что в кромешной темноте. Но Хили заулыбался, и в его глазах появился какой-то новый блеск. Он уже снял рубашку и теперь стоял обнаженный до пояса. У него тоже сложение не ахти какое, отметил про себя Уэсли.
— Пожалуйста, моя дорогая, — сказал Хили, изображая виргинского джентльмена. — У меня в кармане целая пачка. — Он прошел через комнату, где на спинке стула висела его рубашка, вынул сигареты и спички, затем начал снимать рубашку со стула.
— Для Дорис вам одеваться не надо, — сказала Дорис. Она передернула худыми плечиками и томно улыбнулась Хили. — Я замужем и знаю, как выглядят мужчины.
Значит, она
Хили галантно поднес Дорис спичку. Он предложил закурить и Уэсли. Уэсли сигареты не нравились, но он все же решил закурить — только потому, что находился в доме мистера Крейлера.
— Боже мой, — сказала Дорис, затягиваясь и выпуская дым кольцами. — Я снова в царстве живых. Бедный Макс. Он ничего особенного собой не представлял, и, чтобы испытать свой единственный миг славы, ему надо было появиться здесь мертвым. Да-а, епископу пришлось потрудиться, чтобы изобразить Макса героем. — Она сочувственно покачала головой, а затем в упор посмотрела на Уэсли. — А ты на самом деле такой плохой, как они о тебе говорят?
— Чистый дьявол, — сказал Уэсли.
— Могу себе представить. С такой внешностью. Говорят, ты гроза замужних женщин.
— Что?
— Просто хочу тебе посоветовать, потому что ты, по-моему, славный парень: скажи-ка некой миссис У., чтобы она сама вынимала по утрам письма из почтового ящика, а не ждала, когда это сделает ее муж.
— О чем это ты? — спросил Уэсли, хотя догадаться было нетрудно. Местные сплетники, должно быть, давно уже заметили велосипед с ящиком для продуктов перед домом миссис Уэрфем и сообщили об этом его матери.
— Пока вы ходили гулять по городу, ты был предметом семейного обсуждения, — сказала Дорис. — Во-первых, говорили о том, насколько ты отличаешься от Макса, причем не в лучшую сторону, могу тебе доложить.
— Еще бы, — отозвался Уэсли.
— Что касается твоего отца, то у твоей матери для него тоже не нашлось добрых слов, — продолжала Дорис. — Он, очевидно, был настоящим чудовищем, если хотя бы половина того, что она говорила, правда. А ты идешь по его стопам, сказала она, и во Франции был даже арестован за то, что по пьяной лавочке чуть не убил человека.
— Ого! — сказал Хили. — Неплохо, приятель.
— Дальше, — продолжала Дорис, — что ты, как и твой папочка, самый настоящий сексуальный маньяк. Взять хотя бы эту отвратительную миссис Уэрфем, которая годится тебе в матери, и один господь бог знает, в скольких домах ты еще бываешь и скольких хозяек обеспечиваешь не только продуктами. — Она захихикала, и ее обвислые груди запрыгали под прозрачной ночной рубашкой.
— А знаете, меня осенила блестящая мысль, — сказал Уэсли. Он чувствовал, что задыхается в этой комнатенке, полной табачного дыма, в обществе кокетничающей полуголой злобной девки и ухмыляющегося солдата. — Вам двоим, наверно, есть о чем поговорить друг с другом…
— Молодец, Уэсли, — заметил Хили.
— Мне спать не хочется, — сказал Уэсли, — и я с удовольствием подышу воздухом, а что-нибудь через час вернусь. — Он их предупредил. Ему не хотелось застать их в постели, когда он вернется.
— А я выкурю еще одну сигарету, — сказала Дорис. — Мне что-то не хочется спать.
— Как и мне, — отозвался Хили.
Уэсли начал тушить свою сигарету, как вдруг дверь распахнулась. На пороге с каменным выражением лица стояла его мать. В наступившей тишине Тереза посмотрела сначала на него, потом на Хили, затем ее взгляд задержался на Дорис. Дорис хихикнула.
— Уэсли, — сказала мать, — я не отвечаю за поведение мистера Хили или дочери мистера Крейлера — она замужняя женщина. Однако за твое поведение я несу ответственность. — Она говорила свистящим шепотом. — Я не хочу будить мистера Крейлера, так что я очень вас прошу: говорите и ведите себя тихо. А тебя, Уэсли, я попрошу спуститься со мной вниз.
Такой официальный тон был еще хуже, чем истерика. Он пошел за ней по темной лестнице вниз, в гостиную. Флаг, накрывавший утром гроб, лежал на столе.
Она повернулась к нему, лицо ее исказилось.
— Позволь мне кое-что тебе сказать, Уэсли, — проговорила она все тем же свистящим шепотом. — Ничего более мерзкого я не видела за всю свою жизнь. Кто позвал туда эту проститутку — ты? Кто собирался спать с ней первый — ты или этот солдат? — От ярости она забыла все свои благочестивые эвфемизмы. — И это в ту самую ночь, когда сын ее отца и ее брат, отдавший жизнь за родину, только что предан земле… Расскажи я мистеру Крейлеру, что творится в его доме, он тебя выпорет.
— Я ничего не собираюсь объяснять, мама, — сказал Уэсли. — А мистеру Крейлеру можешь передать, что, если он посмеет до меня дотронуться, я его убью.
Она отпрянула, словно он ее ударил.
— Я не ослышалась? Ты сказал «убью», правильно?
— Правильно.
— У тебя всегда была душа убийцы. Мне надо было оставить тебя гнить во французской тюрьме. Там твое настоящее место.
— Не передергивай, — осадил ее Уэсли. — К тому, чтобы вытащить меня из тюрьмы, ты не имела никакого отношения. Это сделал мой Дядя.
— Пусть твой дядя и берет на себя ответственность за все последствия. — Она подалась всем телом вперед, лицо ее было искажено. — Я сделала все, что от меня зависело, и потерпела неудачу. С этой секунды чтоб ноги твоей в этом доме не было. Никогда.
— Прекрасно. Как раз вовремя.
— И я предупреждаю тебя, что мой адвокат приложит все силы к тому, чтобы ты не получил ни единого цента из грязных денег твоего отца. При твоем прошлом совсем нетрудно будет убедить судью в том, что нет никакого смысла отдавать целое состояние в руки законченного убийцы. Прочь, убирайся отсюда, иди к своим проституткам и бандитам. Твой отец может тобой гордиться.
— Подавись ты этими деньгами!
— И это последнее слово, которое ты говоришь матери? — спросила она театрально.
— Да. Мое последнее слово.
Он вышел, а она продолжала стоять посреди гостиной, тяжело дыша, словно у нее вот-вот начнется сердечный приступ. Не постучав, он вошел в свою комнату. Дорис уже не было. Хили полулежал на высоко взбитых подушках. Он курил, по-прежнему без рубашки, но в брюках.
— Черт побери, — сказал он, — твоя мамаша ворвалась сюда в самый неподходящий момент.
— Да-а, — буркнул Уэсли, швыряя вещи в небольшую сумку.
Хили с любопытством наблюдал за ним.
— Куда это ты собрался, приятель?
— Куда глаза глядят. Прочь отсюда, — ответил Уэсли. Он заглянул в бумажник, чтобы убедиться, что список, к которому он постепенно добавлял все новые фамилии с тех пор, как вышел из тюрьмы, на месте. Он никогда не расставался с бумажником, чтобы мать не могла его обнаружить.
— Прямо ночью?
— Сию минуту.
— Да-а, я тебя понимаю. За завтраком здесь утром будет весело. — Он засмеялся. — В следующий раз, когда меня пошлют сопровождать гроб, я потребую полные биографические данные на всех членов семьи. Если будешь в Александрии, разыщи меня.
— Разыщу, — сказал Уэсли. Он огляделся, проверяя, не забыл ли что-нибудь важное. Вроде ничего не забыл. — Будь здоров, Хили.
