Судья дон Иниго Альбас был низеньким, толстым, апоплексического сложения человеком лет пятидесяти. Он то и дело нюхал испанский табак из золотой, усыпанной бриллиантами табакерки, казался очень простым и добродушным, но на самом деле был хитер, как лиса, удивительно хладнокровен и страшно скуп.
Исчезновение преступника, по-видимому, нисколько не взволновало достойного судью. Он покачал головой, посмотрел на толпу и прищурил свои серые глаза.
— Бедный Корненсо! — произнес он, с философским равнодушием набивая себе нос табаком. — Это должно было случиться с ним рано или поздно.
— Да, беднягу ловко прикончили! — воскликнул один из вакерос.
— Вот-вот, именно об этом-то я и думал, — отвечал судья. — На него, должно быть, напал какой- нибудь наемный убийца. Видно, что орудовал профессионал.
— Совсем нет, — возразил, пожимая плечами, вакеро. — Его убил юноша, почти мальчик.
— Неужели? — притворно удивился судья. — Почти мальчик?
— Именно так, — подтвердил вакеро, очень довольный, что ему пришлось разъяснить дело. — Его убил Рафаэль, старший сын дона Рамона.
— Кто бы мог этого ожидать? — воскликнул судья, в сущности очень довольный. — Да нет, не может быть, — засомневался он. — Рафаэлю не больше шестнадцати лет. Если бы он вздумал напасть на Корненсо, тому стоило только схватить его за руку, чтобы справиться с ним.
— А между тем это истинная правда, Ваша Милость, — настаивал вакеро. — Мы все были свидетелями убийства. У дона Агвисара шла сегодня большая игра. Рафаэль проиграл все свои деньги и пришел в такую страшную ярость, что поджег дом дона Агвисара.
— Черт возьми! — воскликнул судья.
— Я говорю правду, Ваша Милость. Посмотрите сами. Дом уже сгорел, но дымится еще и до сих пор.
— Да, вижу, — сказал судья, взглянув в ту сторону, куда указывал вакеро. — А потом?
— Потом он вскочил на лошадь и хотел спастись бегством. Корненсо вздумал остановить его…
— И правильно сделал!
— Как оказалось, не совсем правильно, потому что Рафаэль прикончил его!
— Так-так, — сказал судья. — Но будьте спокойны, друзья. Закон отомстит за его смерть.
Присутствующие с известным недоверием отнеслись к такому заявлению судьи, и некоторые из них насмешливо ухмыльнулись.
Нисколько не заботясь о впечатлении, которое могли произвести его слова, дон Иниго велел альгвасилам, которые уже успели обшарить карманы мертвеца, отнести его на паперть ближайшей церкви, и вернулся домой, радостно потирая руки.
Потом он надел дорожный костюм, засунул за пояс пару пистолетов, привесил шпагу и, наскоро пообедав, вышел из дому.
Десять вооруженных альгвасилов ждали его около двери, а слуга держал под уздцы великолепную вороную лошадь, которая нетерпеливо переступала с ноги на ногу и грызла уздечку. Дон Иниго вскочил на нее и легкой рысью поехал по городу, в сопровождении своего отряда.
— Смотрите-ка, смотрите! — говорили друг другу прохожие. — Судья едет к дону Рамону Гарильясу. Завтра, наверное, узнаем что-нибудь новенькое.
— Да, плохо придется его сынку, — отвечали другие. — Его, по всей вероятности, повесят.
— И очень жаль, — сказал кто-то. — Черт возьми! Из этого мальчишки вышел бы толк. Какой великолепный удар нанес!
Между тем судья продолжал свой путь, вежливо отвечая на все поклоны, и скоро выехал за пределы города.
— Заряжены ваши ружья? — спросил он, плотнее закутываясь в свой плащ.
— Да, Ваша Милость, — отвечал начальник альгвасилов.
— Хорошо! Мы едем на асиенду дона Рамона Гарильяса и должны попасть туда до наступления ночи.
Все пришпорили лошадей и галопом поскакали вперед.
ГЛАВА II. Асиенда дель-Милагро
Окрестности Эрмосильо имеют самый грустный, безотрадный вид.
Местность, по которой пролегала дорога, ведущая из города на асиенду дель-Милагро, представляла из себя настоящую пустыню.
Изредка только виднелись кактусы, агавы, смоковницы и камедиевые деревья,
— все другие растения погибли бы на этой раскаленной почве, под отвесными лучами солнца.
Местами попадались колодцы. На одном конце длинного шеста висело кожаное ведро, на другом — несколько привязанных ремнями камней. Но вода в колодцах уже давно высохла, и на дне не было ничего, кроме тины и грязи, покрытых черной, сухой коркой. Облака тонкой, едва заметной пыли поднимались при каждом легком дуновении ветра, так что трудно было дышать; а под каждым стебельком сожженной травы трещали кузнечики, с нетерпением ожидавшие благодатной ночной росы.
На расстоянии шести миль от города картина внезапно меняется. Посреди раскаленных песков, вдруг появляется волшебный оазис — асиенда дель-Милагро.
В то время она была одной из самых богатых во всей провинции и принадлежала дону Рамону Гарильясу.
Сводчатый портик вел на просторный двор. Он запирался тяжелыми воротами, под одной из сторон которых был устроен подземный ход. Напротив ворот стоял двухэтажный дом с крышей из тростника и битой глины, направо и налево от него находились хозяйственные постройки.
Верхний этаж главного здания был занят четырьмя комнатами. Окна были защищены железными вызолоченными решетками и внутренними ставнями, а в рамы были вставлены стекла — роскошь, которую позволяли себе в то время очень немногие.
Нижний этаж состоял из трех комнат. В первой из них, очень большой, стояли старинные кресла и диваны, покрытые тисненой кожей, огромный стол и несколько бутакnote 2. Потолок был украшен резьбой, а по стенам висели в золоченых рамах старинные фамильные портреты в натуральную величину.
Две двустворчатые двери вели в залу. Та часть ее, которая была напротив входа, несколько возвышалась над остальным полом и была покрыта ковром. На нем стояли низенькие, украшенные старинной резьбой табуретки, крытые пунцовым бархатом, с подушками для ног, и маленький квадратный рабочий столик, высотой не более восемнадцати дюймов. Эта часть комнаты предназначалась для женщин, которые обыкновенно сидели по-турецки, поджав ноги. По одной стенке залы стояли обитые пунцовым бархатом стулья, в другой была дверь в спальню. На возвышении, в алькове, находилась роскошная кровать с парчовым занавесом, украшенным золотым и серебряным позументом и такой же бахромой. Простыни и наволочки были изготовлены из самого тонкого полотна и обшиты широкими кружевами.
Позади дома находился другой двор, где помещались кухни и кораль, а дальше
— огромный, устроенный по английскому образцу сад, в котором росли экзотические растения и деревья.
На асиенде справлялось что-то вроде праздника: в этот день обыкновенно осматривали и забивали рогатый скот. Рабочие устроили загон в нескольких шагах от ворот дома, пригнали туда быков и, отделив самых толстых и жирных, выпускали их по одному из ограды.
У самого выхода из нее стоял вакеро, держа в руке что-то, похожее на большой, острый, зазубренный серп и, как только животное показывалось из ограды, необыкновенно ловко и быстро подрезал ему жилы над суставами задних ног.
Если же ему случалось промахнуться, — что, впрочем, бывало очень редко, — другой, конный
