оборонительную тактику.
Московского школьника приметил и включил в состав юношеской сборной знаменитый в прошлом вратарь Николай Пучков. Из финского города Тампере Владик вернулся с первой в своей жизни медалью, серебряной, но такой для него памятной, хотя и был на турнире дублером Владимира Полупанова. Затем коллекцию пополнил тремя золотыми медалями первенства молодежных команд континента, а на последнем из них впервые был назван и лучшим вратарем.
Летом 1967 года в команде ЦСКА было три вратаря – Толмачев, Толстиков и Полупанов. Старшему тренеру Анатолию Владимировичу Тарасову потребовался четвертый – для того чтобы плодотворнее проводить тренировки.
Тарасов поставил перед собой цель: сделать Третьяка лучшим вратарем в мире. Владислав вспоминает: «Нас, пацанов, Тарасов называл 'полуфабрикатами'. И гонял на тренировках беспощадно. Была у него такая присказка: 'Если я на тебя сегодня ни разу не прикрикнул – считай, что ты уже покойник'. То есть ты ему уже совсем неинтересен. А если наорал, расчихвостил в пух и прах – значит, он еще не потерял надежду сделать из тебя человека. Помню, как-то раз подходит он ко мне и говорит: 'Что-то мне, Владик, твоя правая нога не нравится. Никудышная, слабая нога. Короче, завтра выходи на лед пораньше и приседай. Только на правой. Две тысячи раз'. Наутро я приехал в ЦСКА, приседаю да приседаю и чувствую: вот-вот умру. Поднимаю голову, а за бортом стоит Тарасов: 'Как себя чувствуешь?' 'Хорошо', – отвечаю. Я жаловаться не любил и не люблю. 'Ну ладно, полуфабрикат, раз ты сегодня выжил – значит, быть тебе великим хоккеистом. Запомни мое тарасовское слово'».
14 сентября 1969 года привыкшая к дерзким новинкам тренера Тарасова московская хоккейная публика была шокирована, когда увидела в воротах совсем еще мальчишку. Однако в матче с принципиальным соперником Владик отстоял хорошо и армейцы победили – 8:2.
«Первый свой автограф дал в 15 лет. После первого матча в составе ЦСКА отец, обычно скупой на похвалу, позвонил мне и сказал: 'Ну, сын, я даже и не знал, что ты так здорово можешь играть!'»
В 1971 году Владислав во второй раз попадает на чемпионат мира – в Швейцарию. Приехав на предварительные игры чемпионата мира в Берн вторым номером, он уезжал из Женевы две недели спустя первым. Третьяк на долгие годы становится основным голкипером сборной СССР.
Через год на своем первом олимпийском турнире в Саппоро Третьяку удалось пропустить шайб меньше остальных вратарей.
Владислав появился в большом хоккее в интересный период: была разрешена силовая борьба по всему полю, при нем вошли в моду клюшки с загнутыми крюками, отчего броски стали гораздо хитрее и сильнее. Возросли скорости, хоккей стал динамичнее и острее. Больше борьбы стало завязываться на пятачке у ворот, агрессивнее стали форварды, идущие на добивание.
Потребовался вратарь с виртуозной техникой и молниеносной реакцией. Потребовался вратарь, умеющий «прочитать» любую комбинацию, безукоризненно выбрать позицию для защиты ворот и мгновенно принять решение в экстремальных условиях, наконец, способный противопоставить мастерству нападающих новые, соответствующие изменившейся динамике игры приемы в технике и тактике своего специфичного ремесла. Такого вратаря ждали. Им стал Третьяк, своей игрой расширивший представления о красоте хоккея.
Владиславу выпала честь первым из наших вратарей лицом к лицу встретиться с зарубежными профессионалами, которые до тех пор находились в гордом одиночестве на недоступных вершинах. Что скрывать, волновались перед первой поездкой к канадским профессионалам наши хоккеисты, тренеры и миллионы болельщиков.
После первого матча в Монреале 2 сентября 1972 года, выигранного советскими хоккеистами 7:3, пришлось заокеанским болельщикам заучивать фамилии советских хоккеистов. Им пришлось признать бесспорное превосходство Третьяка над своими асами вратарского мастерства, преимущества советской хоккейной школы, подготовившей «звезду» такой величины. Многоопытные игроки, тренеры, журналисты не скрывали восхищения тем, как быстро Владислав понял стиль профессиональных форвардов и лишил их самых главных козырей. Канадские бомбардиры, как правило, при первой возможности сильно бросают по воротам и стремительно идут на добивание, тем более что в силовой борьбе на пятачке им равных нет. Третьяк не дал им возможности использовать этот козырь, принимая даже сильно пущенную шайбу точно в ловушку.
Через два года Третьяка встречали в Канаде восторженно. Вновь, теперь уже в составе ЦСКА, Владислав творил на льду привычные чудеса.
Счастливым оказался для Владислава 1974 год. На пятом для себя чемпионате мира в Хельсинки он получил четвертую золотую награду и был впервые назван лучшим вратарем первенства. Такой чести до него из советских вратарей удостаивался только Николай Пучков. Капитан нашей сборной Борис Михайлов сказал тогда: «Все хорошо играли, но лучшим из нас, безусловно, был Третьяк». Это мнение капитана чуть позже целиком и полностью поддержал опрос советских спортивных журналистов, назвавший Владислава – и тоже впервые – лучшим хоккеистом страны 1974 года.
Получив признание, Третьяк тренировался так же самозабвенно и неистово, как будто ему предстояло опять и опять завоевывать место в армейском клубе и сборной команде. Он продолжает много играть, иногда чересчур много, но иначе не может. Во-первых, считает себя обязанным быть нужным команде всегда, помня о неожиданностях даже в поединках с заведомо слабыми командами. Во-вторых, убежден, что высокую боевую форму вратарь должен всегда поддерживать, испытывая сопротивление среды и материала, а значит – в игре.
После очередной победы советской сборной на московском чемпионате мира в 1979 году знаменитый канадский тренер патер Дейв Бауэр воскликнул:
– Владислав Третьяк – это сверкающая вершина того недосягаемого для других «пятнадцатитысячника», имя которому – советский хоккей!
В 1981 году наш вратарь вновь отличился, на этот раз на Кубке Канады. На промежуточном этапе профессионалы сумели переиграть нашу сборную со счетом 7:3, и это в глазах публики еще выше подняло их шансы на победу в турнире.
Третьяк вспоминает: «Скажи нам кто-нибудь до начала матча, что мы победим в этот вечер со счетом 8:1, никто из нас в это бы не поверил. Канадцы были сильны. Действовал к тому же 'фактор родных стен'. Большинство болельщиков абсолютно не сомневались в их победе. А счет, между тем, 8:1 в нашу пользу. Накануне газеты писали: 'Исход финала будет во многом зависеть от того, как сыграет Третьяк'. Я выложился до конца. И все остальные наши ребята показали максимум того, на что они способны…
Уже дома, в Москве, меня встретила во дворе старушка-соседка.
– Ой, сынок, да ты ведь Третьяк?
– Да, бабуля.
– Дай я тебя поцелую. Я ведь когда вы играли с этими супостатами, телевизор крестила. А когда вы их одолели, даже заплакала. Это же надо, наш советский гимн где пели!»
Одна из канадских газет после разгрома горько пошутила: «Нельзя больше пускать Третьяка в Канаду. Он «украл» наш Кубок».
«Он ушел из хоккея неожиданно для всех, вскоре после победы на Олимпиаде-84, в самом расцвете сил и мастерства, – пишет С. Шачин. – Ушел, как это ни парадоксально, потому что был истинным профессионалом. А в нашей стране, где исстари делами заправляют дилетанты, профессионалов сроду не любили, больше того – относились к ним с опаской и потому старались их принизить, поприжать, подстричь под общую гребенку. Третьяк считал, что заслужил к себе другое отношение. Его не поняли. И он расстался с ЦСКА».
Отдав всю жизнь спорту, Третьяк остался верен ему и после ухода. Он стал бизнесменом, но опять-таки в спортивной области. Владислав представляет в России продукцию канадской фирмы, выпускающей снегоходы. Ежегодно его приглашают в Чикаго консультировать вратарей хоккея команды «Чикаго Блэкхоукс». Многие из них, такие, например, как Эд Белфор, называют его своим главным тренером.
Но совсем уехать из Москвы Третьяк не может и не хочет: «Не могу подолгу жить за границей. Кроме того, я открыл в Москве Международную спортивную академию Владислава Третьяка и теперь провожу детские хоккейные турниры. Надо же возрождать детский спорт!»
