поняла его – так же, как и Кенрик. Мрачный взгляд гиганта пронзил ее, и то, что она увидела в этих беспощадных глазах, было почти так же пугающе, как и вид лежащего без сознания в его объятиях Гая. Кенрик хотел убить ее. В этом у Клаудии не было никаких сомнений.
– Хорошо, брат, – промолвил Кенрик, не отводя тяжелого взгляда от Клаудии, – я постерегу ее.
Фиц-Алан прошептал ей на ухо:
– Если Гай умрет, леди, ваша смерть будет еще мучительней.
В этом для нее не было ничего нового. Клаудия уже и так догадалась, что ждет ее теперь.
15.
Тонкий луч света проникал из-за двери темницы. Клаудия старалась не обращать на него внимание – надежда, которую он невольно вселял, делала ее заточение еще невыносимей. Тьма, окружавшая ее, казалась живой, от каменных стен исходил леденящий холод. Солнце никогда не заглядывало сюда. Клаудия уже успела сосчитать камни во всех четырех стенах, ощупывая их пальцами, и вычислила точное количество шагов от одного конца темницы до другого. Эти подсчеты позволили ей занять голову хоть на какой-то срок. Правда, срок этот был слишком мал.
Бессильный гнев по поводу ее несправедливого осуждения приходил и уходил, но страх был с ней рядом постоянно. Долгие часы, прошедшие с тех пор, как Фиц-Алан запер ее в этой темнице, она провела, припоминая то немногое, что знала относительно отравления опиумом. Если Гай протянет эту ночь, это будет хороший знак – хотя он может несколько дней провести без сознания и затем все же умереть. Клаудия понадеялась, что ему промыли желудок – нужно, чтобы в кровь попало как можно меньше яда. И обязательно надо постараться вывести его из забытья.
Клаудия объяснила все это Фиц-Алану, понимая, что вряд ли он послушает ее. Как можно доверять убийце лечение ее же жертвы? В глазах всех она виновна. Возможно, даже в глазах Гая.
Шершавая поверхность каменной стены напомнила Клаудии, как жестка была щетина Гая по утрам. Темнота делала воспоминания только ярче, и перед Клаудией, как живой, предстал Гай. Теперь она понимала, что означал тот странный огонек, который зажигался в его глазах всякий раз, когда она касалась его – это был признак плотской страсти, сильного, острого желания. Но желание – слишком ненадежное чувство. Никто не будет испытывать страсть к своему убийце. Кенрик счел, что у Гая были веские причины для женитьбы – приданое Клаудии и ее математические способности. Гай не стал возражать ему, хотя в разговоре с Клаудией со смехом отнесся к предположению брата. Но почему же он не объяснил Кенрику истинное положение дел – разве что тот был прав?
При этой мысли ее ногти вонзились в каменную стену, и Один из них сломался. Вскрикнув от боли, Клаудия затрясла рукой. Когда это не помогло, она засунула пораненный палец в рот и вновь начала мерять помещение шагами. Боль постепенно утихла. Клаудия вспомнила, сколько раз Гай целовал ее пальцы – только для того, чтобы доставить ей удовольствие. Он так старался сделать ее счастливой, заставить забыть все горести. Он так хотел, чтобы она радовалась каждой проведенной с ним минуте. Все-таки, может быть, Гай испытывал к ней нечто большее, чем обыкновенное желание? Если он собрался жениться на ней исключительно из-за Холфорда, ему было бы совершенно безразлично, счастлива она или нет.
В сердце Клаудии воскресла надежда. Ей пришло в голову, что просьба, с которой Гай обратился к Кенрику перед тем, как окончательно впасть в забытье, могла быть вызвана желанием обеспечить ее безопасность. Гай понимал, что Клаудию несправедливо обвинят в попытке отравления, и попытался защитить ее. Как только он придет в себя и узнает, где она, то сам освободит ее – и заставит братьев просить на коленях у нее прощение. Он сожмет ее в объятиях и, вытирая слезы с ее щек, будет нашептывать ей на ухо нежные слова. Но если он умрет…
Отогнав эту мысль прочь, Клаудия зашагала быстрей. Гай не может умереть. Как она будет жить без него? И как она сможет жить, если он не умрет, но все-таки вслед за братьями поверит в ее виновность?
Клаудия горько улыбнулась. Ее не должны беспокоить эти вопросы. И в том, и в другом случае ей недолго придется ждать смерти. Спасти ее может только доверие Гая – и его любовь. Потому что лишь любовь может победить подозрения. Ведь надо признать, что обвинения против нее звучат очень убедительно. Ни у кого здесь, в Монтегю, не может быть больше причин желать смерти Гая, и ни у кого не было такой возможности отравить его. Братья Гая наверняка исходят из этих соображений. Только дурак поверит в ее невиновность. А Гай – отнюдь не дурак.
Закрыв глаза, Клаудия прижала руки ко лбу. Эти мысли сведут ее с ума. Как может ночь длиться так долго? Почему темница с каждым часом кажется все меньше и меньше?
Хорошо хоть, тюрьма сама по себе не так мрачна, как могла бы быть. Темницы в Монтегю были чище, чем где бы то ни было. По иронии судьбы, именно Клаудия отдала приказ вычистить их. Разбрасывая отраву для крыс, они с Ленорой добрались даже до этой отдаленной части замка. Сначала Клаудии внушало страх это место, но оказалось, что в большинстве холодных, темных помещений хранятся бочонки с вином и запасы еды. В одном крыле находилась сокровищница, на часах у которой находились двое солдат. Теперь вдобавок к золоту и драгоценностям им приходится стеречь еще и Клаудию.
Порой, когда она напрягала слух, до нее долетали обрывки беседы часовых, и их разговор позволял Клаудии не совсем терять чувство времени. Эти двое заступили на стражу около двух часов назад – значит, теперь почти полночь. Клаудия должна была бы чувствовать себя крайне утомленной, но в глазах у нее не было ни крупинки сна, и в состоянии крайнего нервного возбуждения она продолжала свою бесконечную прогулку по тюрьме. Может быть, это последние часы ее жизни.
– Семь очков!
Возглас часового заставил Клаудию остановиться и подойти к толстой дубовой двери темницы.
– Твой черед бросать кости, – продолжал тот же голос. – Возвращайся побыстрее, и доиграем.
Клаудия надеялась услышать что-нибудь о Гае, хотя в то же время боялась этого. Столь быстрые новости могли быть только плохими. Каждый прошедший час означал еще один час его жизни. Эта мысль немного успокоила Клаудию. Она провела рукой по холодной стене, вновь пересчитывая камни, затем закрыла глаза и попыталась подсчитать, сколько раз Гай целовал ее.
Металлический звон ключей заставил ее обернуться к двери. Кто-то хочет войти к ней. Но у часовых нет причины делать это. Наверное, это Кенрик или Фиц-Алан пришли сообщить самое страшное.
У Клаудии замерло сердце, когда дверь медленно отворилась. Ослепляюще яркий свет факелов из коридора проник в камеру, и Клаудия зажмурилась, за долгие часы привыкнув к кромешной тьме. Открыв их вновь и слегка приспособившись к освещению, она никого не увидела в камере, хотя дверь была по- прежнему распахнута. Клаудия в растерянности стала оглядываться, затем уловила краем глаза движение и резко повернулась. Перед ней стояла темная фигура.
От человека исходило почти физическое ощущение опасности, и Клаудия, чье сердце готово было выпрыгнуть из груди, стала медленно отступать к стене. Это не Кенрик – тот выше ростом и шире в плечах. Может быть, Фиц-Алан? Незнакомец был закутан в плащ, и капюшон скрывал черты его лица.
– Но fatto tutto questo soltanto per liberarti, Claudia. (Я сделал все это только затем, чтобы освободить тебя, Клаудия.)
Ее рука потянулась к горлу. Этот человек говорил голосом ее отца! Кровь с такой силой запульсировала в ее ушах, что она едва могла расслышать звук своих слов.
– Данте!
Откинув капюшон, человек сделал шаг вперед, и Клаудия наконец-то разглядела его лицо – отчетливо очерченную линию подбородка, высокие скулы, благородный прямой нос. Он протянул к ней руку.
– Да, это я, Клаудия.
Данте! Она едва верила своим глазам. Гай предупредил ее, что он может приехать, но она не смела все же надеяться на это. Целых пять лет она жила только этой надеждой, каждый день тщетно ожидая его возвращения. Клаудия пошатнулась, и Данте схватил ее за плечи.
– Только не падай в обморок, – повелительно произнес он. – Нам надо уходить отсюда как можно
