меняя угол наклона, и могут ударить вас, если вы не предугадаете их действий и не отклоните их приближения, использовав для этого рычажок, вмонтированный в руль. В то утро к «Юрию Цезарю» стояла очередь. Каждому хотелось принять участие в испытании — ведь директор находился тут же и внимательно наблюдал за действиями сотрудников.
Когда настал мой черед, мною овладел страх, ноги вдруг окаменели. С трудом убедил я себя, что этот «Юрий» — тезка моего друга и поэтому не подведет меня. Взгромоздившись на сиденье, я честно принялся за работу. Действовал старательно и внимательно, но от гири отклониться не удалось. К счастью, дело ограничилось небольшим кровоподтеком возле правого уха. У некоторых иродов травмы оказались посерьезней, четырех пришлось даже госпитализировать. В целом же испытание прошло успешно, директора все поздравляли.
После этого испытания я направился на второй этаж, в наш институтский медпункт, где уже столпилось немало иродов, получивших легкие травмы. Часа через полтора очередь дошла до меня, и медсестричка налепила на мой кровоподтек гигиенический пластырь. В этот момент в медпункт вбежала Главсплетня и сказала, что меня вызывают к аппарату. Я поспешил в коридор-курилку, где на столике стоит телефон. Меня вызывал Юрик.
— Серафим, я долго мыслил, — начал он взволнованным голосом. — Я вспомнил, что один наш мудрец так объявил: «Если ты отказался выполнить просьбу друга, то подойди к зеркалу и плюнь в свое отображение».
— И ты плюнул?
— Наоборот! Я по космическому мыслепроводу связался с Кумой и договорился. В субботу будь у меня в восемь утра. Летим! Ты на Фемиду, я — на Куму. Нас возьмет рейсовый звездолет.
— Значит, место мне забронировано? Надеюсь, мягкое?
— Не волновайся, Фима! Мудрец наш один так сказал: «Если юный спас жизнь кому — то, то и старики потеснятся ради него на почетной скамье». Но я об одном пронзительно тебя упрашиваю: поскольку на Фемиде тебе будет плачевно, то обещай мне, что, когда вернешься с нее, ты не назовешь меня сыном суки.
— Сукиным сыном, — поправил я иномирянина. — Обещаю!
Уточняя некоторые детали предстоящего путешествия, мы проговорили еще минут десять. И все это время в коридоре, покуривая «Шипку», околачивалась Главсплетня.
Я уже упоминал об этой конструкторше, а теперь уточню. На вид она даже аппетитная, сдобная — сплошной бюст. Но голос у нее какой-то лающий, будто она собаку живьем заглотала. Впрочем, не ее это вина. А виновата она в том, что вечно все о всех разнюхивает, перевирает на свой лад и затем распространяет это на весь ИРОД. Идет слух, что она и курить-то выучилась для того, чтобы на законном основании торчать в курильно-телефонном коридорчике и слушать чужие разговоры. И вот эта Главсплетня из тех вопросов и ответов, которыми я обменялся с Юриком, спрограммировала такую схему моего ближайшего будущего: 1) я решил плюнуть на работу в ИРОДе; 2) я развожусь с Настей и отбываю на Кавказ с одной богатой дамой, за счет которой буду существовать бесплатно и весело; 3) кроме того, все это дело пахнет какой-то тайной уголовщиной. Свои умозаключения Главсплетня быстро разлаяла по всем отделам, секциям и подсекциям, и, как водится, все ироды стали обсуждать их, причем каждый не замедлил выдвинуть свою вариацию и приобщить ее к делу. На другой день я заметил, что все со — трудники и сотрудницы поглядывают на меня с пронзительным интересом, а когда пошел в институтскую библиотеку и попросил библиотекаршу Кобру Удавовну выдать мне «Справочник по пространственным нормативам, то книгу-то эту мне выдала, но поверх нее зачем-то положила еще одну — „Уголовный кодекс“.
— Вы ошиблись, это не по моей части, — сказал я, возвращая ей «Кодекс». — Ведь я — не судья.
— Суд существует не только для судей, но и для подсудимых, — строго молвила Кобра Удавовна.
От посещения библиотеки на душе у меня остался какой-то мутный осадок. Чтобы избавиться от него, я решил заглянуть в секцию мебели к талантливой конструкторше Мадере Кагоровне. Она разработала проект утепленной кровати. Эта кровать, смонтированная из труб малого диаметра, имеет шланг, с помощью которого ее можно подсоединять к трубам парового отопления.
Приветливая Мадера Кагоровна на этот раз встретила меня хмуро. На вопрос, скоро ли опытный образец ее кровати будет запущен в производство, буркнула что-то невнятное. Смущенный ее странным поведением, я подошел к сидящему на подоконнике институтскому коту Лютику, погладил его и сказал, что мне очень симпатичны эти зверьки. Ведь недаром родители дали мне имя в честь кота.
— Они не сожалеют об этом? — сухо спросила Мадера Кагоровна.
— Сожалеют? А зачем им сожалеть? — удивился я.
— Но ведь они, сами того не зная, спрограммировали ваше будущее. Разве вам не известно, что на городском уголовном жаргоне слово «кот» адекватно словам «альфонс» и «сутенер»?
— Не понимаю, к чему этот разговор?! — воскликнул я.
— Ах, вы не понимаете?!
Наступила неприятная, вязкая пауза. Потом из другого конца комнаты послышался голос Пантеры Ягуаровны, конструкторши, проектирующей кресло, совмещенное с кухонным столом.
— Он не понимает! Он, представьте себе, даже слова такого не слыхивал — «сутенер»! — Пантера Ягуаровна встала из-за своего стола и, подойдя ко мне, спросила в упор: — А вы знаете, что такое содержанка?
— Ну, это из литературы известно, — ответил я. — Это были такие падшие женщины, которые за деньги становились любовницами зажиточных людей.
— А нам не из литературы известно, что у нас в ИРОДе есть падший мужчина — содержанец. И не стыдно?!
— Таким ничего не стыдно, — поддержала ее Мадера Кагоровна. — Таким ничего не стоит бросить жену и дочь ради престарелой растратчицы, у которой куры денег не клюют!
— Какая растратчица? Какие куры?! — воскликнул я в тоскливом недоумении. Но ответом мне было язвительное молчание.
Озадаченно-ошеломленный покинул я секцию мебели и направился в примерочную комнату, примыкающую к отделу одежды. Там в этот час было тихо. Я присел на диванчик и погрузился в печальные размышления. Но вскоре мое уединение нарушил Павиан Гориллович, дизайнер головных уборов. Начнем красовалась огромная меховая шапка — на манер кавказской папахи, только еще больше, пышнее и шире. По краям ее, справа и слева, приторочены два кармана, в которые можно засунуть ладони. Это усовершенствование имеет две положительные стороны: во-первых, не мерзнут руки, ибо шапка заменяет рукавицы; во-вторых, если руки засунуты в шапку, то ее никто не сорвет с вашей головы с целью похищения. Мельком взглянув на меня, Павиан Гориллович подошел к зеркалу, поднял руки, утопил ладони в шапке — и удовлетворенно улыбнулся; Но потом улыбка соскользнула с его лица, оно стало озабоченным.
— Чем это вы недовольны? — спросил я из вежливости. — Шапка — что надо! Пора хлопотать о патенте.
— Я и сам знаю, что пора. Но Афедрон Унитазович хочет, чтоб был еще один карман — внутри шапки. Для портмоне. А я опасаюсь, что это излишне осложнит конструкцию.
— Вы правы. Оттуда портмоне трудно будет извлекать.
