— Хорошо! Отец мой постоянно ходит по прериям бледнолицых?
— Да, меня обязывает к тому мой сан…
Голубая Лисица живо перебил его:
— Отец мой знает бледнолицых охотников в этих прериях?
— Почти всех.
— Хорошо. Один из этих охотников и есть тот друг, о котором так скорбит Голубая Лисица.
— Кто же это такой? — спросил монах.
Индеец словно не слыхал этого вопроса и продолжал:
— Как часто краснокожий воин, увлеченный охотой, бывал близко от своего друга, но никогда не приходилось ему подходить настолько близко, чтобы увидеть его.
— Это плохо.
— Вождь хотел бы выкурить трубку дружбы, сидеть у костра согласия, беседовать о прошлых днях и о времени, когда оба они, дети одного и того же племени, ходили по тропинкам земель, где охотится племя вождя.
— Этот охотник, значит, индеец?
— Нет, он бледнолицый, но, если кожа его и белая, Великий Дух вложил в грудь его сердце индейца.
— Но почему же, если вождь знает, где его друг, он не пойдет и не отыщет его? Вероятно, друг его обрадовался бы, увидав его.
При этих словах, произнесенных без всякого намерения, брови вождя нахмурились и словно облако на несколько секунд заволокло его лицо. Но монах был слишком плохим наблюдателем и не заметил этого. Он задал этот вопрос, как и все остальные, чтобы показать, что он внимательно слушает.
Скоро, однако, краснокожий вновь принял тот бесстрастный вид, который так редко теряют люди его расы, разве уж, если невзначай их поразит что-либо совершенно необычайное, и продолжал так:
— Голубая Лисица не идет к своему другу, так как он не один и так как вокруг него враги вождя.
— Это другое дело. Я понимаю теперь, что заставляет вас быть осторожным.
— Хорошо, — продолжал индеец с ядовитой улыбкой, — мудрость говорит устами отца моего, истинно, мой отец — отец молитвы, уста его испускают чистейший мед.
Отец Антонио приосанился, его беспокойство начало проходить.
Хотя он и не мог понять, в чем дело, но видел, что краснокожий желает о чем-то просить его, одним словом, что он нуждается в нем. Мысль эта ободрила его, он решил дополнить впечатление, произведенное им на своего хитроумного собеседника.
— Чего не может сделать мой брат, то могу сделать за него я, — начал он вкрадчивым голосом.
Апач окинул его проницательным взглядом и спросил:
— А знает ли отец мой друга вождя?
— Как же вы хотите, чтобы я знал его, если не сказали мне его имени.
— Это правда, но мой отец добр и простит вождя. Так, значит, мой отец не знает белого охотника?
— Я его знаю, быть может, но до сих пор я не догадываюсь, о ком говорит вождь.
— Голубая Лисица богат, у него много лошадей, он может собрать под своим тотемом сто воинов и десять раз столько и двадцать раз столько. Хочет ли отец мой услужить вождю? Вождь будет благодарен.
— От всей души желаю сделать вам что-либо приятное, вождь, если это только в моей власти, но вы должны объяснить мне, чего вы хотите, иначе я могу ошибиться.
— Хорошо, вождь объяснит все моему отцу.
— Ну, тогда все будет очень просто.
— Отец мой так считает?
— Да, конечно, я не могу предположить, чтобы что-либо могло помешать мне.
— Так пусть отец мой слушает внимательно.
— Говори.
— Между бледнолицыми охотниками, следы мокасин которых ведут по траве прерий во всех направлениях, есть один самый храбрый, более других наводящий страх. Оцелоты и ягуары бегут при его приближении, и даже сами индейские воины боятся мериться с ним силой и ловкостью. Охотник этот не изнеженный гачупин 5, и их кровь не течет в жилах охотника. Он — сын холодной земли, и его предки долгое время сражались против Длинных Ножей.
— Из слов моего брата я заключаю, что человек, о котором он говорит, — канадец.
— Да, так, кажется, называют племя, к которому принадлежит бледнолицый охотник.
— Но среди всех охотников, которых я знаю, есть только один канадец.
— О-о-а! — радостно воскликнул индеец. — Только один?
— Да, его зовут, кажется, Транкиль, он живет на асиенде дель-Меските.
— О-о-а! Об этом человеке и хочет говорить вождь. Так отец мой знает его?!
— Не очень близко, сказать по правде, но все же настолько, что я могу прийти к нему.
— Отлично.
— Только я должен предупредить вас, что этот человек, как и все, подобные ему, ведет бродячий образ жизни: сегодня он здесь, завтра там, так что я немного затрудняюсь предположить, где его найти.
— О-о-а! Пусть не заботится об этом отец мой, вождь проведет его в места, где бледнолицый охотится за ягуарами.
— Ну, это хорошо, остальное я беру на себя.
— Пусть отец мой сохранит в сердце слова Голубой Лисицы. Воины пробуждаются, воины не должны знать ничего. Придет час, вождь скажет, что делать отцу моему.
— Я в вашем распоряжении, вождь.
На этом разговор прекратился.
Индейцы действительно начали пробуждаться, и тихий до этой минуты бивак вдруг зашумел как улей, когда пчелы приготовляются на утренней заре отправляться за взятком.
По знаку вождя hachesto 6 взобрался на упавшее дерево и, поднявшись над толпой, испустил пронзительный крик, который повторил два раза.
Услышав призыв, все воины, даже и те, которые еще лежали на земле, стали спешно подниматься и становиться в ряд за своим вождем. На несколько секунд воцарилось глубокое молчание. Все индейцы скрестили руки на груди, лицом обратились к солнцу и сосредоточено ждали, что будет делать их вождь.
Сахем взял поданный hachesto кувшин, полный воды, в которую был опущен пучок полыни. Затем он окропил водой все четыре стороны и громко воскликнул:
— Ваконда! Ваконда! Дух неведомый и всемогущий, храм которого есть мир, Владыка Жизни Человеческой, охрани и защити детей своих.
— Владыка Жизни Человеческой, охрани и защити детей своих, — хором повторили, благоговейно склонившись, апачи.
— Творец великой Священной Черепахи, щитом своим поддерживающей мир, отгони от нас Ниангу, злого духа, передай нам в руки врагов наших, отдай нам их скальпы. Ваконда! Ваконда! Защити детей своих.
— Ваконда! Ваконда! Защити детей своих, — подхватили воины.
Сахем поклонился солнцу, вылил по направлению к нему все содержимое сосуда и возгласил:
— И ты, светило великое, прообраз непобедимого всемогущего творца, продолжай изливать животворное тепло на земли, где охотятся твои краснокожие дети, заступись за них пред Владыкой Жизни. Да будет приятна тебе эта чистая вода, которую я лью тебе! Ваконда! Ваконда! Защити детей своих.
— Ваконда! Ваконда! Защити детей своих, — повторили апачи и склонились на колени по примеру своего вождя. Hachesto подал ему в это время врачевательное копье 7, и тот потряс им несколько раз над головой и громко закричал:
