вареньем. — Я вам ужасно завидую, мальчики! У вас ведь школа при детском доме есть, скоро вы опять учиться начнете, а меня опять тетя в школу не пустит. К нам из уоно комиссия приходила тетю уговаривать, а тетя все говорит, что девочка должна иметь домашнее воспитание.
— А чего хорошего в школе, — угрюмо возразил Васька Крот. — Сиди да учись как дурак. Вот весной мы с Чухной в Крым деранем — это тебе не школа!
— Я бы тоже с вами, мальчики, куда-нибудь убежала, — задумчиво сказала Люся. — Только вы ведь на поезде убежите, а мне поезда и так ужасно надоели. Шумят и шумят все время, гудят и гудят… Я бы туда убежала, где никаких поездов нет — только пароходы и лошади.
— Таких местов на земле нет, чтобы поездов не было, — строго сказал Васька. Он беспризорничал с раннего детства, и вся его жизнь протекала возле станций, вокзалов и привокзальных толкучек.
— Вот опять поезд гудит! — обиженно протянула Люся. — Совсем нет покоя.
— Идем, — сказал мне Васька. — Это семьдесят третий идет. Придется нам около него бычков пособирать, раз ты папиросы старикам раздаешь.
— Это не семьдесят третий, это вертушка идет, — вмешалась Люся.
— Какая такая вертушка? — удивился я. — Сама ты вертушка.
— Это такой товарный, — нисколько не обижаясь, пояснила Люся. — Он по расписанию ходит, как пассажирский, — вот и называется вертушка. Он проходом через нашу станцию идет. А семьдесят третий через десять минут будет.
— Все равно надо идти, — грубо сказал Васька, слизывая с пальцев варенье. — Прогораем мы из-за стариков.
— До свиданья, мальчики, приходите! — Люся взбежала на маленький пригорок возле беседки, где были качели, и, мелькнув алым платьем, взметнулась ввысь, легкая, как огонек. Уже отойдя от забора, откуда-то сверху, с неба услышали мы, как она веселым голосом напевает:
Когда мы подошла к станции, мы увидели, что товарный поезд стоит.
— Всегда врут девчонки, — сказал Крот. — Уж я-то думал — Люська эта не врет, а и она врет. Сказала, что товарняк этот проходом идет, а он останавливается!
— Там народ у паровоза, гляди! — крикнул я. — Случилось что-то! Похряли туда!
Мы побежали вдоль поезда, мимо открытых платформ с крупным баллаcтировочным песком. У паровоза шумела толпа. И откуда столько людей набежало!
— Что там такое? — спросил я какого-то мальчишку моих лет.
— Старик под поезд самостоятельно кинулся, — торопливo c какой-то радостной готовностью выкрикнул мальчишка. — Я сам видел, ей-богу видел!
— Ври больше — возразил недоверчивый Крот. — Фигу с маслом ты видел.
— Ей-богу видел, своими двумя глазами видел, — обиделся мальчишка. — Я вижу — поезд подходит, а старик вдруг из садика выбежал и шарф на шее начал разматывaть. Быстро-быстро разматывает, потом прямо под колеса сиганул. Машинист сразу как затормозит…
— Идем домой, — сказал мне Васька. — Не будет нам удачи, раз тут старики под поезд сыплются.
Я знал, что Крот не может видеть крови и бледнеет даже при виде царапины. Но и мне не хотелось оставаться здесь и смотреть на то, что случилось. И вот мы пошли обратно в детдом. И опять мысли у меня шли вразнобой — как всегда, когда прыгаешь со шпалы на шпалу. Я думал об окурках, о ребятах из крысятника, о Люсе, о старике с шарфом.
— А ведь это мой старик под поезд кинулся, — тихо сказал я Ваське. — Я сразу догадался.
— Что значит «твой» старик? Ты что, откупил его, что ли? — сердито проговорил Васька Крот.
— Это тот старик, которому я папиросу дал, — ответил я.
— Отвяжись ты от меня со своим стариком! — крикнул Васька. — Надоело мне все! И ни в какой Крым не побегу! Сам убегай, дурак! А я учиться буду — вот и все! И школу кончу, и в вуз пойду, и буду агрономом! И буду работать там, где нет никаких поездов!..
— Чего это тебя так забрало? — удивился я. — Я ж ничего такого…
Весь остаток пути мы прошли молча. Пртом свернули с полотна и под кустом стали сортировать окурки и ссыпать махорку из «бычков» в жестяную баночку от монпансье. И тут Васька вдруг сказал:
— Ты правильно это сделал, что старику папироску дал. А то бы он каждую ночь к тебе стал шляться. А так он не придет.
— Я ж не знал, что так получится, — примиренно ответил я. — Знал бы, я ему все три папиросы дал бы. Может, тогда бы он и не кинулся под поезд.
— Все равно ты правильно сделал. Я зря тебя ругал.
Мы принесли в крысятник нашу добычу, и староста спальни Сенька Бас честно распределил ее между ребятами. А две хорошие, дорогие папиросы «Аллегро» он пустил по кругу, чтобы всем досталось дыма поровну.
Ночью мне снились лошади и пароходы, снилась Люся, взлетающая на качелях, как красный огонек. Приснился мне и старик. Он стоял и курил. Потом куда-то исчез.
Больше он мне не снился ни разу в жизни.
