официальный статус при королеве, тем самым прикрывшей ее от дерзких нападок. Больше того, партия ханжей примирилась с ней. Сменив роль возлюбленной на роль советчицы, она придала своему положению менее скабрезный характер. Усталость и личное горе (у нее умерла дочь) сделали ее набожнее, она даже на время отказалась от руководства спектаклями при дворе, полностью находившимися в ее ведении. Служители церкви начали тешить себя надеждой, что она поможет им обратить к религии короля. Королевская семья — королева, дофин и остальные — стали относиться к ней благосклоннее, а самые благочестивые подруги королевы, например герцогиня де Люинь, начали ее навещать. Никогда за все время пребывания при дворе положение мадам де Помпадур не было столь блестящим и прочным, так что иностранные наблюдатели приписывали ей в это время такую власть, которой она не обладала в действительности, но которая все же была значительно выше влиятельности любой из фавориток прошлого. Прусский посол писал императору Фридриху в 1755 году: «Никогда еще доверие к ней не было так велико. В королевском Совете не принимают ни одного сколько-нибудь значительного решения ни в области внешней, ни внутренней политики, не уведомив ее или не поставив ее заранее в известность». Действительно, она была в курсе всех дел, инструктировала министров, как им следует поступить, и умело пользовалась своим исключительным положением.
Но в 1757 году случилось непредвиденное, и маркиза чуть не подверглась опале. 5 января король был ранен Дамьеном. Королевская семья, дофин, их духовники и все враги фаворитки увидели в этом кару небес. Короля засыпали просьбами об отставке мадам де Помпадур. Д'Аржансон уже праздновал победу, открыто демонстрируя свое презрение к фаворитке. Другу маркизы Машо поручили поставить ее в известность о том, что ей придется покинуть двор; Но ранение короля оказалось легким, а сторонники фаворитки не дремали: Берни, Гонто и Субиз посоветовали ей набраться терпения и ждать. Расчет был точен, ибо через восемь дней Людовик поправился, вырвался из рук своих благочестивых наставников и поспешил к ней, готовый отомстить за ее обиды. И эта месть состоялась. 1 февраля в отставку отправился не Машо, а д'Аржансон. Маркиза получила право сама сформировать кабинет министров и впредь ведать их назначением. Она отдала пост министра иностранных дел своему старинному другу и забавнику Берни, а его помощником назначила Стенвиля, для которого выхлопотала титул герцога де Шуазеля. Немного позднее она вверила ему военное министерство, а в 1761 году — также и морское ведомство. Богатейший и могущественнейший клан Шуазеля (жена герцога-министра принесла ему богатство семьи Кроза) был полностью предан Помпадур и еще более усилился, когда на место Берни министром иностранных дел назначили кузена Шуазеля герцога де Праслен. Министром юстиции стал протеже маркизы Берьер, а его друг Бертен получил пост генерального контролера. Фаворитка находилась в зените славы, когда ее сразила болезнь, и она почувствовала приближение смерти, которая настигла ее в 1764 году. Шуазель продолжал заниматься делами управления без ее вмешательства, параллельно распутывая интриги придворных дам, пользовавшихся ее болезнью, дабы занять ее место. Когда она умерла, король плакал. Конкурентки ждали наготове со своими утешениями, но преуспеть не смогла ни одна из них. После смерти мадам де Помпадур место официальной фаворитки оставалось вакантным и лишь через пять лет досталось мадам Дюбарри. Маркиза Помпадур занимала его двадцать лет, и ей удалось облагородить должность, никогда прежде не котировавшуюся так высоко. Эту должность маркиза превратила в политический совет и министерство искусств и, используя свое влияние, поощряла творчество, покровительствовала талантам и осталась единственной фавориткой, чей стиль оставил заметный след в истории, пережив своего автора и сохранив ее имя для потомков.
Мадам де Помпадур принадлежит совершенно исключительное место в истории, хотя современники часто проявляли к ней враждебность, видя в ней всемогущего тайного советника монарха и преувеличивая ее влияние, чтобы обнаружить ее негативную роль или выставить в карикатурном виде Людовика XV, подчеркивая его слабость и вялость, из-за чего он полностью подпал под влияние этой женщины. В действительности же король одобрял только те советы фаворитки, которые считал разумными, и принимал только те решения, которые не мог не одобрить. Кроме того, влияние мадам де Помпадур на Людовика XV во многом объясняется их близкой дружбой, это тоже нельзя не учитывать. Она символизировала собой высокую идею королевского абсолютизма и часто побуждала короля выступать против тех сил в стране, которые могли бы разделить с ним власть — например парламента, — чтобы вынудить их отказаться от дальнейших попыток.
Маркиза знала, как навести на мысль, она обладала тонким и проницательным умом и с большой элегантностью сочетала в себе искусство вести диалог и умение возражать, не вызывая раздражения. Она поражала своих собеседников непринужденностью и авторитетом. Президент де Меньер, которому приходилось вести с ней переговоры и исполнять ее поручения, был покорен ею совершенно. «Признаюсь, что я был изумлен, — писал он впоследствии, — легкостью разговора и точностью суждений маркизы. Я слушал ее с огромным удовольствием и вниманием, наслаждаясь ее прекрасной речью». И всю жизнь маркиза при всех обстоятельствах оставалась верна одной идее, последовательно отстаивая королевский абсолютизм против нападок парламента.
Когда мадам де Помпадур вмешивалась в государственные дела, то чаще всего она преследовала цель призвать государя к стойкости, внушить ему мысль о необходимых реформах или воззвать к его терпимости. Когда в 1749 году Машо разработал фискальную реформу, предписав всем без исключения привилегированным слоям, в том числе духовенству, выплачивать в казну налог в размере одной двадцатой части дохода, что было крайне необходимо для государства, он не провел бы это в жизнь без поддержки маркизы. Разделяя воззрения некоторых близких ей философов и экономистов, активно придерживаясь идеи налогового равенства, она всегда поддерживала Машо, отстаивая необходимость его реформ. Между тем ее влияние на короля вовсе не было таким безусловным, чтобы противостоять столь мощной группировке против деятельности Машо, в которую входили представители церкви, дофин, дочери короля и партия ханжей. Маркизе пришлось отступить. Король утратил интерес к своему министру, и в 1751 году духовенство было освобождено от уплаты двадцатины. Таким образом, маркиза потерпела поражение, и эта неудача четко обозначила границы ее возможностей. В утешение ей оставались успехи в провинции, делами которой она занималась очень внимательно. Как истинный философ, она сожалела о нетерпимости Ришелье, командующего войсками в Лангедоке против протестантов Юга. Ришелье повесил двух протестантских проповедников и преследовал пастора Поля Рабо. Мадам де Помпадур заменила жестокого вояку на своего друга герцога де Мирепуа, который по ее совету перешел от строгости к милосердию и стал настоящим подвижником веротерпимости.
В целом, ее вмешательство во внутреннюю политику страны не было определяющим, но, как правило, носило позитивный характер. Например, она удачно выступила посредницей во время тяжелого кризиса 1756 года между королем и парламентом, призывая членов парламента не оказывать неуважения Короне и стремясь к примирению сторон. В области внешней политики, по-видимому, она действовала более решительно. Главной ее целью было разрушение альянсов между иностранными государствами. И если во время дипломатических переговоров ей доставалась роль посредницы, чем она очень гордилась, то она становилась их вдохновительницей. На самом деле Людовик XV оставлял ей мало инициативы и обычно использовал ее талант государственного деятеля для осуществления своих личных целей. Людовик XV страстно желал альянса с Австрией, и в лице мадам де Помпадур он обрел помощницу, сумевшую совершенно очаровать императрицу Марию-Терезу, которая, уязвленная дерзостью Фридриха Прусского, направила всю свою энергию для достижения этого договора. Личная враждебность маркизы по отношению к Фридриху ли укрепила ее рвение. Не он ли сочинял о ней эпиграммы, и разве не он назвал свою комнатную собачку «Помпадур», а ее саму — «Королевой нижней юбки»? Со своей стороны Мария-Тереза, встревоженная ростом прусских амбиций и стремясь к сближению с Францией, на которую при случае можно было бы переложить всю тяжесть новой европейской войны, всячески обхаживала мадам де Помпадур, а ее министры искали с ней дружбы. Во время пребывания в Париже в 1751 году Кауниц встретил хороший прием и у короля, и у маркизы, а впоследствии много писал королю, маркизу же осыпал подарками. Австрийский посол Старенберг относился с ней с подчеркнутой предупредительностью и услужливостью и скоро оставил последние сомнения. Людовик XV предоставил ей свободу действий и без опасения уступил ведение переговоров той, которая со всей наивностью старалась ради проекта, столь выгодного для Марии-Терезы. Теперь переговоры проходили в доме маркизы в Бельвю, в них участвовали Берни, Старенберг и хозяйка дома, которая в данном случае являлась гарантом воли государя. Договор, подписанный Фридрихом с Англией, ускорил подписание итогового документа, состоявшееся в мае 1756
