Это оказалось чересчур как для тети Петунии, так и для Гарри. Тетя Петуния разразилась счастливыми слезами и бросилась обнимать сына, а Гарри быстро нырнул под стол, чтобы никто не увидел, как он давится со смеху.
— А ты, парень?
Пока Гарри выныривал, ему с большим трудом удалось состроить серьезную мину.
— Я буду у себя в комнате, буду вести себя тихо и делать вид, что меня нет, — отбарабанил он.
— И еще как будешь, — с силой подчеркнул дядя Вернон. — Мэйсоны ничего про тебя не знают, и надо, чтобы всё так и оставалось. После ужина ты проводишь их назад в гостиную, Петуния, и предложишь кофе, и тогда я постараюсь как можно естественнее перевести разговор на сверла. Если повезет, я подпишу контракт еще до вечерних новостей. Завтра в это же время мы будем подыскивать себе летний дом на Майорке.
Гарри не мог в полной мере разделить их восторг. На Майорке он будет им нужен еще меньше, чем на Бирючиновой аллее.
— Порядок… Я поехал в город за смокингами. А
Гарри вышел через заднюю дверь. День был чудесный, солнечный. Мальчик прошелся по аккуратно подстриженной лужайке, плюхнулся на садовую скамейку и тихонько запел:
— С днем рожденья меня… с днем рожденья меня…
Ни открыток, ни подарков, и вообще он проведет вечер, притворяясь, будто его не существует. Он горестно уставился на живую изгородь. Больше всего из оставленного в «Хогварце», больше даже, чем по квидишу, Гарри скучал по своим лучшим друзьям, Рону Уэсли и Гермионе Грэнжер. А вот они, как оказалось, совершенно по нему не скучали. За все лето он не получил от них ни строчки, хотя Рон обещал пригласить Гарри к себе, погостить.
Бесчисленное множество раз Гарри был готов призвать на помощь свои колдовские навыки, отпереть клетку Хедвиги и послать письма Рону и Гермионе, но всякий раз останавливал себя. Несовершеннолетним волшебникам запрещалась магическая практика вне стен учебного заведения. Гарри не говорил об этом Дурслеям, слишком хорошо зная, что только страх превратиться в навозных жуков удерживает их от того, чтобы запереть его самого в шкафу под лестницей вместе с метлой и волшебной палочкой. Первую пару недель по возвращении домой Гарри доставляло удовольствие бормотать вполголоса всякую ерунду и смотреть, как Дудли на своих жирных ножищах в панике выкатывается из комнаты. Но, из-за отсутствия известий от Рона и Гермионы, мальчик почувствовал себя настолько далеко от колдовского мира, что даже издевки над Дудли потеряли свою прелесть — а теперь вот друзья не поздравили его с днем рождения.
Чего бы он только не отдал за письмо из «Хогварца»… от кого угодно. Он, наверное, не отказался бы даже повидать своего заклятого врага, Драко Малфоя, просто чтобы убедиться, что год в школе не был сном…
И не то чтобы этот год был таким уж радужным. В самом конце последнего семестра Гарри пришлось лицом к лицу столкнуться ни с кем иным, как с самим лордом Вольдемортом. Являясь жалким подобием себя прежнего, Вольдеморт все же был страшен, все же хитер, все же полон решимости вновь обрести власть. Гарри второй раз удалось ускользнуть из его цепких объятий, но удалось лишь чудом, и до сих пор, много недель спустя, мальчик продолжал просыпаться по ночам в холодном поту и все думал о том, где же Вольдеморт скрывается сейчас, вспоминал его злобное лицо, выпученные безумные глаза…
Гарри вздернулся и сел очень прямо. Он все глядел рассеянно на живую изгородь — но вдруг до него дошло, что и
Гарри вскочил на ноги, и тут до него с другой стороны газона донесся глумливый голос.
— А я знаю, какой сегодня день, — пропел Дудли, приближаясь вразвалку.
Огромные глаза мигнули и исчезли.
— Что? — переспросил Гарри, не сводя глаз с того места, где они только что были.
— Я знаю, какой сегодня день, — повторил Дудли, подойдя чуть не вплотную.
— Молодец, — похвалил Гарри, — наконец-то выучил дни недели.
— Сегодня твой
— Лучше, чтобы твоя мама не услышала, что ты говоришь про мою школу, — холодно предостерег Гарри.
Дудли поддернул брюки, которые так и норовили сползти с круглого живота.
— А чего это ты таращишься на изгородь? — подозрительно спросил он.
— Вот, решаю, каким бы заклинанием ее поджечь, — любезно объяснил Гарри.
Дудли немедленно попятился с выражением дикого ужаса на жирной физиономии.
— Н-нельзя… Папа запретил тебе к-колдовать…он сказал, что в-вышвырнет тебя из д-дому… а тебе больше некуда идти… у тебя даже друзей нет, куда бы…
—
— МААААААМ! — заорал Дудли и, спотыкаясь, помчался к дому. — МАААААМ! А он… сама знаешь что!
Гарри дорого заплатил за это невинное развлечение. Ни Дудли, ни изгородь не пострадали, так что тетя Петуния понимала, что никакого колдовства не было, но Гарри все же пришлось уворачиваться от мыльной сковородки, которой она хотела его огреть. Потом она нагрузила его работой, сказав, чтобы он забыл о еде до тех пор, пока все не выполнит.
Дудли слонялся вокруг и ел мороженое, а Гарри помыл окна в доме, помыл машину, подстриг газон, прополол клумбы, обрезал и полил розы, а также подкрасил садовую скамейку. Солнце безжалостно палило, обжигая сзади шею. Гарри знал, что ему не следовало попадаться Дудли на удочку, но тот умудрился ткнуть в больное место… может быть, у него и правда нет друзей в «Хогварце»…
Была половина восьмого, когда он, совершенно выдохшийся, услышал наконец, что его зовет тетя Петуния:
— Заходи в дом! И иди по газетам!
Гарри с облегчением вошел в прохладу сверкающей чистотой кухни. На холодильнике стоял предназначенный для гостей пудинг: огромная шапка взбитых сливок и сахарные фиалки. В духовке шипел большой кусок свиного филе.
— Давай ешь по-быстрому! Мэйсоны скоро придут! — гаркнула тетя Петуния и швырнула на блюдце два кусочка хлеба и остатки сыра. Она уже надела вечернее платье цвета лосося.
Гарри помыл руки и затолкал в рот свой жалкий ужин. Едва только он закончил, тетя выхватила блюдце у него из-под рук.
— Наверх! Быстро!
Проходя мимо двери в гостиную, Гарри мельком увидел дядю Вернона и Дудли в смокингах и бабочках. Он только-только поднялся на лестничную площадку на втором этаже, как от двери раздался звонок, а лицо дяди появилось возле перил внизу.
— Запомни, парень — один раз пикнешь…
Гарри на цыпочках прокрался в свою комнату, скользнул внутрь, закрыл за собой дверь и повернулся к кровати с намерением повалиться на нее без сил.
Беда в том, что кровать оказалась занята — на ней уже кто-то сидел.
Глава вторая
Предостережение Добби
Гарри лишь чудом удержался и не вскрикнул. У крохотного создания на кровати были большие, как у летучей мыши, уши и зеленые глаза навыкате размером с теннисный мяч. Гарри сразу же догадался, что именно эти глаза глядели на него из садовой изгороди сегодня утром.
Гарри и визитер молча уставились друг на друга, а в это время снизу донесся голос Дудли:
— Разрешите взять ваши пальто, мистер и миссис Мэйсон?
Создание соскользнуло с кровати и отвесило поклон, такой глубокий, что кончик его длинного, тонкого носа коснулся ковра. Гарри только сейчас заметил, что непрошеный гость одет в нечто вроде старой наволочки с неаккуратно прорванными дырками для рук и ног.
— Эээ… здравствуйте! — нерешительно сказал Гарри.
— Гарри Поттер! — воскликнуло существо пронзительным голосом, который наверняка должен был дойти до первого этажа. — Давным-давно мечтал Добби о знакомстве с вами… Такая великая честь…
— Спа… спасибо, — сказал Гарри, пробравшись по стеночке к стулу возле письменного стола и растерянно опустившись на него. Рядом, в клетке, крепко спала Хедвига. Мальчик хотел было спросить: «Что вы за существо?», но подумал, что это будет слишком уж невежливо и поэтому ограничился неопределенным: «Кто вы?»
— Добби, сэр. Просто Добби. Добби — домовый эльф, — ответил гость.
— Правда? — воскликнул Гарри. — Эээ… послушайте, я не хотел бы показаться невежливым и все такое, но… у меня сейчас такой момент… ну, не самое подходящее время, чтобы принимать домовых эльфов в своей комнате.
Заливистый, фальшивый смех тети Петунии докатился из гостиной. Эльф повесил голову.
— Не то, чтобы я не был рад вашему визиту, — быстро добавил Гарри, — но, ммм… вы пришли по какому-нибудь особенному поводу?
— О, да, сэр, — серьезно сказал Добби, — Добби пришел сказать вам, сэр… это нелегко, сэр… Добби даже не знает, с чего начать…
— Присаживайтесь, — вежливо предложил Гарри, указывая на кровать.
К его величайшему ужасу, эльф разразился рыданиями — весьма громкими.
—