у нас шансов добраться куда надо и предупредить землян. Потому-то мы и выбрали человека, от которого за милю смердит трусостью. Такой побежит за милую душу. У такого бегство в крови. Как и желание выжить.
Ты побежишь, слякоть. Побежишь. Не зря Паркхерст тебя выбрал. Дернешь, приятель, без остановки!
Тут Таллент выпрямил спину и заорал:
— Ты! Меня зовут Таллент! Бенно Таллент! У меня есть имя! Понятно тебе? Имя! Я Таллент! Бенно! Бенно Таллент! Понял?
Зиг подло усмехнулся и присел на скамейку у пульта:
— Насрать мне, парень, как там тебя зовут. Думаешь, почему мы не стали выяснять твоего имени?
Не зная имени, легче тебя забыть. Паркхерсту и другим особо чувствительным это будет ой как непросто. Они еще там переживают…
А мне лично насрать. Такой же нарк, как ты, убил мою жену перед самым… перед самым… — Шепелявый поднял глаза к потолку — словно заглядывая туда, где в ожидании сидели кибены. — Теперь мы вроде как в расчете. А вообще мне насрать. Ну, одним подонком меньше станет. Без разницы.
Тут Таллент рванул к двери, но Зиг, взмахнув прикладом, резко въехал им в спину беглецу. Мародер плюхнулся на пол и, корчась от боли, жалобно зарыдал.
А шепелявый как ни в чем не бывало уселся обратно на скамейку.
— Теперь мы часиков семь подождем, — тихо проговорил он. — А вот потом ты, парень, станешь полезным членом общества. В натуре полезным. Ведь у тебя в брюхе смерть целого кибенского флота.
Зиг рассмеялся. Все смеялся и смеялся. Пока Бенно Талленту не стало казаться, что он вот-вот свихнется от этого подземного смеха. Ему страшно хотелось лечь и умереть.
Но это ожидалось немного позже.
Космодром наконец затих. Последние семь часов здесь шумно грузились оставшиеся несколько тысяч обитателей
Планеты Мерта, но их корабли уже поднялись в небо в огромных облаках дыма и выхлопных газов. А теперь и с последним было почти закончено. Бенно Таллент потерянно наблюдал, как Паркхерст подсаживает в корабль крохотную девчушку. Совсем крохотную. С желтыми косичками и пластиковой куклой в руках. Подняв девчушку, Паркхерст немного помедлил, заглядывая ребенку в глаза, — и Таллент тут же подметил, как на лице высокого блондина отражается жалость и скорбь по собственным погибшим детям. Но сочувствия к вожаку Сопротивления наркоман не испытал.
Ведь этот человек оставлял его здесь на самую жуткую смерть, какую только можно вообразить!
Наконец Паркхерст поднял девочку к дверце переходного шлюза корабля, где ее приняли другие руки. Потом и сам стал туда подниматься.
Но помедлил у самой дверцы, ухватившись за поручень. Повернулся и посмотрел на Бенно Таллента, что стоял держа руки по швам — будто пес, потерявший хозяина, молящий не оставлять его одного.
Паркхерсту тяжело, сообразил Таллент. Этот человек не убийца. Он просто убежден, что другого выхода нет. Он должен предупредить Землю. Но Бенно все равно не питал к блондину и его компании дружеских чувств. Проклятье! Они приговаривают его превратиться в солнце!..
— Слушай, парень. Тут вот какое дело. Мы не такие дураки, как думают кибены. Они думают, мы отвалим и оставим здесь бомбу. Полетим в наших жалких тихоходных звезд олетиках. Они тем временем быстренько найдут и обезвредят бомбу — а потом сразу кинутся в погоню и очень скоро разнесут нас в мелкую пыль— Им кажется, так даже проще. Мы будем аккуратно упакованы и готовы к истреблению.
Они очень ошибаются, Таллент. Мы позаботились, чтобы они не нашли бомбу.
Со временем их детекторы нейтрино могли бы засечь бомбу. Но не в том случае, если ее носитель передвигаетсяМы обязательно должны были найти такого, как ты. Труса. Беглеца.
Только ты и вселяешь в нас уверенность, что мы успеем добраться до аванпоста Земли и предупредить родную планету. Мне… мне нечего сказать тебе такого, чтобы ты хоть как-то изменил о нас мнение. И все-таки… неужели ты думаешь, что все это время меня не изводила мысль о том, на что мне приходится идти? Прекрати так на меня смотреть! Скажи что-нибудь!
Таллент молча опустил глаза. Страх, будто отрава, заползал в него отовсюду.
— Но знаешь, хоть мне и ясно, что ты умрешь, хоть я сам и приговорил тебя к смерти, смотрю я на тебя с гордостью. Вот ведь как странно. Можешь ты понять, что, хоть я и воспользовался твоей жизнью как движущей силой транспортного робота, я все-таки полон гордости? Потому что не сомневаюсь — ты долго, очень долго не дашь им себя поймать! А я тем временем смогу спасти жизни немногих оставшихся обитателей Планеты Мерта! Спасти Землю! Можешь ты это понять?
Тут Таллент сломался. С жалобным всхлипом ухватил
Паркхерста за рукав:
— Пожалуйста… пожалуйста… Бога ради… возьмите меня с собой! Не оставляйте здесь! Ведь я… я умру… умру…
С посуровевшим лицом Паркхерст оттолкнул руку трясущегося наркомана.
Таллент отшатнулся:
— Но почему? За что вы меня так ненавидите? Почему вы хотите моей смерти? — В горле у него застряло рыдание. Вожак Сопротивления совсем помрачнел:
— Нет-нет, не думай так! Не смей так думать! Пожалуйста! Ведь я не знал тебя, когда выяснилось, что нам нужен именно такой человек. Честно говоря, такие, как ты, мне не по вкусу — но нет у меня причин ненавидеть тебя лично!
Ты, парень, настоящий герой. Когда мы… если мы прорвемся, тебе установят памятник. Радость, конечно; небольшая — и тебе он уже ничем не поможет— Но его установят.
Последние семь часов я поневоле заставлял себя испытывать к тебе презрение. Поневоле, понимаешь? Иначе я не смог бы тебя тут оставить. Я сам бы остался вместо тебя — но тогда ничего бы не вышло. Я страшно устал. Мои жена и дети погибли. Я хочу умереть. Очень хочу умереть. Но ты… ты бросишься бежать. Ты побежишь так, что найдут тебя очень не скоро. И мы выиграем столь нужное нам время!
Я специально заставлял себя думать о тебе как о выродке человеческой расы.
И знаешь, — почти в экстазе самооправдания вырвалось у Паркхерста, — тут ты мне очень помог. Ну посмотри же на себя! Посмотри!
Таллент понимал, что имеет в виду блондин. Да, он и правда редкое отребье. И правда трус. Он побежит. Наркоман словно видел себя со стороны: дохлое тело, истекая потом, трясется в ознобе, рыщущие в поисках выхода глаза широко распахнуты. И страх, животный страх горит в этих глазах. Таллент знал, что он трус. Но что толку?
Не хотел он так умирать!
— Получается, — заключил Паркхерст, — что я ненавижу тебя, парень, просто потому, что должен ненавидеть. И ненавижу себя за это. И оставляю тебя здесь. А ты такой, какой ты есть, — будешь бегать и прятаться от кибенов так долго, что мы успеем добраться до аванпоста и предупредить Землю о вражеском наступлении.
Вожак Сопротивления хотел было подняться на борт, но Таллент снова ухватил его за руку.
Все последние несколько часов трус просил и умолял.
И даже теперь он не видел иного выхода— Униженная жизнь довела Бенно Таллента до полной бесхребетности.
— Скажите… скажите хотя бы… можно как-то обезвредить бомбу? Можно? Вы же им сказали, что можно.
Поймав ребячески-ищущий взгляд Таллента, Паркхерст неприязненно поморщился:
— Черт возьми, да есть в тебе хоть капля мужества?
— Скажи мне! Скажи! — завопил мародер. В иллюминаторах корабля забелели лица.
— Не могу я, парень, тебе сказать. Будь ты уверен, что бомбу обезвредить можно, ты бы мигом
