Вяленый пидор

Александр Шленский. Вяленый пидор

Эту солнечную взвесь

С тонких пальцев не уронит

Здесь тебя никто не тронет

Здесь тебя никто не тронет

Здесь…

Юлия Рафаэльевна

Во многой мудрости много печали, и умножающий познание умножает скорбь.

Царь Соломон

Стою на асфальте, в лыжи обутый,

То ли лыжи не едут, то ли я ебанутый…

Народное творчество

Погожим октябрьским ранним вечером студент медицинского института Миша Шляфирнер вышел со стадиона «Буревестник», окончив занятия по физкультуре. Из трех часов занятий первый час был посвящен обязательной разминке, прыжкам в длину с разбега в яму с влажным песком, отжиманиям от асфальта на счет, подтягиванию на перекладине и бегу с ускорениями. Зато в течение двух оставшихся часов ребята всласть, до изнеможения пинали тугой футбольный мяч и гоняли его по огромному стадиону, залитому косыми лучами октябрьского солнца. Часть ребят осталась на стадионе, ожидая своего тренера: у них по расписанию была тренировка по легкой атлетике. Это были спортсмены, для которых побегать на обычном занятии по физкультуре было не более утомительно, чем прочим студентам сбегать в пивную. Побегав на благо физкультуры, эти крепыши собирались теперь побегать во славу советского спорта. Остальные студенты ушли в раздевалку, залезли под сомнительный душ, температура которого не располагала ни к одной лишней секунде стояния под ним, оделись, и распрощавшись, разбрелись со стадиона, кто домой, а кто в общежитие, заменявшее им дом. Первых ждал дома родительский борщ и гречневая каша с мясной поджаркой, а вторых – вечные студенческие бутерброды, неизменный чай из плохо отмытой кружки, а ближе к вечеру кое-что и покрепче. Однако студент-второкурсник Михаил Шляфирнер, поступивший в институт с первой попытки, был образцовым юношей из интеллигентной семьи, и в свои восемнадцать лет ни разу не пробовал напитка крепче жигулевского пива.

Миша шел по улице, направляясь к пивной, расположенной неподалеку, и высокая стена стадиона оставалась все дальше позади, становясь все ниже и открывая все больше прозрачного, бархатно-голубого темнеющего неба, в котором уже почесывались, просыпаясь, невидимые пока звезды. Заходящее, но еще довольно яркое, по-осеннему бледное солнце неожиданно бочком залезло за край далекой стены стадиона, словно играя с Мишей в прятки, и тотчас от стены вдоль улицы пролегла нескончаемо длинная густая тень, как молчаливый авангард подступавших сумерек. Несмотря на быстро потемневший асфальт под ногами, Мише казалось, что на улице еще вполне светло, потому что небо было ясное, а воздух чистый и прозрачный. После муторного дождливого сентября с его ватно-марлевыми туманами и грустным заплаканным небом, октябрь был чист и прозрачен, как ледяная сосулька под крышей. Правда, не такой холодный, как сосулька. Нет, пожалуй, сосулька тут совсем ни при чем. Октябрь был прозрачный, чистый и холодный, как жигулевское пиво, которого Миша собирался попить, чтобы восстановить водный баланс своего молодого организма, потерявшего с потом значительное количество жидкости.

Миша шел, едва заметно прихрамывая, у него немного ныла левая нога – видимо слегка потянул сухожилие. Тем не менее, юноша ощущал бодрость и приятную усталость во всем теле и чувствовал себя гораздо лучше, чем утром, после обязательной политинформации, на которой освещались детали международной политики Советского Союза и конечно же роль лично Леонида Ильича Брежнева в развитии социализма и сохранении мира на планете.

Когда на политинформациях и на комсомольских собраниях комсомольцу Мише приходилось упоминать имя Леонида Ильича Брежнева, или его упоминал кто-то другой, у Миши внутри всякий раз появлялось ощущение, которое испытывает птица аист, только что проглотившая крупную лягушку. Лягушка уже внутри, но она еще не поняла, что ее съели, и поэтому продолжает отчаянно брыкаться и прыгать в аистячьем животе. От этого ощущения Мише становилось несколько не по себе. Холодная скользкая лягушка своими прыжками не давала Мише нормально дослушать чужой доклад, и что еще прискорбнее, спокойно дочитать свой собственный.

А вот когда студенты-одногруппники упоминали холодное пиво, Миша наоборот воодушевлялся, и лягушка в животе не появлялась. Если бы кто-то поставил на вид комсомольцу Михаилу Иосифовичу Шляфирнеру, что он относится к холодному пиву гораздо лучше, чем к Генеральному Секретарю ЦК КПСС, четырежды Герою Советского Союза, Миша бы был очень сконфужен, потому что ему абсолютно нечего было бы возразить. По счастью, никто ему это на вид не ставил, видимо по той простой причине, что никто не догадался сравнить ценность того и другого для человека, а если бы кто-то даже и догадался, то он и сам был бы сконфужен ничуть не меньше.

Частое посещение лягушкой Мишиного живота не пошло ему на пользу, и по прошествии нескольких месяцев Миша стал замечать какое-то тоскливое и непонятное нытье под ложечкой, которое неизменно появлялось во время политинформации. Сосущие и тянущие спазмы в животе, отдающие в шею и в затылок, возникали примерно в середине политинформации и не проходили до самого ее конца, а потом держались еще примерно часа полтора, и в конце концов Миша решил, что у него гастрит или язва желудка. Он записался на прием в студенческую поликлинику, где ему назначили анализ желудочного сока и контрастную рентгенографию желудка. Миша сперва мужественно проглотил тошнотворный резиновый зонд с ребристым металлическим набалдашником, а на следующий день выпил стакан препротивнейшего бария, делая один, два или более глотков по команде рентгенолога. И анализы, и рентгенограммы вышли совершенно нормальными – хоть в космос отправляй.

Потом Миша неожиданно для себя открыл, что нытье под ложечкой связано не с самим по себе желудком, а скорее, с настроением. Подложечная область почему-то реагировала на огорчения, неудачи и потрясения, но не на все, а только на такие, которые имели своим следствием тоску и грусть. Миша мало по малу вспомнил, что тоскливая, ноющая боль в эпигастральной области, без четкой локализации, появлялась не только после политинформации, но и после других событий. В первый раз это ощущение появилось, когда на занятии по нормальной анатомии приступили к препарированию нового трупа. Труп был среднего возраста, и его звали Витя. Это имя было выколото на внешней стороне его правой кисти. На другой кисти было выколото слово «ЗЛО». По рассказам приблатненных приятелей – соседей по двору – Миша знал, что это не просто слово, а сокращение, и расшифровывается оно: «За все легавым отомщу». На стопах татуировки были гораздо веселее. На левой стопе синела фраза «Они устали», а на правой можно было прочитать окончание предложения: «но до пивной дойдут».

Мишины ноги тоже изрядно устали после беготни, прыжков и футбола, но они бодро несли его к пивной, которая стояла всего в квартале от стадиона. Миша представил себе вкус холодного пива с солеными сушками и немного прибавил шагу.

Разумеется, нытье под ложечкой возникло у Миши вовсе не от страха перед трупом – трупов Миша не боялся и препарировал их лучше всех в группе, особенно сосудисто-нервные пучки, где требуется особая осторожность. Нытье под ложечкой началось после того, как Миша случайно посмотрел трупу в лицо. Именно в лицо, как живому человеку, а не на лицо, как