«СГ» один, без воды и припасов. Я не смогу прожить девять месяцев. И одного не смогу. Даже если поймают мой сигнал бедствия и снарядят спасательную экспедицию, она не поспеет вовремя.
Отключив экран, я опустился в кресло.
Главное – без паники. Решение есть. Вот оно – здесь, в этой комнате. Гибернационная камера Шиндлера. Она способна поддерживать жизнь пациента практически вечно, и «челнок» с Земли спасет меня.
Правда, прежде, чем залечь в спячку, придется убрать труп Эрика и как-то от него избавиться. Посмотрев на саркофаг, я встал, подошел к нему и замер, словно громом пораженный. Камера работала. На табло светилось сорок ударов сердца в минуту, температура – шестьдесят восемь. Дыхание слабое, но равномерное.
А я-то думал, что убил Мэдисона. Конечно же, я убил его! Но брат вернулся к жизни. «Мне отмщение...»
Я задрожал. Потом способность трезво рассуждать вернулась. Скорее всего, в нем еще теплилась искорка жизни, и камера Шиндлера сделала все, что необходимо для ее сохранения.
Мои колебания длились не дольше секунды. Почему бы не повторить то, что однажды уже было сделано? Только на этот раз без осечки. Эрику придется снова умереть.
И нечего тянуть, надо действовать. Я взялся за дверцу, отомкнул запор. На дисплее загорелось предостережение: «Преждевременная разгерметизация опасна для жизни больного!» Приборы камеры развили бурную деятельность, всеми доступными способами поддерживая доверенную им жизнь.
Я пренебрег предупреждением. В борьбе против меня даже это чудо техники обречено на поражение. Я знаю гораздо больше способов умерщвления, чем оно – способов не дать умереть.
Дверца сопротивлялась, но в конце концов поддалась. Сражаясь с ней, я вдруг рассмеялся, сообразив, что Эрик жив лишь потому, что я его еще не убивал. Эта мысль показалась мне столь же нелепой, сколь железной была ее логика. Ведь если в результате опыта Джермани меня отбросило на девять месяцев в прошлое, то в это время Эрик был еще жив. Но ничего, это дело поправимое.
Окаменев, я уставился внутрь камеры. Стало ясно, что мне не выйти победителем. Действительность оказалась не такой простой, как я думал.
Мне не выйти победителем. Я не смогу победить, сколько бы ни оставался здесь и что бы ни делал в этой комнате. Слишком силен квантовый дракон, острыми когтями терзающий ткань действительности. Он непобедим.
Томас Мэдисон, пророк, выдуманный Эриком и мной, исчез. Когда-то между нами возникла шутливая перепалка – кому из двоих быть воплощением Живого Слова. Спор разрешило подбрасывание монеты. Элементарное случайное событие. Томасом Мэдисоном стал Эрик.
Томас Мэдисон больше не существует, а Эрик, вероятно, мертв. Или его никогда не было в этой вселенной. Но живой, из плоти и крови, человек, безмятежно воззрившийся на меня из саркофага, был мне хорошо знаком.
Я часто видел его в зеркале.
Замысел этого рассказа возник непосредственно из работы Ильи Пригожина, цитированной в эпиграфе, причем эпиграф этот в равной степени подходит и для самой статьи. Хотя работа представляет собой строгое описание научных фактов, а рассказ – всего лишь выдумка, многим может показаться, будто религиозный вождь, объегоривший невежественных фанатиков на полсотни миллиардов, – куда правдоподобнее непостижимых выкрутасов квантовой теории.
Итак, рассказ родился главным образом из статьи, но не только. Имелся и другой источник. Несколько лет назад издательство «Дорсет Пресс» выпустило новое издание книги Спрэга де Кампа «Инженеры древности». Полистав ее, я поразился упорному стремлению египетских фараонов возводить себе гигантские усыпальницы. В их распоряжении были только песок, камень и человеческий труд, но грандиозные пирамиды построены и стоят по сей день.
Я попытался представить себе, чем мог бы переплюнуть фараонов современный магнат, к услугам которого – преимущества телерекламы, неограниченные средства и новейшая технология. Что и где решил бы он построить, дабы произвести максимальный эффект? Какое сооружение можно считать сегодняшним или завтрашним эквивалентом египетских пирамид?
И меня посетило видение огромного сияющего распятия, ежевечерне вспыхивающего на небосводе. Сразу пришло на ум и название – «Слава Господня». Остальное довершила моя личная глубокая подозрительность ко всякого рода телеевангелистам.
Персонаж, от лица которого ведется рассказ – отвратительнейшая личность, да и вообще, вся история чудовищна. Впервые публикуя опус в азимовском журнале, я попросил предпослать ему специальное заявление, дабы автора не смешивали с этим типом. Хотелось бы повторить оное и здесь.
