полностью уверена. В воспоминаниях же о прошедшей ночи царил хаос – лишь смутно она припоминала неясные фигуры, кладущие Гая в ее постель, и неверный свет факела. Она воспринимала это как ночной кошмар, страшный сон – пока не была разбужена приходом зари и волнующими кровь ласками. Гай заставил ее забыть о странности происходящего. Его прикосновения вызвали в ней эмоции, казалось, забытые за долгие годы жизни в Лонсдейле: нежность, любовь, чувство радости оттого, что ты нужна кому-то. На один короткий, чудесный миг она ослабила обычную бдительность и ответила Гаю со всей любовью, которая скрывалась в глубине ее души, в том уголке, куда никто до сих пор не заглядывал. Гай первым заговорил с ней на языке страсти, и она отдала ему всю нерастраченную теплоту, таящуюся в ее сердце.
Затем иллюзия рассеялась. Она должна была понять раньше – не может быть правдой то, что слишком прекрасно. Гай явно не осознавал, в чьей постели он оказался. Он просто реагировал на нагую женщину, к тому же достаточно распутную для того, чтобы отвечать на его поцелуи. Клаудии стало стыдно за свое поведение. Затем пришел гнев.
Неужели этот миг блаженства – все, что позволено ей в жизни? На одно мгновение дать почувствовать высшее счастье, а затем отнять его навсегда – ничего более жестокого Клаудия не могла себе и представить. Но если она ничего не предпримет, то окажется навсегда связанной с человеком, который презирает ее, а такая жизнь – испытание еще более жестокое.
Внутри себя Клаудия ощущала пустоту, глубокую, черную пустоту. Конечно, она переживет и эту беду, как пережила смерть многих родных, но уже не будет прежней. Все, кого она любила, забирали с собой частичку ее сердца, покидая ее. Гай заберет с собой ту часть, о существовании которой Клаудия до сих пор и не подозревала. Заставив себя проглотить безвкусный завтрак, она запила его остатками пива. Плотник наконец закончил работу, пару раз испытал, хорошо ли работает щеколда, затем сказал несколько слов солдату, собрал свои инструменты и ушел. Клаудия отнесла поднос к двери и вручила его часовому.
– Служанка принесет ужин на закате, – бросил тот.
– Пожалуйста, передайте ей, пусть захватит немного воды.
Хмуро посмотрев на нее, солдат отрывисто кивнул и закрыл дверь. Клаудия услышала, как запор, щелкнув, встал на место.
Спустя несколько часов Клаудия медленно продвигалась вперед по скрытому за камином каменному лазу – такому узкому, как будто он был создан для ребенка. Все утро она обдумывала свое положение, и постепенно у нее созрел определенный план действий. Сперва она предполагала сбежать из замка, добраться до Лондона и дать о себе знать брату Данте. Но женщине не под силу совершить подобное путешествие в одиночку: в лесах полным-полно диких зверей, а по дорогам рыскают разбойничьи шайки. Кроме того, она может наткнуться на рыцарей барона Монтегю, которые разбили лагерь за стенами Лонсдейла. Они, конечно же, возлагают вину за произошедшее с Гаем на нее, и встреча с ними тоже не сулит Клаудии ничего хорошего.
Но если она устроит побег Гаю, в знак признательности он может предоставить ей отряд в качестве сопровождения для поездки в Лондон. Конечно, сбежать вдвоем гораздо сложнее, но это ее единственный шанс разыскать Данте. Решив до наступления темноты ничего не предпринимать с побегом, Клаудия собралась, по мере возможности, разузнать как можно больше о замыслах дяди.
Только бы не застрять в этом проходе! Стены все сужались, и Клаудии, чтобы двигаться дальше, пришлось повернуться боком. О крысах она старалась даже не думать.
Внезапно тайный ход закончился, и перед Клаудией открылась маленькая, освещенная тремя узкими окошками комната. Не успев еще услышать звук голоса барона Лонсдейла, Клаудия ощутила особый, свойственный ему только запах: тошнотворную смесь измельченной гвоздики и бальзама, которой он, по ему одному известным причинам, любил ароматизировать одежду. Клаудия заглянула в узкий проем.
Перед очагом, опершись на каминную полку, стоял ее дядя. Его светлые волосы были тронуты сединой, но в бледно-голубых глазах отражались ум и хитрость, которые не в силах было притупить время. Одежды его были окрашены в родовые цвета Лонсдейлов – бордо и золото.
Неподалеку от огня, в кресле с высокой спинкой, сидел епископ Жермен. Клаудии не видно было его лица – только краешек сверкающей лысины, но слова его она могла слышать отчетливо.
– Во что вы меня впутали, Лоренс? Готов жизнь прозакладывать, что утром вы сказали мне не всю правду.
– Не беспокойтесь, епископ, – успокоительно сказал барон, – я хорошо вам заплачу.
– Надеюсь, – отозвался епископ, – но тех торопливых объяснений, которые вы дали мне рано поутру, когда я еще толком не проснулся, мне недостаточно. И кроме того, прекратите утверждать, что Монтегю соблазнил девушку. Мы оба знаем, что это неправда.
– Мы оба знаем, что мой замысел принесет нам богатство. Монтегю понимает, что у него нет выбора, раз церковь решила, что брак необходим. Свадьба состоится, но перед этим он заплатит.
– А после этого начнет войну, – мрачно добавил епископ. – Вы не можете не понимать, что Монтегю захочет отомстить за то, что его обвели вокруг пальца. Что, Бога ради, заставило вас начать такое опасное дело?
Лонсдейл в задумчивости пригладил волосы.
– Он что-то заподозрил. Вчера во время пира я показал ему готовый договор относительно продажи Холфорд Холла, но он сказал, что ему необходимо время подумать, прежде чем подписать его. Видимо, он каким-то образом выяснил, что дело тут нечисто. Если Монтегю обнаружит, что Холфорд мне не принадлежит, я потеряю все.
– О чем это вы говорите? – недоуменно спросил епископ. – Холфорд не является частью майората, вы можете распоряжаться им по собственному желанию.
– В том-то и дело, что нет! Мой отец, купив Холфорд у старого барона Монтегю, записал его на имя моей сестры Катерины. Он хотел, чтобы у нее в Англии были собственные земли. А она завещала эту крепость своей дочери. Так что Холфорд не принадлежит мне, я всего лишь опекун. – Он остановился, чтобы отпить из кубка, затем промокнул губы платком. – Я показал Монтегю поддельные документы. Настоящие хранятся у моего сюзерена – у короля. Те из живущих в Лонсдей-ле, которые знают правду, уже умерли, а король, даже если узнает о продаже Холфорда, вряд ли захочет вмешиваться. Это слишком незначительная крепость. Ни для кого, кроме Гая де Монтегю, она не представляет абсолютно никакого интереса.
У Клаудии перехватило дыхание. Перед ее мысленным взором возникли картины долгих, томительных лет, проведенных в Лонсдейле, тысячи насмешек, обид и придирок. Сколько раз ей давали понять, что она – бедная родственница, которая должна отрабатывать свое пропитание или оставаться голодной. На самом деле она богата! Пока она пропалывала грядки в церковном саду, дядя Лоренс наживался на ее наследном владении, превращая его обитателей в нищих. Если бы ее не отделяла от комнаты каменная кладка, Клаудия пронзила бы сердце Лонсдейла своим кинжалом. Или, по крайней мере, попыталась бы сделать это.
– Наверняка Монтегю заметил, что документы поддельны, – продолжал Лонсдейл капризным тоном, который более приличествовал бы мальчику, а не взрослому мужчине. – Я должен был опередить его, пока он не обнаружил всю правду.
– Вы чересчур поспешны, – заметил епископ. – Вы всегда очертя голову бросаетесь в бой, не думая о том, к чему это может привести. Вы отдаете себе отчет, какие события последуют после свадьбы? Как только Монтегю окажется на свободе, первым делом он аннулирует брак, затем вернется во главе армии и будет осаждать ваш замок, пока не уморит вас голодом. Вы не подумали обо всем этом?
– Но я получу его золото! – защищаясь, ответил Лонсдейл. – С такими деньгами я смогу нанять целое войско наемников. Монтегю не осмелится напасть на меня.
– Да, наемники защитят вас, а потом просто захватят ваши владения. Так уже не раз случалось. – Епископ Жермен покачал головой. – Нет, или вы принимаете мой совет, или на вас обрушатся последствия ваших же собственных необдуманных поступков. Если мой совет поможет, вы отдаете мне половину золота, полученного от Монтегю.
– Половину! – взвился Лонсдейл. – Я, конечно, готов с вами щедро поделиться, но половину?!
