дворец.
Прокладывая себе дорогу через толпу, то и дело роняя «позвольте» или «с вашего разрешения», Блез подумал, что эта резиденция выглядит довольно убого по сравнению с более современным дворцом в Амбуазе или новейшим в Блуа, сохранившимися в его памяти.
Наконец паж остановился перед дверью; стрелок-гвардеец с вышитым на плаще королевским гербом шагнул в сторону, пропуская их.
За дверью, в длинном, готического стиля зале они увидели две группы мужчин и женщин.
Блез заметил, что вокруг королевы — Клотильды Французской, которая явно не была центральной фигурой, а выступала на втором плане, было гораздо меньше людей. К двадцати четырем годам королева Клод уже выполнила свою функцию племенной кобылы трона, принеся королю семерых детей, и эта тяжкая работа истощила её силы. Свекровь, Луиза Савойская, её изводила, король ею пренебрегал; она выглядела бесцветной и болезненной, и на ней уже словно лежала печать надвигающейся смерти. Люди почитали её — и не замечали, как привычную вещь, нечто само собой разумеющееся.
Центром, притягивающим всеобщее внимание в этом зале, была мать короля. Ожидая её воли у дверей, Блез поневоле забыл обо всех остальных.
Луиза Савойская была худая, сухопарая женщина сорока семи лет, твердая и острая, как сталь. Невзгоды, перенесенные в юности, конфликты с могущественными противницами — Анной де Божэ и Анной Бретонской32, — против которых она сумела выстоять и которых пережила, воспитали в ней непоколебимую волю.
На её худом лице с плотно сжатыми губами, маленьким подбородком и пепельно-серыми щеками прежде всего бросался в глаза прямой, массивный нос — признак ограниченных и честолюбивых устремлений. Впрочем, цену гибкости и хитрости она тоже хорошо знала. Серые глаза под отечными веками, глядевшие скорее уклончиво, нежели открыто, и тонкие, в ниточку, брови делали отчетливее тень коварства на этом лице.
Заметив, что пришли де Лальер и паж, она послала дворянина проводить Блеза в соседнюю комнату — небольшой кабинет, — где, как она сказала, вскоре поговорит с ним.
Следуя за блестящим провожатым, ни на миг не забывая о своей грязной с дороги одежде, Блез шагал вдоль длинного зала, невольно держась поближе к затянутой гобеленом стене. Ему казалось, что на него обращена целая батарея глаз. Звон его шпор, стук сапог по кафельному полу, бряцание меча словно отдавались громом по всему залу. К несчастью, ему пришлось проходить по той стороне, где находилась королева со своими придворными дамами, и он не мог миновать их, не остановившись для поклона. Страшно волнуясь, он повернулся к ним, преклонил колено и подмел шляпой плиты пола. Королева, занятая разговором, даже не взглянула на него.
Однако, когда Блез выпрямился, глаза его на миг задержались на лице молодой женщины, с которой беседовала королева. И он тут же забыл о своем смущении.
Сомневаться не приходилось: это была девушка с миниатюры. Его случайный взгляд замер и стал пристальным. Она оказалась выше, чем ему представлялось, но он не мог не узнать это точеное, правильное лицо, эти овальные, магнетические глаза, которые сейчас казались ярко-зелеными, эти прямые брови, разлетающиеся кверху, к вискам, и придающие лицу легкий оттенок пикантности. То же загадочное выражение, которое поразило его на портрете, сохранялось на её лице и сейчас, хотя она как будто с полным вниманием слушала медлительную, вялую речь её величества.
Прошло не более нескольких секунд, и Блез отвернулся. Он был рад, что она не заметила, как он разглядывал её.
Войдя в кабинет, он чуть задержал своего спутника — как раз настолько, чтобы успеть спросить:
— Кто эта дама, с которой беседовала королева?
— Миледи Анна Руссель, — улыбнулся дворянин. — Состоит при королеве, но это редко когда мешает ей состоять при короле… во время охоты…
— А-а, — кивнул Блез. — Дьявольски красивая девушка.
— Согласен с вами, — сказал дворянин, удаляясь. — «Дьявольски» — самое точное слово…
Оставшись один, де Лальер с минуту гадал, что тот имел в виду. Хотя для него лично это не имело никакого значения. Важно было другое: теперь он сможет определенно подтвердить, что Анна Руссель — это невеста Жана де Норвиля, если король задаст ему такой вопрос…
И тут же его мысли обратились к предстоящей беседе с Луизой Савойской. Вероятно, решил Блез, герцогине хочется знать, что он может сообщить о состоянии дел в Бурбонне и Форе, и, как регентша Франции, она имеет полное право получить эти сведения даже раньше короля.
Но то, что столь незнатный дворянин, как он, будет принят для личной беседы самой великой принцессой, — это поразительное событие. Он вытащил из-за пояса перчатки для верховой езды и, как мог, наскоро сбил пыль с сапог и дорожных штанов. Собирался соскрести кусок присохшей грязи с рукава камзола, но в эту минуту открылась дверь.
Герцогиня Ангулемская вошла в сопровождении прилизанного, вкрадчивого старичка, в котором Блез узнал канцлера Антуана Дюпра. Она отослала пажей, подождала, пока за ними закроется дверь, и лишь после этого жестом подозвала к себе де Лальера.
Блез преклонил колено и поцеловал край её платья.
— Добро пожаловать, мсье. — Знаком она велела ему подняться и тут же перешла к делу. — Мне сообщили, что вы привезли письмо от маркиза де Воля к королю. Дайте его мне.
Требование прозвучало, словно удар грома. Оно мгновенно избавило Блеза от всякого смущения, поставив его перед лицом смертельной опасности. Он готов был ответить на все вопросы как можно лучше, но не мог отдать письмо, которое ему велено было передать только в руки королю и которое, согласно королевскому приказу, он должен доставить ему сегодня вечером.
Но разве возможно отказать? Кто он такой, Блез де Лальер, чтобы ослушаться регентши Франции ради выполнения воли короля? Он сейчас, как крохотный мышонок между двумя огромными кошками; и в эту минуту одна из кошек держит его в когтях.
— Ну, что же вы, мсье? — резко сказала она.
— Мадам Регент, я вверяю себя воле милосердия вашей светлости… Не выполнить приказа короля, который велел мне отдать ему это письмо сегодня вечером, или оскорбить неповиновением ваше высочество? И так, и так — я виновен.
Она изобразила тонкую улыбку:
— Если я узнаю, что вы ослушались короля, я прикажу отрубить вам голову. Ладно, вы можете вспомнить, что я — мать его величества. Его воля — моя воля. Само собой, вы представите ему письмо вечером, как он повелел. А тем временем я желаю прочесть его.
Она протянула руку.
— Но печать, мадам… Что я скажу, когда…
— Вы ничего не скажете; вы будете держать язык за зубами. Печати можно восстановить.
Протянутая рука стала ещё более нетерпеливой.
Блез застыл. Может быть, он и совсем незнатный дворянин, но он — дворянин.
— Ваша светлость в данном случае не принимает в расчет мою честь.
Холодные синевато-серые глаза Луизы Савойской на миг взглянули в его лицо, потом скользнули в сторону, но от этого их взгляд не стал менее грозным.
— Слушайте, сударь, — произнесла она спокойным, лишенным выражения голосом, — я не привыкла дважды повторять свои приказания. Ваша честь тут ни при чем. Если я считаю нужным прочитать письмо мсье де Воля, то потому, что знаю: сообщение от него срочное и заслуживает большего внимания, чем может уделить ему сию минуту король, обремененный множеством дел. В этом случае, как и всегда, я забочусь о его интересах… Ну, долго я ещё буду ждать?
Блез расстегнул сумку. Дальнейшее упорство было бессмысленным, если только он не желал сыграть роль мученика из-за пустяка. Как и все прочие, он знал, что герцогиня обожает сына и посвятила свою жизнь его благу. Если вскрывать письма, адресованные ему, — позорное дело, то позорит оно её, а не посланца, который их доставил. В любом случае королю от этого вреда не будет. Если король заметит взломанную печать и потребует у Блеза объяснений, — ну что ж, тогда он скажет правду, что бы ни
